После того не встречается больше разделов между братьями и никаких соцарствий. Кажется, стали руководиться мыслью об ограничении наследственного права в королевском роду. Около 40 лет после Бьерна Иернсиды, при восстании против Олафа Скетконунга, даже затронут был вопрос об избирательном правлении и переходе королевского венца в другое семейство. Тогда избран был в короли Анунд Яков; это первый известный нам королевский выбор в шведской земле. Однако ж, вероятно, и отец Анунда Якова, Олаф Скетконунг, был признан государем еще при жизни отца, после смятений, по поводу дерзкого требования Стирбьерна либо объявлен единственным законным наследником своего отца, Эйрика Сегерселла; прозвание Скетконунга, вероятно, дано ему потому, что в то время его, еще младенца, носили на руках. Так мало-помалу наследственное государство обратилось в избирательное. События, заним последовавшие, заключают этот отдел времени.
Король получал содержание с поместья и денежных сборов, которые сначала были личной податью или добровольным приношением и мало-помалу обратились в поземельный налог. Еще в половине XI века всякий был обязан посылать положенные деньги и приношения на большие праздники в Упсалу. Это, вероятно, те оброчные деньги, Skattpenning, или носовая подать, которая установлена Одином и упоминается в Инглинга-саге, древнейший налог в Швеции, по происхождению то же, что и храмовая подать, исстари платимая как в других землях, так и в Исландии. Ее собирали с каждого носа,[317] Это показывает, что она была личная.
Если деньги, собиравшиеся первыми упсальскими дроттами, называются в сагах положенными приношениями,[318] то, кажется, их нельзя почитать настоящей податью, а скорее добровольным даром на жертвоприношения и королевские нужды, чтобы не возбудить смятений в стране. Для той же цели Ингви-Фрейр отвел дворы и поместья, ему принадлежащие и называющиеся Упсальской собственностью, потому что, назначаясь на содержание короля и жертвоприношения, они принадлежали королевскому престолу в Упсале. Это самые первые королевские дворы, или так называемые коронные имущества. Браут-Анунд умножил их, приказал строить дворы во всяком большом хераде Свитьода; потом поступили они в Упсальскую собственность. К ней же присоединены были поместья, устроенные малыми королями для себя лично; очень вероятно, что Ингьяльд Илльраде овладел их поместьями, завоевав их королевства. Так упсальский король получил дворы и поместья во всех областях страны. Из законов Вестерготландии и Хельсингеландии мы знаем, что в XIII веке в первой области принадлежали к Упсальской собственности восемь поместий: Vadh и Oekol, Vartoptaer и Gudhem, Lungo и Holaesjo, Asar и Skalander,[319] а в последней — шесть: Sunnarsti Hoeghaer, Hoeghaer i Sundhedhi и Hoeghaer i Nordhstighi,[320] равно Naes i Silangri[321],[322] Nordstigheri i Sioboradh (приход Saebro в Ангерманланде) и Kutuby. Законы прочих областей не сообщают нам никаких сведений об этом предмете; в последующее время коронные имущества умножались различным образом, время от времени подвергались разным превратностям, самые имена их изменялись; потому, кроме древнего королевского двора в Старой Упсале (Gamla Upsala), нельзя определить, какие дворы и поместья в каждой области при-н. ]длежали в старину к Упсальской собственности.
В древнейшее время существовал такой обычай, что пороли со своими хирдманнами, или придворными, ходили из одного двора в другой, чтобы там на месте потреблять доходы с них. Там они держали тинги, вели беседы с поселянами, решали все встречавшиеся важные дела. На содержание короля и двора его в таких путешествиях обыкновенно собиралась с поселян съестная подать (matgaerd). Тогдашнее хлебосольство требовало, чтобы путников угощали без всякой платы. Этого особенно не забывали в то время, когда король объезжал страну.[323] Он наперед предписывал угощение для себя, что на древнем языке называлось Veitsla,[324] и была повестка, чтобы готовили обыкновенную съестную подать для короля.
Кажется, что в старину короли делали такие посещения каждой области в известное время. Рассказывают, что норвежскому Олафу Дигре, или Святому, пришлось однажды проходить через Упландию; незадолго до того он был там в гостях. Подручники и богатые поселяне позвали его в гости для сокращения его путевых издержек, потому король не мог требовать никакой съестной подати, так не прошло еще трехлетнего срока, предписанного обычаем со времени последнего сбора этой дани. В другой раз проходил там со свитой из 300 человек и предписал для него угощение в королевских поместьях. Но денег, собранных для того, недостало, потому что короли в таких путешествиях обыкновенно имели свиты не более 70 или, по большей мере, 100 человек, а потому Олаф во всяком месте должен был проводить только одну ночь, хотя обычай требовал, чтобы король везде проживал по три дня.
Можно полагать, что и в Швеции были в обыкновении такие путешествия, но потом они были оставлены, когда короли отвлеклись от того другими, более важными делами; положенные расходы на королевское содержание заменились соразмерным количеством денег или товаров и со временем обратились в постоянный, ежегодный налог.
Другая, более важная, подать получила начало в народной обязанности следовать за королем в походы. Если король не предписывал никакого похода, но спокойно жил дома, то, в замену добычи, какую мог делать на войне, получал со всякого малого и большого корабля некоторую подать деньгами или товарами, платимую корабельной общиной, вместо расходов на содержание моряков и снаряжения кораблей на войну. Этот налог назывался Lеdungslama, потому что собирался в такое время, когда походы на войну хромали (Lahm — хромой), т. е. не было приказания выезжать в море. В то время, когда короли все лето проводили в постоянных походах, этот налог едва ли составлял прибыльный доход, да и сомнительно, хоть и считалось старинным обычаем, чтобы платить королям деньги, сбереженные за целый год от издержек на снаряжение кораблей на войну может быть, этот обычай появился только в то время, когд морские набеги стали реже, и короли, оставаясь больше, нередко призывали народ к обязанности следовать за собой поход. Верно только то, что в то время, от которого дошли до нас законы, этот денежный сбор существовал, если не предписывалось никаких морских вооружений, как постоянная подать, распределенная по некоторым правилам, и платился по числу людей (Mantal) или по числу недвижимых имений (Jordatal).
Впрочем, и пенные деньги (вира) за некоторые nреступления поступали к королю, как высшему блюстителю закона и общей безопасности; однако ж, если сличить постановления об этом предмете, то кажется, что король только с постепенным увеличением его власти получил свою долю в этих деньгах и что в древнейшее время она доставалась ему только в таких случаях, когда он сам заседал на суде. По смерти туземца, его имение принадлежало королю за недостатком наследников. Король получал наследство и после англичан, если в назначенный срок не являлось других наследников, также и после бездетных немцев. Это называлось Danaerbe — мертвое наследство.
Из этих доходов, военной добычи и дани, собираемой при королях-завоевателях с покоренных земель, приносились народные жертвы и ведены были все расходы на содержание двора и правительства. Последние не могли быть значительны в то время, когда весь народ составлял войско, вооружался, снаряжал корабли и исправлял все нужды на собственный счет, когда лагманы, судьи херадов и четвертей заведовали судопроизводством и внутренним спокойствием, когда число должностей было невелико, образ жизни прост, потребности ограниченны.
