«Лучше всего, — размышлял он, — всегда держать змею в поле зрения».

Двенадцать шагов в ширину.

Двенадцать шагов в длину.

Они стали мерой мира и ритмом жизни Брента Каррельяна, его вечности. Сперва расстояние, казалось, менялось. Иногда его вытянутые пальцы натыкались на холодную стену камеры всего через одиннадцать шагов, иногда через тринадцать.

Но у него было много времени для упражнений, и вскоре тело научилось делать ровно двенадцать шагов от одной стены до другой. Тогда Брент опустил руки и уверенно зашагал, останавливаясь на двенадцатом шаге, ощущая стену в нескольких дюймах от лица. Резкий поворот — и он продолжал свое бесконечное хождение.

Сорок восемь шагов по периметру — вот и вся камера. Один шаг, согласно его вычислениям, занимал чуть больше секунды, если каждый раз делать короткую паузу, опуская ногу на холодный каменный пол. Таким образом, на то, чтобы полностью обойти камеру по периметру, он затрачивал примерно минуту. Шестьдесят обходов — час.

Один раз он насчитал двести обходов — три часа двадцать минут. Он настолько уверился в точности своих расчетов, что готов был держать пари на большую часть своего состояния. Однако вскоре Брент почувствовал, что начинает сходить с ума. Теперь он вышагивал только для того, чтобы размять ноги, по несколько часов в день. Потом принялся ходить по камере на руках. Это было гораздо сложнее, и за один раз он мог сделать только несколько кругов. Но подобный способ передвижения оказался, пусть и ненадолго, хорошим средством отвлечься.

Двадцать один шаг в длину, двадцать один шаг в ширину, если идти на руках.

Сделав еще один шаг на руках и ощутив зарождавшуюся в мышцах дрожь, Брент вдруг сообразил, что эта комната по размерам не сильно отличается от его собственного кабинета. Кабинет он тоже мерил шагами, он столько времени обходил его по периметру, что даже протер хороший дешийский ковер. Но дома он занимался этим от скуки. Брент завоевал Прандис и возвел памятник своей победе. А потом размеры этого памятника стали удушливым горизонтом его жизни. Вломись к нему в дом еще три месяца назад банда этих безумных людей-зебр, он, скорее всего, не стал бы сопротивляться убийцам. По крайней мере, в этом случае отпала бы необходимость вновь мерить шагами кабинет. Но теперь у него имелось важное дело. Брент, при всем своем богатстве, не мог позволить себе роскошь умереть. И каждый шаг вверх ногами был исполнен сдерживаемой ярости.

— Как долго? — резко спросила Имбресс. Ее голос как будто заржавел от долгого молчания.

Брент остановился. Специально не задумываясь, он все равно знал, что сделал четвертый шаг на руках вдоль северной стены, и сейчас находится в двух шагах от двери, которую они так и не смогли найти. Он чувствовал свое местоположение так же уверенно, как любой слепец, находившийся в собственном доме. Не важно, сколько он сделал кругов, он теперь всегда обладал четким ощущением того, в каком направлении движется, где находится по отношению к двери, к Имбресс, к деревянному ведру. Больше ориентиров в комнате не было, поэтому расположение единственных, находившихся в его распоряжении, он усвоил замечательно. Брент только не знал, действительно ли «северная» стена была обращена на север. Просто легче представить комнату, если как-то сориентировать ее в пространстве, и поэтому он решил, что дверь выходит на север. Как будто север или юг теперь имели какое-то значение.

— Как долго? — повторила Имбресс скрежещущим голосом.

Брент рассмеялся. Смех больше смахивал на хриплое карканье, и он услышал это, когда звук вернулся к нему отраженным от суровых стен.

— Как долго? Как долго до чего? Или от чего? Как долго мы здесь? Или как долго мы еще просидим здесь? Или какой длины эта чертова комната?

Елена ответила ледяным молчанием, словно надеясь, что это заставит Каррельяна прекратить ерничать.

— Сколько времени до новолуния? — наконец выдавила она.

Только этот вопрос и имел смысл.

Брент встал на ноги, прислонился к стене и вздохнул, закрыв глаза, чтобы не смотреть в неизменную мертвую черноту.

— Не знаю. Я полагаю, это зависит от того, сколько мы пробыли здесь и сколько дней оставалось до новолуния, когда нас схватили.

— Десять, — тихо ответила Имбресс. — Думаю, оставалось десять дней. Или, может, одиннадцать. Но луна была полной всего за несколько ночей перед тем, как нас поймали. Она уже начинала убывать.

