Греческие императоры не доверяли своему народу и не находили в нем воинского мужества, необходимого госу|дарству, часто угрожаемому опасными нападениями. Вместе с армянами, персами, франками и другими народами служившими греческим императорам, византийские писатели X и последующих столетий упоминают об особенном отряде варангов, секиры носящих варваров из Туле, весьма отдаленной земли на пределах Северного океана. В северных сагах эти люди носят имя Waeringer, означающее воинов, вступивших в службу иноземных государей для защиты их государства и их самих.[200]
Waeringer, вероятно, назывались сперва дружины, пришедшие в славянскую землю с варяго-русскими князьями и служившие им вместо земского войска и телохранителей. Тогда и славяне переняли у них это имя, которое они сами придумали себе или получили от русских князей, потому назвали их варягами. В России это имя стало них общим и обыкновенным, так что его распространили на их море и народ, от которого они пришли. От славян перешло это имя к булгарам, а от них к арабам, называвшим норманнов варенгами. Под тем же именем они стали известны в Византийской империи, когда скандинавы начали ходить в большем числе через Россию в Константинополь и в качестве веренгов (защитников, телохранителей) предлагали свои услуги греческим императорам. Это название, по характеру греческого языка, изменилось в baraggoi, как и произносили его новейшие греки.
По словам византийских писателей XII века, эти варанги, веренги, варяги (будем лучше называть их северным именем) долгое время находились в службе восточноримских императоров и исстари употреблялись для стражи при императорском дворце. С X или, еще вернее, с XI века и потом в продолжение многих столетий им вверялось охранение особы императора, его сокровищ и престола. Такое почетное преимущество перед исаврами, армянами, персами, франками и другими иноземными войсками они получили за неподкупную верность, исполинский рост и храбрость.[201]
В 1081 году греческий полководец, Алексей Комнин, восстал против императора Никифора Вотаниата и привлек на свою сторону войско, которое признало его государем и пошло с ним к Константинополю. Но без трудной и долгой осады он не мог овладеть этим сильно укрепленным городом. Через кесаря Иоанна, бывшего на его стороне, он старался узнать состояние и дух императорских войск в столице. Ему хотелось подкупить их. Кесарь не советовал обращаться с тем «к варягам, варварам из Туле, носящим на плечах обоюдоострые секиры: упорнее всех они держатся своих старинных обычаев; славу нетленной верности, стяжание предков, варяги хранят как драгоценное наследство, завещанное им отцами; они никогда не нарушают ее; нечего и говорить с ними об измене, потому что преимущественно за верность они и выбраны в императорское охранительное войско». Кесарь советовал Алексею завести тайные переговоры с немцами,[202] которых подкупить не стоило никакого труда. Это имело успех: измена немцев открыла Алексею вход в город. Никифор Палеолси, один из высших сановников империи, спешил с этой вестью к Вотаниату и просил отдать под его начальство варваров из Туле; с ними он выгонит неприятеля из столицы. Но дряхлый Ботаниат прибегнул к переговорам, которые имели следствием его отречение от престола. Анна Комнина, составившая жизнеописание своего отца, полагает, что Вотаниат сохранил бы престол, если бы послушал совета Палеолога. Но он уступил его добровольно. Когда же Алексей возложил на себя багряницу, варяги клялись ему в такой же верности, какой всегда могли ожидать от них величество и престол императора.
Вскоре потом Алексей выступил в поход для выручки Диррахия, сильно теснимого герцогом Апулии, Робертом Гвискардом. В этом походе были с Алексеем и варяги. Император решился дать неприятелю решительное сражение, велел варягам спешиться и густым строем идти во главе войска. Гвискард рассчитывал легко расстроить греков и уничтожить весь план Алексея, если бы удалось дружным ударом опрокинуть варягов, страшных не столько числом, сколько своей известной храбростью. Он поручил нанести этот удар Амицету, начальнику одного крыла норманнского войска. Амицет двинулся вперед с сильным отрядом пехоты и конницы. Варяги, которым на греческой земле привелось помериться силой со своими северными братьями, сражались так, что разорвали норманнские ряды и обратили Амицета в бегство. Увлекшись храбростью и пылу первого успеха, они сильно преследовали врага и отделились от греков. Это заметил Роберт Гвискард и в ту же минуту стремительно ударил на варягов, шедших отважно вперед, и отрезал, их от главного войска. Усталые от прежней стычки при их тяжелом вооружении они были подавлены превосходящими силами неприятеля, однако ж до самой смерти отстаивали свою славу и покрыли своими трупами поле битвы. Немногие убежали в ближнюю церковь и взобрались на ее кровлю. Норманны сожгли ее; все уцелевшие от меча, сгорели. Потом греческое войско было разбито, и Алексей бежал.
Одна северная сага упоминает о чудесной победе, одержаной варягами с помощью св. Олафа. Греческий император Киръялакс, предпринял поход в Блакманналанд. Прибыв на Пецинское поле, он встретил войско язычников с многочисленной конницей и огромными телегами; на них были поставлены высокие двери с окошками, из которых можно было отражать нападение. Эти телеги, придвинутые очень близко одна к другой, ограждали стан, сверх того обведенный высоким валом и походивший на крепость, под прикрытием которой расположился неприятель.
Греческое войско было разбито с большим уроном. Киръялакс составил новый строй из франков и флемингов. И эти вернулись с окровавленными головами. Царь очень рассердился на своих воинов, а они говорили: «Пусть он примет варягов, его винные мехи». Царь отвечал на то, что он погубит так свое лучшее сокровище и не пошлет горсть людей, как ни храбры они, против такого многочисленного скопища. Но варяжский вождь, Торир Хельсинг, вмешался в разговор и сказал: «Хотя бы на дороге, по которой пойдут они пылал огонь, я и мои товарищи перескочим через него, лишь бы вы, государь, на будущее время жили спокойно». Царь советовал им сделать благочестивый обет к Олафу и помолиться ему о покрове и защите. Они ударили по рукам, условившись выстроить в Миклагарде церковь во имя св. Олафа на свое иждивение и с помощью других добрых людей. Потом построились, покрылись щитами смело, весело пошли на неприятельский стан. Они ворвались в него и проложили дорогу грекам и франкам, которые, видя успех варягов, спешили помочь им, также проникли в стан и жестоко разбили неприятеля, Весь варяжский отряд состоял только из 450 человек; неприятеля было в 60 раз больше, но при самой первой стычке на них напал такой страх, что все они тотчас же пустились бежать. Их король видел, что какой-то знатный человек на белом коне разъезжал перед варяжскими рядами. Никто другой не видал его.[203]
Весьма вероятно, что это украшенное происшествие в саге указывает на такое же с императором Иоанном Комнином (сын и преемник Алексея, царствовавший с 1119 по 1143 гг.) в походе против печенегов, или так называемых Пацинацких скифов, вышедших из своих жилищ в Подолии и грабивших греческие области. Иоанн нашел печенегов под прикрытием телег и для нападения хотел спешить своих всадников. Войско не соглашалось на то. Тогда император заставил варваров, стоявших возле него с секирами, двинуться вперед и изрубить неприятельские телеги. Они исполнили это, и потом император овладе станом.
Развязка всех сражений обыкновенно зависела от варваров, служивших в греческом войске. Но из этих иноземцев особенно варяги пользовались славой храбрости и воинской опытности. Всегда употребляли их там, где шел самый жаркий бой и где нужна была особенная отвага. Во всех походах, в которых император принимал личное участие, варяги всегда окружали его и защищали знамя империи.
