— Никакой свадьбы! Ты лживая свинья. Обманывал меня с самого начала, соблазняя ради забавы. Будь хотя бы раз порядочным. Что у вас с матерью?

— Что бы там ни было между твоей матерью и мной — было до нашего знакомства и, совершенно откровенно, Тони, это не твоего ума дело, — ответил он, безжалостно глядя на нее голубыми, как лед, глазами. — Коль заговорили о порядочности, оглянись на себя. Болтаешь и делаешь все, что тебе, черт возьми, вздумается, требуешь, чтобы абсолютно все было по-твоему!

— Неправда! — крикнула она. — Мой обман был вынужденным.

— Я не об этом, — резко присев на кровать, он положил руки ей на живот. — Я имею в виду этот обман. Это мой ребенок. Как ты смела скрывать от меня? Мы должны были пожениться несколько месяцев назад!

— С ребенком или без ребенка, а замуж за тебя не пойду, — сдерживая ярость, заявила она.

Встав с кровати, он наклонился над ней. Поднимал пальцем ее упрямый подбородок, пока они не встретились глазами.

— Ты передумаешь, или передумаю я, ради тебя. Выбор за тобой, — отрезал он и вышел из комнаты.

Никогда в жизни он не был так не уверен в себе

Тони — самое несносное создание, какое он когда-либо встречал. Может кого угодно вывести из себя. Она же знает, что он всем существом любит ее. Чего еще, черт побери, она от него хочет? Невозможного — вот чего она требует! Как он может изменить свое прошлое? Адам решил, что ему нужна помощь.

Он нашел Роз в столовой. Она поспешила навстречу

— Адам, я так тебе благодарна. Ты спас обоим жизнь. Спасибо тебе от всей души.

— Роз, тебе надо с ней поговорить. Она не хочет меня видеть.

— С Евой уладил?

Он испытующе поглядел ей в глаза.

— Разумеется. Как я могу жениться на Антонии, не поставив в известность Еву?

— Адам, Антония считает, что у тебя была любовь с ее матерью. Даже ребенком ей приходилось отступать перед ее красотой.

— Какая чепуха! Ева как женщина ей в подметки не годится. Я не любил Еву. Просто думал, что из нее выйдет хорошая хозяйка Эденвуда. И Ева определенно никогда не любила меня.

— Знаю, Адам. По-моему, Ева способна любить только себя.

— Мне надо было рассказать Антонии, но не хотелось задеть ее чувства. Я был глупцом, считая, что смогу утаить это от нее.

— Верно. Твой богатый опыт общения с женщинами должен был подсказать тебе, что Ева обязательно позаботится донести это до ушей Антонии. — Ее смеющиеся глаза говорили, до чего же мало мужчины разбираются в том, что на уме у женщины. — Дай ей время. Я знаю, что Антония безумно любит тебя. Несколько месяцев, и она вернется.

Он смущенно провел рукой по длинным черным волосам:

— Роз, у нас нет этих месяцев. Тони в положении. Я не знал, пока вчера вечером не пришлось перевязывать ее раны.

Роз положила ладонь на его руку:

— У тебя, должно быть, тысяча дел. Оставь это мне. Сэвидж кивнул:

— Мне надо поймать шакала.

Леди Рэндольф вошла в спальню внучки в сопровождении служанки, принесшей воду и повязки.

— Пришла оценить ущерб.

— Нет, Роз. Я сама, — решительно отказалась Антония.

— Вздор! Перестань считать, будто ты первая, кому предстоит родить. Я первая!

— Ах, Роз, ты всегда меня смешишь. А мне не до смеха — мой мир рушится.

— Антония, в этом мире мы или смеемся, или плачем. Во всяком случае, ребенку надо радоваться, а не скорбеть. Конечно, родить внебрачного ребенка — значит бросить вызов светским условностям. Вот уж действительно дашь повод сплетням, если произведешь на свет близнецов!

— Боже мой, что ты несешь! — воскликнула Тони. Почему она не подумала о такой возможности?

— Давай посмотрим.

Антония помогла Роз снять повязки. Раны были чудовищные, но наложенные Сэвиджем зелья уже начали оказывать целебное действие. Раны выглядели как глубокие царапины. Никаких следов воспаления.

Роз осторожно промыла раны и высушила тампонами.

— Они уже подсыхают. Пусть их обдует воздухом. Как ты думаешь?

— Думаю, что ты, как всегда, права, — ответила Тони.

