— Но ведь и твой отец не прочь поиграть!

— Только не в такие игры, — возразил Шрусбери.

Бесс понимала, что он, как и она сама, едва сдерживает страсть. На площадке лестницы появились другие дочери Шрусбери, и Бесс предложила:

— Почему бы нам всем не прокатиться верхом? Вы покажете мне парк Шеффилда. В такую погоду грех сидеть взаперти.

Юные леди охотно присоединились к Бесс и ее дочерям, даже не позволив Шрусбери возразить. В конюшне им встретились два старших сына графа — Фрэнсис и Гилберт. Они тоже выразили желание прокатиться.

— Жаль, я не привезла с собой сыновей — вам было бы веселее. Приезжайте к нам в гости, в Чатсвврт, — предложила Бесс, не обращая внимания на недовольство Шрусбери.

— А нам можно, Бесс? — спросила Грейс.

— Невежливо напрашиваться на приглашение, а тем более звать взрослую леди «Бесс»! — одернул девочку отец.

— Я сама разрешила девочкам звать меня по имени, лорд Толбот. А вы, если угодно, можете обращаться ко мне «леди Сент-Лоу». — Шрусбери скрипнул зубами. Поддразнивая его, Бесс наслаждалась триумфом. — Кстати, милорд, вы — всегда желанный гость в Чатсворте. При условии, что приедете к нам со своими прелестными дочерьми.

Вся компания галопом понеслась по парку, но Шрусбери схватился за повод лошади Бесс и удержал ее рядом.

— Эта игра мне не по вкусу, Плутовка.

— Вижу. Ты совсем помрачнел и, кажется, готов метать громы и молнии. Неужели не рад моему приезду?

— Тебе было незачем приезжать в Шеффилд. От Чатсворта до Уорксоп-Мэнора гораздо ближе.

— Дорогой, думаешь, мне не хотелось бы в эту минуту быть в Уорксопе? Наедине с тобой? Неужели ты не понимаешь, как я жажду твоих объятий, как мечтаю, чтобы ты унес меня в постель и любил всю ночь? — Бесс будто невзначай подхватила ладонью грудь и потерла большим пальцем рубиновую брошь, полумесяцем окружающую сосок. — Я тоскую по тебе! Каждую ночь ворочаюсь в постели без сна, пылая желанием, а когда наконец засыпаю, мне снятся сладостные и греховные сны, от которых меня даже днем бросает в дрожь. — Бесс знала, что эти слова прозвучат убедительно, поскольку она говорила чистую правду.

— Бесс, ты должна приехать ко мне! Ты не годишься в монахини, а я не намерен вести жизнь аскета!

— Нельзя забывать об осторожности. Если я буду где-то пропадать всю ночь, возникнет много лишних вопросов.

— Тогда приезжай днем.

— А вечером ты отпустишь меня домой?

— Если я скажу «нет», ты откажешься.

— Тогда обмани меня, — попросила она.

Грейс развернула свою смирную кобылку, подъехала к ним и, глядя на Бесс огромными темными глазами, серьезно объяснила:

— Папа говорит, что ты не сможешь быть моей мамой, пока не выйдешь за него замуж.

— Замолчи, Грейс!

— Не сердись на ребенка, Шру. Дети любопытны. Грейс, твоему отцу придется провести в трауре положенный срок — в знак уважения к памяти твоей мамы.

— Сколько это — положенный срок?

— По обычаю, год.

— Целый год! Так долго я не выдержу! — воскликнула девочка.

— Довольно, Грейс. Поезжай к сестрам. Нам с леди Сент-Лоу надо поговорить наедине.

Девочка нехотя подчинилась приказу.

Воцарилось тягостное молчание. Взглянув на собеседника, Бесс сразу поняла, что он скажет.

— Бесс…

— Не смей даже просить об этом!

— Разве ты не понимаешь, что такое решение — самое разумное?

Душа Бесс ликовала от счастья. План сработал! Шрусбери готов сделать ей предложение — разумеется, на своих условиях. Какая заманчивая добыча! Если бы она могла забыть о детях и думать только о себе! Но, вовремя вспомнив о том, что она мать, Бесс исполнилась решимости: условия Шрусбери для нее не годятся. Едва сохраняя самообладание, она заглянула ему в глаза.

— Ты похитил мое сердце, и я по доброй воле отдала тебе тело. Разве этого мало, Шру? Зачем тебе, владельцу целой империи, понадобилось мое состояние, сколоченное с таким трудом?

— Боже милостивый, Бесс, сколько раз повторять, что мне не нужны твои владения и деньги? Неужели ты не понимаешь, как выиграешь от этого брака?

