Самое трудное препятствие к миролюбивой сделке какое должны были одолевать законы, встречалось в благородных чувствах и гордости скандинавов, считавших бесчестием брать деньги за родную кровь с вооруженного человека; кроме того, не одно убийство само по себе было близко сердцу наследников и семейству убитою; для них чрезвычайно важно было, что семейная честь страдала от этого преступления. В саге об Олафе, сыне Трюггви, Эйнар Тамбаскельфер, когда Халлъдор Снорресон убил его родственника, Кале, говорит: «Братья Кале ждут от меня чести, чтобы я завел дело о пене за убийство: для меня неприлично брать деньги за родного, будто за собаку; если отомщу за это, как следует, другие поудержатся делать такие преступления».
Уважая это чувство, закон объявлял чистым от бесчестия (oskamder) всякого, кто принимал виру, хотя бы это было по первому предложению: сверх того, для полного сохранения чести обиженного, преступник с 12 родичами должен был клясться при его противниках, что он сам в подобном случае удовлетворился бы, если б был на их месте.
Денежные пени были частью наследственные, частью семейные; первые (arfvebot) платил сам убийца ближайшему родственнику; но семейные (attarbot) собирались по некоторой раскладке с родных убийцы отцовской и материнской стороны и таким же образом разделялись между семейством убитого.
С уплатой и получением виры военное состояние между обоими семействами прекращалось; для торжественного подтверждения мира и в ответ на примирительную клятву убийцы обиженная сторона произносила священный текст примирения или безопасности (Tryggbеtsed); «Теперь ты в мире на пирах и вечеринках, на тинге и народных собраниях, в церкви и на королевском дворе, везде, где собираются люди. Мы будем, как родные, делиться друг с другом ножом и кусками мяса и всякой вещью. Мы будем жить так дружно, как будто никогда не бывало меж нами вражды. Если же впредь выйдет у нас какая ссора, то она кончится не оружием, а деньгами, Кто из нас нарушит этот договор или убьет другого, обещав ему безопасность, тот пусть живет, подобно гонимому волку, везде, где христиане ищут церквей, язычники приносят жертвы в капищах, огонь горит, земля зеленеет, произносится имя матери, плавают корабли, блещут щиты, светит солнце, ездит финн, лежит снег, растет ель, летает по ветру сокол, распустив крылья, в долгие весенние дни, повсюду, где круглится свод небесный, обрабатывается земля, завывает ветер, течет в море и люди сеют семена. Пусть будет он удален от церквей и христиан, от дома Божия и пиров честных людей и от всякой другой отчизны, кроме ада. Каждый из нас даст другому безопасность до тех пор, пока существуй люди и прах. Где бы ни повстречались, на земле или пристани, на корабле или на мели, на море или на хребте лошади, мы обязались взаимно делиться веслом и ковшом, скамьей и доскою, когда потребует надобность. Мы в мире друг с другом, подобно отцу с сыном и сыну с отцом, целую вечность. Ударим же по рукам для скрепления нашего договора и сдержим его по воле Иисуса Христа и ведома всех тех людей, кого касается наш договор. Милость Господня сдержавшему условия и гнев Божий нарушителю его. Да будет счастлив час нашего примирения, Бог да примирится со всеми нами».
Памятником этой независимости семейств, как свободных сочленов великого племенного союза, служит предписание древних законов, чтобы в некоторых случаях, когда родичи одного семейства приходят к домохозяевам другого, с обеих сторон давались заложники для полной безопасности и мира, как обыкновенно бывало между государями. Еще в исходе XIII века закон дозволял собирать толпу родных, чтобы силой требовать своих прав у родичей другого семейства.
Согласно с тем, замужество дочерей считалось делом, касающимся всей родни: было важно, чтобы заключались такие супружества, которые приносили бы всему семейству значение и силу, а не вред и убыток. Отсюда множество околичностей, изворотливость и осторожность, с какими заключались эти союзы. Женщина обручалась с совета своей родни; при действительном обручении надлежало присутствовать родственникам с обеих сторон, и жених под пенею в три марки обязывался приглашать на свадьбу всех их до третьего колена.
