«Я и не беспокоилась! Наоборот, я хочу, чтобы твое семя попало в меня. Я хочу зачать от тебя ребенка!»

– Спасибо, – прошептала она. – Как это мило, что ты заботишься о таких вещах!

Она делала над собой титанические усилия, чтобы он не расслышал в ее голосе обиду, но это ей не удалось. Хуже того, по ее щекам скатились слезы. Зачать от любимого ребенка и вынашивать его, а потом родить – это же величайшая радость для каждой женщины! Как часто она слышала от Рози о ее огромном желании, чтобы это произошло! Сама она тоже втайне мечтала об этом, зная о недостижимости желаемого. Впрочем, Сикандер прав: худшее, что может случиться с незамужней женщиной, – это беременность. Позор не повод торжествовать.

– Не плачь, любимая! – Он опять ее обнял. – И не переживай. Ты ведь хорошо понимаешь, что мы не можем позволить себе ребенка. Мне будет стоить немалых трудов обеспечить нормальную жизнь двоим моим детям. Неизвестно, что их ждет в будущем. Нет, в нашем положении заводить ребенка – безумие.

– Как это несправедливо! Почему мир такой? Почему расы должны смотреть друг на друга сверху вниз, почему одна культура отвергает все хорошее, что есть в другой? Почему приверженцы какой-то религии считают правильной только ее, а всех других полагают заблудшими?

– Если бы я знал ответы на эти вопросы, Эмма, то был бы величайшим на свете мудрецом. Я объединил бы мир и создал царство любви и благости, где никому не пришлось бы чувствовать себя униженным. Но нам с тобой это не под силу, даже вдвоем. Мы обречены подчиняться правилам, которые создали для нас другие.

– Даже здесь, в Парадайз-Вью, где так редко появляются чужие?

– Даже здесь, любимая. Здешние правила еще более жесткие, чем в других местах. Я держу двести пятьдесят слуг не потому, что действительно испытываю потребность в таком их количестве, а потому, что каждый должен выполнять только то, что дозволено ему кастой. Брамин никогда не будет чистить конюшню, уборщик не прикоснется к господской еде. Так принято в Индии.

– Так живи по-британски! Или создай свой собственный образ жизни! Здесь ты сам себе хозяин.

– Мы в Индии, Эмма. К тому же лично я не могу согласиться со всеми глупыми условностями британского общества – как и ты, впрочем. Ты уже отвергла по меньшей мере половину запретов, приехав сюда со мной… Что до создания нового образа жизни, то для этого мне не хватает отваги и эксцентричности. Я и так уже достаточно чужд обеим культурам.

Эмма вздохнула и покачала головой. У нее иссякли силы для спора. Как видно, Сикандер немало обо всем этом раздумывал, тогда как она впервые столкнулась с такими проблемами.

– Прости, что я посмела тебя осуждать, Сикандер. По крайней мере между нами должно существовать понимание и терпимость. Если мы останемся честны и уважительны друг к другу, то сможем быть друзьями – и любовниками. О большем я и не мечтаю!

Они обнялись, и их губы слились в поцелуе, от которого у Эммы пошла кругом голова: ведь это было намеком на то, что произойдет ночью. Потом Сикандер отстранился:

– Подожди, любовь моя. Мы должны и впредь соблюдать осторожность, по крайней мере в дневное время. Сейчас я должен тебя покинуть: слишком долго я отсутствовал, и теперь меня ждет в Парадайз-Вью много дел. А ты отдыхай и приходи в себя. Если сможешь, поспи: ночью я не дам тебе много спать.

Эмма позволила себе роскошь насладиться его пламенным взглядом. Его глаза были раскалены, как угли.

– Можно мне заглянуть к детям? Он был удивлен и обрадован.

– Конечно, если желаешь.

– Где мне их искать? Я ведь еще не знаю их привычек.

– Они скоро вернутся к себе, потому что в это время года послеполуденная жара всех загоняет под крышу. Можешь посетить их в любое время. Я скажу айе, что ты составишь расписание их занятий. Утром, встав и поев, они сначала катаются верхом…

– Верхом? Такие малыши? Он усмехнулся:

– А когда научилась ездить верхом ты сама, Эмма? Кажется, ты говорила, что всю жизнь провела в седле.