— В таком случае я думаю, что тебе лучше выйти замуж за индийского дикаря. Он настолько богат, что грешно упустить такой улов.

— Не из-за денег я его люблю, — вспыхнула Антония.

— Значит, все-таки любишь? — спросила Роз.

— Нет! Отвечаю — нет! Не люблю и замуж не пойду.

— Поступай как хочешь, милая. Как всегда, — презрительно бросила Роз. Выйдя из комнаты Антонии, Роз пошла искать Еву. Она легко нашла ее в спальне по снующим туда и обратно служанкам. Дочь сидела в постели, завтракая с лежащего на коленях подноса.

— Можно поговорить наедине, Ева? Отпустив величественным жестом прислугу, она снисходительно поглядела на мать.

— У тебя так здорово получается. Должно быть, в прежней жизни было много рабынь, — сухо заметила Роз.

— Устала я от твоих шуток, мать, — деланно-ласково произнесла Ева.

— Не ты устала, дорогая, а я. Надеюсь, ты в состоянии выслушать несколько горьких слов. Ева, я устала нести твои обязанности. Материнство тебя не очень устраивало, потому ты отмахнулась от близнецов как от излишнего бремени. Не верю, что ты любила Расселла, и не вижу, чтобы ты любила детей, потому что всегда любила только себя. Осмелюсь сказать, что до сих пор ты была жалкой неудачницей. Но, Ева, тебе же везет как никому. У тебя есть возможность начать по-новому. Многие ли из нас имеют возможность искупления?

— Что ты хочешь сказать? — У Евы пылали щеки. Лицо Роз выражало непреклонную решимость. Она .бросала резкие, безжалостные слова:

— Пойдешь к Антонии и убедишь ее, что ты никогда не вступала в интимные отношения с Адамом Сэвиджем.

Раздался негромкий стук в дверь. Роз открыла. В дверях стоял мистер Бэрке. Он предусмотрительно съездил в губернаторский дом и привез дамам все необходимое.

— Пэдди Бэрке, я тебя люблю, — сказала Роз, благодарно тиская его руку.

— Я вас тоже, мэм, — заверил ее мистер Бэрке, занося чемодан в спальню Евы.

Целых пять минут Ева, задумавшись, смотрела на закрытую дверь. «Значит, они считают, что только они способны любить? Как они смеют обвинять меня в том, что я не люблю своих детей?» Распахнув чемодан, стала искать что-нибудь, в чем можно выглядеть матерью.

Конечно, ничего не нашла, но после долгих размышлений отвергла шелковый шифон, выбрав простое полотняное утреннее платье. Еще час ушел на лицо и прическу, и уж потом она не спеша направилась в спальню Антонии.

Дочь стояла у окна, глядя в него невидящими глазами. На ней был свободный ситцевый халат. Его чудесный национальный сине-зеленый с золотом узор идеально оттенял ее смуглую красоту. Ева наконец призналась себе, что никогда не питала привязанности к дочери, зная, что в один прекрасный день она красотой превзойдет ее. И этот день настал.

Раскрыв от удивления рот, Тони резко повернулась навстречу матери, взмахнув пышным облаком черных локонов. В широко расставленных зеленых глазах стояли слезы.

— Чувствуешь себя здоровой?

— Да. Спасибо.

— Настроена поговорить как дочь с матерью?

— Вообще-то нет, мама…

— Антония, — умоляюще попросила Ева, — прости меня.

Тони вытерла слезы:

— Заходи и садись, мама.

Ева теребила серебряные браслеты:

— Я, конечно, не самая лучшая мать, но, хочешь верь, хочешь не верь, я действительно люблю тебя, Антония Когда ты была маленькой девочкой, то была так прелестна, так не по годам развита, что я вправду ревновала тебя. Близнецы, как известно, обладают свойством привлекать всеобщее внимание. Ты была любимицей Расселла, и он не уставал хвастаться тобой.

— Сознаюсь, мне нравилось быть в центре внимания, но ты, мама, была в семье признанной красавицей. Мне казалось, что я никогда с тобой не сравнюсь. Как жаль, что больше не довелось увидеть отца.

— Антония, после смерти отца я обратилась к Адаму за финансовой помощью. Когда я тебе сказала, что мы собираемся пожениться, боюсь, что я просто принимала желаемое за действительное. Вчера мои тщеславные надежды были полностью разрушены, когда мистер Сэвидж пришел ко мне за согласием жениться на тебе.