— Я не выиграю ничего, пока ты не умрешь, а о таком и думать не желаю! — При этих словах ее сердце сжалось. — Пусть все останется как было. На этой же неделе я приеду в Уорксоп. Постарайся отделаться от слуг.

— Завтра? — оживился Шрусбери.

— Нет-нет, в конце недели. В пятницу.

— Поклянись!

Фрэнсис Толбот и его жена Энн Герберт обратились к Бесс за помощью.

— Не вступитесь ли за нас перед лордом Толботом? Он не разрешает нам жить отдельно от него! — умоляюще проговорила Энн.

— Мне скоро шестнадцать. Я уже мужчина, а отец обращается со мной как с ребенком. С нас не спускают глаз день и ночь. Стоит нам остаться вдвоем, как слуги заглядывают в комнату!

Бесс искренне сочувствовала молодоженам: уединиться им и вправду было нелегко.

— Фрэнсис, подумай хорошенько. Ты — наследник десятка окрестных поместий, где не так многолюдно, как в Шеффилде. Отправьтесь на верховую прогулку вдвоем. По-моему, в некоторых особняках Толбота не осталось никакой прислуги, кроме сторожей.

В пятницу утром Бесс надела соблазнительное сиреневое белье с пышными оборками и любимую лиловую амазонку, потом собрала туалетные принадлежности и пошла в конюшню. Сев в дамское седло, как и подобало леди, она покинула Чатсворт задолго до того, как ее родные проснулись.

Хотя Бесс прискакала в Уорксоп очень рано, Шрусбери уже ждал ее. Бесс прерывисто вздохнула, когда сильная рука схватила под уздцы ее лошадь и повела в конюшню.

— Ты сегодня невероятно соблазнительна, Плутовка! Бесс усмехнулась:

— Весьма польщена. А ты, кажется, рад?

— И готов служить вам, миледи. — Он снял ее с седла. Бесс осмотрелась:

— Конюхов здесь нет, мы совсем одни.

У Бесс отлегло от сердца. На Шрусбери были облегающие кожаные бриджи и белая сорочка, расстегнутая почти до пояса. Она прижалась к его мощной груди.

Жадные губы Шрусбери впились в ее рот. Охотно впустив его язык, она почувствовала, как мускулистое колено скользнуло между ее ног. Ослабевшая от поцелуя, Бесс едва не упала, когда Шрусбери отстранился, чтобы посмотреть на нее. Хрипло усмехнувшись, она приподняла юбки.

— Тебе придется снять с меня сапоги.

Уставившись на них, Шрусбери с трудом сглотнул.

— Нет! Сапоги снимать не надо. — Подхватив Бесс на руки, он понес ее к вороху ароматного сена, опустил на спину и начал раздевать, целуя каждый дюйм обнаженной кожи. Затихшая Бесс осталась лишь в черных сапогах для верховой езды.

Из-под полуприкрытых век она наблюдала, как раздевается Шрусбери, обнажая подтянутое, великолепное тело, которое с ранней юности преследовало ее в сновидениях. Поцеловав ноги Бесс выше сапог, он передвинулся к животу, дразня и лаская пупок кончиком языка. Она поняла, что Шрусбери готов ласкать ее целую вечность, взвешивать упругие полушария на ладонях, поглаживать их, шевелить розовые бугорки языком, втягивать их в рот. Наконец он приподнялся и овладел ею.

— Я так возбужден, что хотел бы навсегда остаться в тебе.

— Да? Тогда я готова увезти тебя домой и наслаждаться день и ночь. Мне всегда хотелось иметь такую игрушку.

— Плутовка, из-за твоих возмутительных слов я становлюсь ненасытным.

— «Ненасытный» — чудесное слово, а конюшня — самое подходящее место для любви. — Бесс обхватила достоинство Шрусбери и начала ритмично сжимать его. — Запах лошадей, колючее сено, то, как твой жеребец покусывает за шею мою кобылу, — все это будоражит кровь и наводит на безумные мысли…

— Скажи, чего ты хочешь.

— В следующий раз верхом на тебе поеду я!

Шрусбери впервые остался вдвоем с Бесс в большом пустом доме. Воспользовавшись случаем, влюбленные обошли парк, полюбовались ручьем, даже заглянули на кухню. Зачарованный Шрусбери наблюдал, как Бесс, в одной пышной нижней юбке, готовит ему омлет с зеленью. На десерт они собрали в саду земляники, а когда Бесс мыла ее, Шрусбери не удержался и прервал ее занятие страстными ласками. Между поцелуями Бесс скармливала ему по ягодке, жалея, что у них нет сливок.