– Я бы с радостью воспользовалась вашим гостеприимством, но я могу и сама! И без зрителей! – Эмма беспомощно уставилась на красавиц зрительниц. Их набралось так много! Неужели ни одна не понимает по-английски?

Все терпеливо ждали начала купания. Бегума взяла кувшинчик с густой зеленой пастой, отвратительной на вид, и подала его одной из помощниц. Та окунула туда пальцы, извлекла ком пасты и положила его Эмме на голову. Холодная скользкая масса сползла ей на лоб и шлепнулась на пол.

Эмма поняла, что, сколько бы она ни протестовала, ее все равно никто не поймет; чем больше она будет сопротивляться, тем в более дурацкое положение себя поставит.

– Что ж, у вас численное превосходство, и я уступаю. – Она со вздохом опустилась на диван. – Делайте свое черное дело! Я хотя бы попробую получить от всего этого удовольствие. Но как только я увижу мистера Кингстона, я сверну ему шею за то, что он мне устроил!

Бегума кивнула и расплылась в улыбке, полная благих намерений и искренней заботы. Служанки взялись за Эмму. В считанные секунды ее раздели донага и уложили на диван, как агнца на жертвенный алтарь. Одна отвечала за ее лицо, остальные сосредоточились на руках, туловище и ногах. Эмма, сгорая от смущения, зажмурилась. Лишь бы купание закончилось побыстрее!

Алекс слишком много выпил. Сайяджи угощал его виски, вином и бренди, и вежливость не позволяла гостю отказываться. К счастью, старый друг не питал пристрастия к курению хука и опиуму; с Алекса хватило и того, что он перебрал спиртного и съел столько, что целую деревню можно было бы накормить.

Теперь его клонило ко сну. Время было уже позднее, но вежливость заставляла слушать и кивать. Сайяджи и его гость возлежали на подушках рядом с низким столиком, уставленным серебряными кубками; вентилятор-пунках сохранял в роскошных апартаментах Сайяджи приятную прохладу. Речь шла о семейных делах, политике, действиях англичан, бесполезности всех попыток вернуть утраченное могущество семейства Сайяджи. Мало-помалу заговорили о домашних делах.

Сайяджи с пьяным вздохом скинул одну из подушек на пол.

– Как бы мне хотелось уехать из Аллахабада и поохотиться! Но я не осмеливаюсь, пока нездоров мой сын.

Алекс поднял голову:

– Тебя беспокоит здоровье сына?

После многочисленных дочерей у Сайяджи наконец-то родился сын и наследник. Мальчику было четыре года. Алекс знал, какой трагедией было бы для друга лишиться сына. Больше всего на свете Сайяджи любил охоту; видимо, дело обстоит серьезно, раз он не может предаться любимому занятию.

– Да, сыну нездоровится. Раньше он был полон энергии, а теперь стал бледен, отказывается от еды. Его подтачивает какой-то тайный недуг, и никто не может ему помочь.

– Отвези его в Калькутту или еще куда-то, где есть британские врачи. Не доверяй его лечение кому-либо в Аллахабаде. Вдруг кому-то захотелось его извести, чтобы вместе с твоей смертью прервался ваш род?

– Кто может этого хотеть? – Сайяджи беззаботно махнул унизанной кольцами рукой. – Все, что когда-то принадлежало моей семье, конфисковано. Мне нечего терять.

– Но ты по-прежнему богат, Сайяджи. И по-прежнему ты мишень для алчности. Мне и то приходится оглядываться, чтобы кто-нибудь не воткнул мне нож в спину.

– Ты имеешь в виду Хидерхана или кого-то из сводных братьев? Они же просто завидуют: ведь ты многого достиг, начиная с малого! Ты – единственный, кого я знаю, заработавший богатство собственным трудом, а не получивший его по праву рождения. Дело, видно, в британском образовании, которое ты получил в Англии благодаря стараниям Сантамани. Или в особом климате этой маленькой страны, которая дает столько преуспевающих деятелей!

– Нет, – покачал головой Алекс. – Дело не в климате Англии. Я обязан своим успехом Сантамани, матери моего заклятого врага. Она никогда не позволяла мне жалеть самого себя и понапрасну терять время. Пока ее сынок упражнялся в детских пакостях – подрезал постромки моего седла, запускал мне в спальню кобр, – Сантамани подбадривала меня и заботилась о моем будущем. Она умница! Жаль, что таких мало.