Вспоминая те дни, Бренту представился яркий, между третьей четвертью pi полнолунием, диск луны, висевший над Лесной Кровью, но он не знал точно, были это истинные или ложные воспоминания.

— Ну, — он что-то прикинул в уме, — на мой взгляд, мы пробыли здесь дней восемь. Имбресс мгновение помолчала.

— Почему вы так думаете? — скептически осведомилась она. Брент так и не понял, в какую сторону он, с ее точки зрения, ошибается.

— Я исхожу из того, как нас кормят, — начал Брент. — По-видимому, это происходит раз в день.

— Но нас кормили только шесть раз, — резко ответила Имбресс. — Значит, шесть дней.

Брент покачал головой, хотя и понимал, что его жест остался невидим в кромешной темноте.

— Нас не кормили в тот день, когда взяли в плен. Сперва нас разделили, потом меня бросили сюда к вам. И прошло довольно много времени до того, как нам впервые принесли еду. Я знаю, потому что был жутко голоден. Думаю, они кормят нас раз в день, каждое утро, а так как нас схватили как раз утром, то в первый день еду не приносили.

— Ну, хорошо, — согласилась Имбресс. — В этом есть смысл. И прошло немало времени с последней еды. Вероятно, ее принесут с минуты на минуту. Значит, вы считаете, что сегодня восьмое утро нашего плена.

Ей не верилось, что где-то сейчас утро, но Елена прекрасно понимала: тьма и изоляция полностью нарушили ее биоритмы. Она спала не меньше двадцати раз и так и не смогла определить, сколько времени длились эти разрозненные, наполненные кошмарами сны.

— С чего вы решили, что нас кормят раз в день? — спросила она.

Брент рассмеялся.

— Двенадцать на двенадцать, — ответил он. Судя по ее молчанию, Имбресс явно требовалось объяснение.

— Эта камера совершенно квадратная… и если моя догадка верна, она в высоту точно такая же, как в длину и ширину. А раз наши тюремщики крайн или просто существа, которым понравился вид жилья крайн, готов поспорить, что они любят порядок.

— Ну, если судить по тем безумным обмоткам, которые они носят, то не очень, — пробормотала Имбресс.

— М-да, — протянул Брент. — В этом есть резон. Но если нас кормят не раз в день, тогда я вообще понятия не имею, сколько мы здесь торчим. Такой расклад вам больше нравится?

— Нет, — как-то непривычно резко ответила Имбресс. То есть, конечно, она достаточно часто высказывалась подобным тоном, но сейчас в ее голосе прозвучала иная нота. Обычный сарказм и чувство превосходства исчезли. Не задумываясь, Брент сделал несколько шагов по направлению к женщине.

Елена услышала, что он приближается, и отодвинулась назад. Если он уже покончил со своим сводящим с ума вышагиванием, она могла опять прислониться к стене, ее жутко раздражало, когда он перешагивал через ее ноги.

Она коснулась спиной холодного камня и вздрогнула.

— Нам надо выбраться отсюда, — решительно заявила она.

— Отсюда не выберешься, — жестко ответил Брент.

Он был уверен в этом. Вчера, в то время, которое он считал утром, бывший шпион встал у двери, с тем чтобы не пропустить тот момент, когда принесут еду. Он ждал короткой, ослепительной вспышки света, появления деревянного подноса, который в тот же миг поставят на каменный пол. Брент не планировал побега, во всяком случае пока. Он просто хотел оказаться достаточно близко, чтобы успеть увидеть коридор и того, кто приносит еду. Понять, сколько всего тюремщиков, как они вооружены и как выглядит коридор. Он простоял возле двери, казалось, целую вечность, прикрывая растопыренными пальцами глаза, чтобы вспышка света не ослепила его. Но свет так и не вспыхнул. И чем дольше он так стоял, тем больше крепла его уверенность в том, что его тюремщик находится по другую сторону двери, с поистине дьявольским терпением ожидая, пока пленник отойдет. Наконец, будто решив прогуляться, Брент повернулся и пошел к середине комнаты. Немедленно вспыхнул свет, дверь открылась, появился поднос, и дверь тут же захлопнулась вновь. Весь процесс занял не больше секунды. Тогда Брент сделал вывод, что, несмотря на поразительную легкость, с которой они одолели его в первый раз, тюремщики не склонны недооценивать отчаявшегося человека. Ему никогда не дадут шанса добраться до открытой двери.