– Ну так используй такую редкую возможность, – живо и весело откликнулась Кэрлис, но все же, прощаясь, согласилась зайти как-нибудь вечером и выписать чеки. Одно дело – проучить Уинна, но отца она обижать вовсе не хотела, пусть только будет немного посамостоятельнее.
Привлечь к Хауарду публичное внимание оказалось прекрасной идеей. Банкиры, которые раньше и в грош его не ставили, теперь к нему переменились, а конкуренты снова начали воспринимать «Суперрайт» всерьез.
– Как это вам пришло в голову? – спросил Кирк Арнольд.
Разговор происходил летом 1974 года – тем историческим летом, когда Ричарда Никсона сменил в Белом доме Джеральд Форд.
– Это не мне пришло в голову, – ответила Кэрлис. – Это была ваша мысль. Разве вы не помните?
– Да нет, – настаивал он, явно желая отдать ей приоритет. – Это вы первая придумали, эта ваша идея.
– Вы ошибаетесь, – не менее настойчиво возразила Кэрлис. – Я точно помню, что это было ваше предложение.
Кирк посмотрел на нее и пожал плечами, прекращая эту странную перепалку в духе «только после вас, Альфонс». Оба рассмеялись.
– Сколько раз, между прочим, мы говорили на эту тему? – спросил он. Ни с кем ему не было так легко, как с Кэрлис, однако же Бонни ошибалась, решив, что он завел с нею шашни. Она была слишком строгой, слишком деловой женщиной. Просто Бонни ревновала к ней.
– Не знаю, – сказала Кэрлис, сияя и явно наслаждаясь этим заговором двоих. – Пожалуй, каждый день – во всяком случае, мне так кажется.
Кирк и Кэрлис постоянно были вместе – на совещаниях по маркетингу, на встречах в отделах, на деловых обедах. Они вместе разъезжали – в Омаху, где Хауард держал речь на конгрессе Национальной ассоциации производителей, организованном Кэрлис; в Вашингтон, где он выступал свидетелем на сенатских слушаниях по поводу безопасности электронной видеотехники, – к организации этих слушаний Кэрлис тоже приложила руку, и благодаря им Хауард Мэндис и «Суперрайт» получили бесценную возможность предстать на экранах телевидения перед всей страной; на торговые выставки в разные утолки страны, где они исследовали новые рынки сбыта. Кирк все более убеждался в том, что машинки не имеют перспективы и надо вырабатывать новую стратегию на восьмидесятые годы.
Каждый день, каждый час Кэрлис и Кирк чувствовали, что им надо быть вместе. И не только надо – такая жизнь все более захватывала их. Передавая бумаги, они прикасались друг к другу – пусть хоть на мгновение. У входа в ресторан Кирк часто поддерживал Кэрлис за локоть, помогая переступить порог, и она ощущала его прикосновение, как ожог. В кабинете, когда они сидели рядом за столом Кэрлис, он наклонялся к ней, вдыхая запах ее волос и колоссальным усилием воли удерживаясь от того, чтобы не прижаться к ним.
– У нас потрясающее взаимное притяжение, – сказал Кирк. – Я понял это сразу, как увидел вас.
– И я тоже, – сказала Кэрлис, вспоминая свои ощущения и дивясь тому, что не хотела поверить себе. Робкая, пришибленная Кэрлис осталась в прошлом. Она тщательно избегала всего, что напоминало о том, какой она была, сознательно и инстинктивно превращая себя в удачливую преуспевающую женщину.
Кирк и Кэрлис были правы. Однако им не приходило в голову, что реакции, которые естественны в лаборатории, могут быть опасны в рабочем кабинете.
Кирк Арнольд был первым сторонним человеком, когда-либо допущенным на заседания правления компании «Суперрайт». Его присутствие, к которому семья Мэндис отнеслась подозрительно и неприязненно, объяснялось только одним – катастрофическим финансовым положением компании. В Кирке Арнольде видели спасителя, и, как таковой, он был и необходим и неудобен. «Мне платят за то, – говорил он Кэрлис, – чтобы я говорил, в чем их ошибка. Естественно, они ненавидят меня за это».
