Приблизившись к ней, он вынул гребни из ее волос, и они светло-золотистыми волнами рассыпались по плечам. Потом взял экзотичную орхидею и заложил ей за ухо.

— Весь вечер мне хотелось это сделать, — хрипло произнес он.

Он взял ее лицо сильными загорелыми руками. Затем приподнял ее так, что их губы почти соприкасались.

— Ева, я заплачу все твои игорные долги. Именно эти слова ей хотелось услышать, но знала, что должна сделать вид, что думает иначе. С годами она стала искусной притворщицей. Напрягшись всем телом, она отпрянула от него.

— При всем желании я не могла бы тебе позволить это.

Она знала, что ничто под солнцем не достается бесплатно, особенно от мужчин. Она, конечно, готова заплатить его цену, всю жизнь это делала, однако до сих пор это делалось на ее условиях, и она хотела, чтобы так оставалось по-прежнему.

Сэвидж был такой непонятный, ну прямо загадка. Она знала, что он властный, что у него сильная воля, но его сексуальный аппетит мог оказаться настолько ненасытным, что ей будет не устоять. Она немного расслабилась и, бросив искоса лукавый взгляд, предложила искушающе:

— Возможно, я могла бы выиграть эти деньги у тебя. Адам понимал, что она предлагает ему приемлемый способ дать ей деньги. Хотя она почти не ела, он заметил, что мадеру она пила охотно. Он налил ей вина и, открыв ящик игорного столика, достал кости. Так быстрее. Он не собирался тратить остаток вечера на игру в карты.

Приподняв крышку продолговатого серебряного ящичка, он высыпал на стол его содержимое.

— Будем играть на камешки, — тихо сказал он, глядя ей в лицо.

Она охнула и облизала губы. Он позволил себе роскошь сосредоточиться на предстоящей игре. Поровну поделил неограненные драгоценные камни. Перед обоими выросли кучки рубинов, изумрудов и алмазов.

Ева почувствовала, как участился пульс. Кровь разогрелась и быстрее побежала по венам. Затаив дыхание, она взяла в руки кости и, ощущая блаженный прилив крови к голове, метнула на стол кубики из слоновой кости. Выпали две пятерки. Адам не сводил с нее глаз. Потом небрежно выбросил пять и шесть и, перегнувшись через стол, выбрал из ее кучки самый большой неограненный изумруд.

Он наблюдал, как Ева все больше уходит в игру, видел напряженно торжествующий взгляд, когда на этот раз она выбросила одиннадцать. Адам равнодушно откинулся на-

зад и выбросил на стол две шестерни. Подчеркнуто небрежно забрал у нее алмаз.

Ее охватил азарт, глаза заблестели, не хватало воздуха.

Лицо Адама в свете ламп было темным и непроницаемым, точно у черного леопарда, скрывая мысли и намерения, а были они явно сексуальными.

На лице Евы было написано одно желание — завладеть камешками. Ему хотелось, чтобы она так смотрела на него, на обнаженного. Ее голодный взгляд говорил: «Или получу их, или умру».

Адам безжалостно отбирал у нее камешки, каждый раз по одному. Он знал, что Расселл уступал ей во всем, Он же покажет ей, что если она станет его женщиной, то ничто не будет делаться по ее капризам, и сделает так, что ей это понравится.

Когда он забрал у нее последний камешек, она вскочила со стула, сжав кулачки, и голосом обиженного ребенка произнесла:

— Я-то думала, что ты джентльмен. Думала, что дашь мне выиграть.

— Я в жизни никому не дал обыграть себя и не собираюсь в дальнейшем. — Он обошел вокруг стола, как хищник, уверенный, что жертва не уйдет. Обняв ее за плечи, он мягким, обволакивающим голосом произнес: — Ева, тебе, как никакой другой женщине, известно, что я не джентльмен.

Она вздрогнула, когда он прижался к ней губами, чтобы лишить ее воли. Но она не была возбуждена присутствием охваченного желанием мужчины, а просто еще не остыла от крупной азартной игры. При его прикосновении она превратилась в холодный камень.

Прежде чем она опомнилась, поразившись его дерзости, Сэвидж расстегнул и сбросил с ее плеч платье. Платье и нижние юбки упали ей под ноги, и она осталась стоять перед ним в корсете, штанишках и черных сапогах.