При составлении отдельного союза домовладельцы одного семейства особенно заботились о том, чтобы ни одного клочка их земли не могло утратиться и перейти в другой род. Оттого «одаль», недвижимая собственность каждого семейства, считалась святыней, потому что ее сохранение было условием семейной силы и значения. Отсюда заботливые, точные предписания в законах, чтобы одальная земля сохранялась в одном роде и не переходила в другой. Не иначе, как в крайности, разрешалось владельцу продавать вдовую землю. Это он предлагал сначала близким родственникам, потом, если они не в состоянии были купить землю, дальним и до самых отдаленных, «потому что, — говорит древний северный. закон, — одаль не должен продаться вне рода». Таково происхождение права выкупа, прежде столь священного, что даже в тех случаях, когда недвижимые имения следовало продавать за пеню, родным отца предоставлялось выкупать отцовскую, а родным матери материнскую землю, Вероятно этой заботливости о сохранении одаля в роде надобно приписать, что дочь в старину не имела прав наследства при сыне, потому что она могла выйти замуж в другое семейство и передать ему свое одальное право ко вреду отцовского рода
Благодаря тому, а также и другим обстоятельствам, сословие поселян в Скандинавии осталось во владении отцовской недвижимостью и сохранило свою независимость. В странах, где законы не так заботливо пеклись о состоянии свободных землевладельцев, прежние одальные или аллодиальные земли (туфы) слились в обширные поместья, великолепные дворцы заняли места деревень, и свободные владельцы, прежде жившие на собственной земле, спустились на степень наемщиков или бедных крестьян, зависимых от посторонней воли, возвысились сильные феодалы, а свободное, оседлое сословие поселян исчезло или вовсе, или большей частью.
Скандинавы ограничивали переходимость поземельной собственности; они считали важнее для общества иметь свободных граждан, крепкими узами привязанных к отеческой земле, и полагали, что чем больше будет свободных землевладельцев в государстве, тем лучше обеспечена его собственна независимость. С этой целью было постановление, имевшее силу в продолжение тысячи лет и до нашего времени, хотя не соблюдавшееся во всей строгости,[301] чтобы, для сохранение сословия свободных землевладельцев, наследственная земля не переходила ни покупкой, ни даром, ни завещанием; если же это случалось, наследники или ближайшие родные могли выкупать ее, брать назад (gamla byrd syna).
Сословие шведских поселян, при всех переворотах, сохранило свободу и гражданское значение, преимущественно пред его собратьями в других странах; во многих бедствиях отечества оно выдавалось вперед своим великодушным мужеством и усилиями; тем обязана Швеция попечительности древних скандинавов о сохранении родовой земли в семействах и заботливости, с какой древние законы не столько обращали внимание на хозяйственные расчеты, сколько старались поддерживать народный дух, чистую и невинную любовь к отеческой земле; они знали, что эта привязанность — источник многих гражданских добродетелей и что последствие ее — любовь к отечеству.
Естественно, что странствующий народ, проведший многие годы в походах, в которых единственной целью всех его распоряжений были защита и нападение, сделавшись оседлым на завоеванной земле, в том же военном духе продолжал все учреждения, тем более что подле него жили другие племена, коренные обитатели страны. Так, на первых порах государства в Скандинавии все было устроено на военной ноге. Всякий, способный носить оружие (vigber),[302] был обязанным, при вызове на войну, вооружаться и идти за своим вождем. Весь народ составлял войско, всегда готовое для нападения и обороны. Следствием того, что народ и войско, граждане и воины были одно и то же, прежнее военное устройство послужило основанием гражданскому быту. Оттого-то отряды, устроенные по родственным связям и сотням, продолжали составлять обыкновенные разделения народа и войска: те, которые в военное время составляли воинский отряд под начальством особенного вождя, в гражданском быту образовали мирную государственную общину; для примирения ссор и совещаний об общественных делах они имели собственный тинг и особенного начальника.