– Из-за нее ты не глядишь на женщин. Насколько я понимаю, ты до сих пор не женился. У меня столько жен, что я потерял им счет, а ты не привел к себе в дом ни одной наложницы. Ты бы женился, Сикандер, да сразу на нескольких. Тогда ты был бы гораздо счастливее.

– Женщины нужны мне только в постели, Сайяджи. Зачем же мне жениться? У меня уже есть двое детей. Женское общество доступно и без брака.

Алекс подумал о мисс Уайтфилд, чьим обществом он наслаждался со дня их знакомства. Для постели у него была Лахри, а мисс Уайтфилд стимулировала его умственную деятельность; что еще требуется человеку? Мысль о любви и о том, что с ней связано, вызывала у него замешательство, даже страх. Он любил Майкла и Викторию – для других чувств в его душе не оставалось места.

– Если ты говоришь, что не испытываешь потребности в жене, я, конечно, могу постараться тебе поверить, но все-таки меня не оставляют сомнения… Как жаль, что мы не можем вместе поохотиться! В той местности, по которой тебе скоро придется путешествовать, свирепствует тигр-людоед. Я уже приготовился к охоте на него, но потом решил, что мне лучше остаться и дождаться выздоровления сына. Ты сможешь отправиться в путь хоть завтра, если пожелаешь, потому что у меня все готово для путешествия по джунглям.

– Печально, что ты не готов проделать с нами хотя бы половину пути. Если я наткнусь на этого тигра, то придется мне его застрелить, не дождавшись тебя. Перед таким соблазном мне не устоять…

– Если ты первым на него наткнешься, так тому и быть, Сикандер. Не лишай себя удовольствия убить его и не вспоминай обо мне. Он уже загрыз в окрестностях несколько человек. Что ни день ко мне обращаются люди с просьбой, чтобы я избавил их от этой напасти.

– Если мне представится такая возможность, я ею воспользуюсь. Но я не буду специально ее искать. Не забывай, что я путешествую с мэм-саиб. Пока она со мной, охота на тигра представляет опасность.

– А ты посади ее на слона. Пусть себе качается в безопасности наверху и не мешает тебе.

– Отличная мысль, дружище! – Алекс с трудом поборол зевок. Ему требовались большие усилия, чтобы не заснуть за беседой. Он с облегчением увидел, что Сайяджи тоже зевает.

– Прошу прощения, Сикандер, но мне пора готовиться ко сну. Тебе не обязательно следовать моему примеру. Не желаешь ли перейти в павильон любви? Я пришлю девушку из зенаны. Там есть одна, которая тебе понравится: она прислуживает одной из моих жен; я берег ее специально на случай, если ты ко мне пожалуешь. У нее хорошая родословная, она из вполне пристойной касты, чтобы стать наложницей, а то и женой. К тому же она красива и образованна. Почему бы тебе на нее не взглянуть? Вдруг она тебе понравится?

– Я не прочь перейти в твой павильон любви, Сайяджи: там, наверное, прохладно и хорошо спится. Но девушек мне не присылай. Я хочу покинуть тебя уже завтра утром. Придется беречь силы для путешествия.

– Ах, Сикандер, ты мало развлекаешься, мало отдыхаешь, а все работаешь да работаешь. Вот что значит британское образование! Я, конечно, восхищаюсь тобой, но и немного жалею. Позволь прислать тебе эту девушку! Не понравится – можешь отправить ее обратно. Хотя бы взгляни на нее, ради меня!

Алекс вздохнул. Переубедить Сайяджи все равно было невозможно. Он кивнул, решив про себя, что отправит девушку назад, как только она появится. У него не было ни малейшего желания развлекаться с незнакомкой, какой бы красавицей она ни оказалась. В прошлом он не пропускал ни одной красивой женщины, но сейчас такая перспектива его совершенно не привлекала.

Если бы понадобилось пожертвовать сном ради женского общества, он бы предпочел побеседовать с мисс Уайтфилд и узнать ее мнение о зенане. Он не сомневался, что она полна впечатлений. Ведь ей впервые довелось повстречать женщин, проведших всю жизнь в заточении и никогда не показывавших лица мужчинам, кроме собственных отцов и мужей. Сайяджи не позволял своим женам, наложницам и дочерям, а также их служанкам появляться на людях. Принцип пурдах, то есть затворничества, был наилучшей защитой женской добродетели, однако Алекс подозревал, что мисс Уайтфилд этой точки зрения не разделяла.