Сэвидж за свою жизнь раздел тысячу женщин. В искусстве обольщения он был большим знатоком. В двадцать лет, покидая Англию, он считал себя весьма опытным в обращении с женщинами, познал служанок, замужних дам и профессиональных шлюх, но, лишь приехав в Индию, понял, что почти не искушен в науках сладострастия, и всерьез взялся наверстывать упущенное. Он посещал тайные храмы богинь любви и плодородия, где даже статуи были настолько сексуально откровенны, что и видавший виды матрос краснел до ушей. Он бывал на представлениях у раджей и набобов, где танцовщицы выкидывали такие штучки, что и у мертвого бы встал. Он торговал бесценными коллекциями индуистского и восточного эротического искусства, что позволило ему расширить кругозор, развить вкус и стать глубоким ценителем. Таким образом, он без присущего западной цивилизации ханжеского стыда изучил и до конца оценил собственные чувственные возможности.

Он подумал, что Ева отвергает его ухаживания из-за того, что он простолюдин. Попытался растопить ее грубой откровенностью.

— Готов держать пари, что ты ни разу не подпустила к себе нетитулованную особу, — прошептал он. — Привыкла иметь дело только с аристократами, а теперь попробуешь благородного дикаря.

— Пожалуйста, не надо, слуги узнают… Боже мой, Адам, не раздевайся!

— Ева, пойми, быть обнаженным естественно. Ты подавила чувства до такой степени, что беспокоишься из-за каких-то слуг. Не даешь себе возбудиться, зажечься.

Держа ее на расстоянии вытянутой руки, он представлял, как обольстительно она будет выглядеть нагишом. Холодная английская титулованная леди с белоснежной кожей и светло-золотистыми волосами будет казаться недоступной, пока он не стянет с нее черные кожаные сапоги.

— Не надо, Адам, — повторила она.

Ева зажмурилась, делая вид, что он толкает ее на непристойность. На самом же деле боялась, что, увидев его великолепное тело, гибкое, полное желания, она потеряет над собой контроль. Она в жизни не теряла контроль при половых связях, и это ее пугало.

Сэвидж раздумал раздеваться. Если он покажет свои шрамы, то придется что-то объяснять. Они вызовут слишком много вопросов о его сомнительном прошлом. Ему не хотелось, чтобы кто-то знал о его скрытых от чужих глаз делах. Были сокровенные стороны жизни, к которым он никого не подпускал. Адам привлек ее к себе, положив руку на грудь.

— Ева, расслабься и дай мне любить тебя.

— М-м-м, нет, м-м-м, нет, — бессвязно выдыхала она.

Она была противна самой себе, потому что Адам Сэвидж начинал доставлять ей удовольствие, и она изо всех сил сопротивлялась этим ощущениям.

Ева никогда не позволяла мужчине довести ее до оргазма. Она непроизвольно сдерживала себя. Если ей было не избежать самого акта, то она хотела, чтобы все кончилось скорее. Инстинктивно она чувствовала, что Сэвидж будет упиваться бесконечным медленным, ритмичным танцем любви и никогда не кончит. Он из тех властных мужчин, который не слезет с нее до тех пор, пока она не отдаст ему всю себя. Она напряглась, вообразив, как слуги слушают за дверью. Вдруг показалось, что он ведет себя, как те животные, которых они недавно видели. Сэвидж — это бык, который бешено взберется на нее. Она выскользнула из его рук и схватила платье, прикрыв нижнее белье.

— Негодяй, из-за тебя я чувствую себя грязной, — прошипела она.

Адам Сэвидж увидел, что Ева фригидна. Если он хотел, ее растопить, то, как он понял, нужно было действовать по-другому. Он мягким движением взял у нее платье и одел ее. Подобрал волосы, заколов их черепаховыми гребнями, и обнял ее обеими руками. Стал говорить ей;

как она прелестна, очаровательна, изящна. Целовал её лицо, прокладывая пламенный, сладостный след от виска к ресницам и дальше к губам. Он давал ей почувствовать себя прекрасной.

Неожиданно для нее он дал ей то, что ей больше всего нравилось. Она очень любила, когда ей говорили, что она красива. Теперь, будучи одетой, Ева была уверена, что он не нарушит такое восхитительное состояние новой попыткой заняться сексом.