О чем он умолчал – ибо не осознавал этого, – так это о том, что сам усиливал антипатию к себе. Он считал себя выше других и не находил нужным это скрывать. Он чувствовал себя в своей тарелке, только когда давал указания и полностью контролировал ситуацию, обращаясь с членами семьи Мэндис как с наемными служащими, а не наоборот. Его уверенность в себе, граничившая с высокомерием, скрывала шрамы, которые он не хотел никому показывать. Подобно Кэрлис, Кирк стремился забыть прошлое, угрожавшее его настоящему. Он постоянно отклонял приглашения Хауарда и Мириам Мэндис на обед и коктейли. Мириам это, мягко говоря, не нравилось.
– Для того чтобы платить ему немыслимую зарплату, мы, видите ли, хороши, – говорила она Хауарду, – а вот чтобы пообедать вместе, не годимся. – Мириам, хлебнувшей в жизни немало лиха, было наплевать на принстонское образование Кирка, на его стиль – стиль Парк-авеню, да и на две макушки тоже.
Хауард кивнул. Он ощущал то же самое, но что поделаешь? Как и всегда, он видел только то, что у него под ногами. Кирк Арнольд был нужен ему. Кирк Арнольд был нужен компании.
– Компания «Суперрайт» всегда занималась тем, что помогала людям выразить их мысли на бумаге, – сказал, обращаясь к правлению, Кирк через восемь месяцев после того, как начал здесь работать. Он заканчивал длинное сообщение, подготовленное Кэрлис, в котором содержались предложения по производству, финансам, сбыту, рекламе и так далее. – Я считаю, что с машинками надо кончать. Отныне «Суперрайт» должен выпускать процессоры.
В соответствии с рыночным планом Марта Райса процессор должен быть в основном предназначен для учреждений, как крупных, так и более мелких. В ходе рекламной кампании будет подчеркиваться богатый опыт компании в развитии печатного слова и ее непревзойденная репутация производителя высококачественных товаров, уровень обслуживания и доверие со стороны клиентов. Процессор будет называться «Альфатек». Обойдется он компании в десять миллионов долларов: производство и испытания займут полтора года.
Хауард был против.
– Мы всегда выпускали машинки, – настаивал он, с подозрением воспринимая всяческие новшества, к тому же его напугал размер вложений – ничего подобного в истории компании раньше не было. – И заниматься надо тем, что знаешь и умеешь.
– Даже если это убыточное дело? – спросил Кирк.
Он был здесь самым молодым, к чему, впрочем, привык с тех самых пор, когда после внезапной смерти отца ему в возрасте двадцати одного года пришлось возглавить семейное дело. – Вот уже в течение десяти лет спрос на машинки не растет, какие бы там новые модели ни появлялись.
Молли идея процессора понравилась.
– Так мы проложим путь в восьмидесятые, – сказала она. Что Молли всегда любила, так это будущее. Будущее сулит перемены и прогресс. В будущем женщины смогут не только наследовать акции, но и руководить компаниями. – Учреждение без бумаг – учреждение будущего. Компьютеры – дело будущего. Процессор – особая форма компьютера. Думаю, Кирк прав.
– Да, но это потребует огромных расходов, – сказал Хауард, все еще сопротивляясь. Как обычно, он думал о деньгах. – Впервые за всю свою историю компания залезет в долги.
У Рэя была масса вопросов. Нельзя ли снизить затраты? Позволит ли цена выдержать соревнование с конкурентами или, может, стоит продавать дешевле? Где взять деньги? Что лучше – ссуда в банке или объявление о подписке, чем компания раньше не занималась, и впрямь ли процессоры – это долгосрочная перспектива или, может, просто преходящая мода – сегодня есть, завтра нет? Он никак не мог вообразить, что компьютеры способны войти в повседневную деловую жизнь.
Может, лучше сделать новую модель первой машинки, выпущенной некогда компанией, и проверить ее рыночные возможности? – спросил он. – Или, – принялся рассуждать он вслух, – займемся производством бумаги?
Во всем этом был смысл, но на Рэя никто не обращал ни малейшего внимания. Хауард, громко шелестя страницами, погрузился в изучение результатов рыночного анализа, переданного ему Кирком. Молли вытащила пудреницу и принялась обрабатывать свой нос. И только Фейт, которая всегда прислушивалась к мужчинам, пыталась уследить за ходом мысли Рэя.