– Я-то да, но…

– Никаких «но». Мои дети – умелые наездники. Когда Сакарам не в отъезде, он сам наблюдает за их уроками. При желании можешь посмотреть, как это происходит. Дальнейший их день можешь планировать сама. Им надо овладеть чтением, письмом, основами рисования и всеми этими изящными британскими манерами… Ах да, еще они раз в неделю принимают касторовое масло. Теперь это происходит по воскресеньям. Это их укрепляет и помогает работе кишечника.

– Ты сам говоришь, как старая британская нянька. Где ты успел полюбить касторовое масло?

– В семье моей матери была, в свое время британская гувернантка, перед которой ставилась задача воспитывать принцев и принцесс. Нас всех заставляли сидеть на трехногих стульчиках и пить касторку из маленьких чашек. Потом нам давали пососать лимон, чтобы избавиться от ужасного привкуса. Это не только полезно для здоровья, но и помогает развить характер; потом дети это тоже поймут. После того как касторка оказывала на моих кузенов и меня положенное ей действие, нянька тщательно изучала содержимое ночных горшков.

– Неужели мне тоже придется этим заниматься? Я даже не знаю, чего там искать. А ты?

Его губы скривились от смеха.

– Понятия не имею. Но няня – ты, так что это твоя, а не моя обязанность. Помню только, что, будучи недовольна найденным, она потчевала нас мускатным орехом и семенем аниса и петрушки.

Он поспешно поклонился и ринулся к двери, словно опасался, что Эмма чем-нибудь в него запустит. За неимением подходящих метательных снарядов под рукой она ограничилась смехом.

– Если я найду какой-то непорядок, то призову на помощь тебя, – крикнула она ему вдогонку.

– Увы, я подхожу к ночному горшку только тогда, когда потребность возникает у меня самого.

После его ухода Эмма прогулялась по своим чудесным апартаментам, умылась и улеглась отдохнуть на низкую широкую кушетку с подушками цвета нефрита. Она была слишком возбуждена, чтобы уснуть, к тому же в комнате оказалось чересчур душно. Эмма вернулась в гостиную. Здесь было сумрачно, тихо и не так жарко. Тем не менее она не могла найти себе места. До вечера оставалось еще слишком много времени, а размышлять о состоявшемся только что разговоре с Сикандером ей не хотелось. Погрузись она в размышление, и, чего доброго, передумала бы, еще раз направив свою жизнь по новому руслу. Да, она согласилась на роль любовницы и теперь в нетерпении ждала первой совместной ночи в новом доме. Но правильное ли решение она приняла?

В его присутствии трудно было рассуждать здраво: она могла думать только о наслаждении от его поцелуев, объятий, любви. Ее чувства были обострены, и она утратила способность сдерживать их, из чего следовало, что она будет убита горем, если у них что-то не заладится. Во всех случаях ей не следовало расставаться с намерением отыскать Уайлдвуд. Испорченный документ еще не повод для отказа от всяких попыток. Да, мужчина, который ей глубоко небезразличен, предложил ей свой кров, но из этого еще ничего не следует. Ее мать тоже решила, что нашла в индийских дебрях любовь, – и к чему это ее привело? Положение любовницы крайне ненадежно. Сикандер обещал о ней заботиться, но если они все же расстанутся, перед ней опять встанет проблема, куда деваться. Вернуться побитой в Калькутту в надежде, что Персиваль Гриффин польстится на подержанный товар? Нет, это немыслимо!

Прочь иллюзии! То, что связывает ее с Сикандером, слишком хрупко. Ей хотелось верить, что это будет длиться вечно и их счастью ничто не помешает, однако уповать только на это было бы слишком легкомысленно. Мало ли что случится с ней, с ним, с ними обоими? Вдруг, насытив взаимную страсть, они обнаружат, что их уже не тянет друг к другу, как прежде? Ведь и самый огромный костер рано или поздно превращается в пепел.

Сейчас Эмма не могла себе представить, что когда-нибудь перестанет сгорать от страсти к Сикандеру: он разбудил в ней нечто такое, чему определенно не мог наступить конец. Он заставил ее заглянуть в саму себя, понять, что она собой представляет как женщина. Обратного пути не было. Оставалось одно – положиться на судьбу.