— Слушаюсь, Превосходительство, — подчинился он. В столовой Сэвидж сказал Фентону:

— Передайте, пожалуйста, миссис Хогг, чтобы несла ужин на троих. — Пододвинул стул Киринде и пригласил садиться Джона Булля.

Выскочившая из кухни миссис Хогг чуть не уронила супницу, увидев, что должна обслуживать прислугу Сэвиджа. Поджатые губы выдавали ее негодование.

Нежнейшим голосом Сэвидж медленно произнес:

— Миссис Хогг, я хотел бы принести свои извинения за то, что оставил у вас в прихожей своего скворца. Я не думал, что вы станете возражать. Будьте любезны, отнесите его в мою спальню.

— Слушаю, сэр, — ответила она.

— Кроме того, миссис Хогг, — продолжал он медленно цедить слова, — я приношу глубокие извинения за то, что Джон Булль, обращаясь к вам, называл вас женщиной-свиньей. Уверяю вас, он не имел в виду ничего непочтительного. Просто в языке запутался.

— Извинения принимаются, — обуздала свой нрав миссис Хогг, правда, все еще бросая презрительный взгляд в сторону слуги.

От последующих слов Сэвиджа повеяло холодком:

— Теперь ваша очередь.

Встретив холодный взгляд его голубых глаз, она почувствовала, как по спине пробежали мурашки.

— Моя очередь? — переспросила она.

— Да, ваша очередь. Извинитесь за недостойное обращение с этим мужчиной и этой женщиной. Вы целый день не давали им есть и пить только из-за того, что их кожа другого цвета, чем ваша.

По лицу миссис Хогг пошли багровые пятна.

— Извините, — еле слышно произнесла она, не зная, что еще сказать.

В голосе Сэвиджа снова послышались любезные нотки, но голубые глаза оставались холодными:

— Миссис Хогг, если овощи, чей запах доносится с вашей кухни, представляют собой репу, я бы предложил, чтобы вы полакомились ею сами, а нам подали бы что-нибудь более аппетитное.

Видеть миссис Хогг, когда что-нибудь ей не по нраву, — зрелище не из приятных. Она исчезла в своей святая святых и больше не появлялась. Вскоре с ужином явилась Дора. Три пары глаз воззрились на ее чепец. Он был сплошь кружевной. У Адама Сэвиджа весело заблестели глаза.

— Очень милая шапочка, — тихо произнес он, видя, как у той от удовольствия приподнялись уголки губ.

При неоценимой помощи господ Уотсона и Голдмана золото Сэвиджа было депонировано, нанят секретарь, которого звали Слоун, и достигнута договоренность о покупке дома на Хаф-Мун-стрит.

С почтой пришло обещанное приглашение на обед в Девоншир-хауз, а также ответ из Стоуна. Вскрыв конверт, Сэвидж пробежал глазами страничку, исписанную прекрасным почерком лорда Лэмба.

Глубокоуважаемый мистер Сэвидж,

Благодарю за вашу записку, в которой вы сообщаете о своем прибытии в Англию. Вы можете оставаться моим гостем на Керзон-стрит столько, сколько потребуется. С сожалением сообщаю, что в Лэмб-холле в настоящее время траур и мы не принимаем. Если возникнет необходимость связаться со мной, вы можете сделать это через Уотсона и Голдмана, поверенных.

Антони Лэмб.

Сэвиджу было понятно, что дети соблюдают траур по случаю смерти отца, но прошло уже несколько месяцев, и это не могло служить веской причиной для отказа принять его в Лэмб-холле. Немногословная записка явно давала понять, что подопечные хотят держать его на расстоянии. Что они там задумали? Записка только утвердила Сэвиджа в решении посетить Стоук раньше, чем он предполагал.

Он переговорил с Джоном Буллем:

— Я должен незамедлительно на несколько дней уехать из Лондона, но это создает трудности. Знаю, что у тебя нет никакого желания находиться в этом доме без меня, так что остается только взять вас обоих с собой в дом в Грэйвсенде. Я собирался дать тебе возможность набрать прислугу для Эденвуда, но пока что нет времени. — В заключение добавил: — В доме нет ни мебели, ни слуг, но, может быть, обойдешься несколько дней?

Джон Булль, которому не терпелось занять свои владения, ответил:

— Раз мы едем с вами, Превосходительство, дом не будет без слуг. Коврика у дверей будет достаточно. Сэвидж знал, что Джон Булль говорит сущую правду.

— Не думаю, что придется прибегать к таким спартанским мерам, тем не менее спасибо тебе.

Подумав, Сэвидж решил взять с собой своего нового секретаря. Правда, ему придется заниматься не совсем обычными делами, но, черт возьми, пусть помажет, на что способен.

Сэвидж решил ехать в своей карете, запряженной гнедыми. Киринда сидела внутри с большей частью багажа, а Джон Булль гарцевал на одном из арабских скакунов, привезенных Сэвиджем с Цейлона. Карета неслась по новому тракту. Джеффри Стоун, восхищаясь ловкостью, с какой Сэвидж правил лошадьми, сидел рядом и записывал поручения нового хозяина.

— Я ни разу не видел дом, разве что мысленно, — говорил Сэвидж. — Поэтому, если он еще непригоден для обитания, остановимся в гостинице. Мне видится, что самое срочное — это достать корм лошадям, еду для себя и посуду, в чем готовить. Затем, конечно, вам потребуются кровати и постельное белье. Остальное может подождать. Пускай Джон Булль выбирает, что ему надо. У него хороший глаз на вещи. Однако кошелек будет у тебя. Джон Булль не может не поторговаться, а мне не хочется обижать грэйвсендских купцов, еще не познакомившись с ними.

По мере приближения к Эденвуду Адамом Сэвиджем овладевало странное ощущение, будто он возвращается домой. Карета выехала из дубовой рощи, и перед ним во всем великолепии открылся роскошный дом. Он был кульминацией всех его надежд и мечтаний. Остановив лошадей у конюшни, Адам широкими шагами направился по дорожке, ведущей к парадному входу. Чтобы в первый раз осмотреть дом, ему нужно было остаться одному. Переходя из комнаты в комнату, впитывая как можно больше деталей, он все безнадежнее влюблялся в свое жилище. Шагая через две ступеньки, он поднялся по винтовой лестнице, и к тому времени, когда он вышел из спальни на балкон над западным портиком, его сердце полностью принадлежало Эденвуду.

Уайатт — великий мастер, гений. Обставлять Эденвуд будет величайшим наслаждением. Хотя это займет время, он поклялся, не жалея сил, тщательно отбирать каждую вещь, чтобы еще больше украсить окружающее его совершенство. Сэвиджу хотелось побыть подольше, увидеть, потрогать и вдохнуть все до малейшей детали, но его ждали обязанности. Нужно отмахать еще двенадцать миль до Стоука и познакомиться с близнецами, о которых он начинал думать, как о сыне и дочери. Приятно было сознавать, что есть куда вернуться — в Эденвуд.

Оставив своих людей управляться с делами, Сэвидж сел на арабского скакуна, на котором приехал Джон Булль, и поскакал в Стоук. Его поразила уединенность Лэмб-холла. Это была очаровательная скромная деревенская усадьба с парой арендуемых ферм, да и сам Стоук выглядел как небольшая деревня. Дом уединенно расположился на берегу Медуэй, у самого ее устья. «Это замечательное место для воспитания детей, но довольно удаленное от внешнего мира для юноши вроде Антони Лэмба», — подумал Сэвидж.

Выглянув в окно, Антония увидела скачущего на вороном коне смуглого сильного мужчину. Сразу поняла, кто он такой. Запаниковала.

— Роз! Он здесь! — крикнула она и бегом через две ступеньки скрылась наверху. — Постарайся от него отделаться!

Теперь она занимала комнату Антони. Бросилась в кресло у окна, откуда будет видно, когда уедет незваный гость. Взяла в руки книгу, не читая, опустила на колени. В голове метались тревожные мысли. Бешено билось сердце.

— О Господи. Тони, зачем ты в такое время оставил меня одну? — осуждающе шептала она.

С тех пор как он пропал, прошло почти два месяца. Она всегда старалась думать о Тони, как о «пропавшем», а не «утопшем». Вспомнила, как возмущало брата, что нужно давать отчет опекуну. Ее же снедало любопытство в отношении человека с Цейлона и величественного дома, который ему строили.

Боже правый, что нашло на нее, когда она вылезла со своими сумасбродными и расточительными советами по перестройке Эденвуда? Она делала это из мести. Раз ее лишили возможности тратить свои деньги, она тратила его деньги, и довольно щедро. Правда, это было до несчастного случая в море, и она думала, что их опекун еще на далеком Цейлоне. Теперь же она выдает себя за своего брата, а Адам Сэвидж — вполне реальное, во плоти, 'имеющее власть лицо, с которым приходится считаться.