Питер потребовал, чтобы меня привязывали. Нынче я ощутила его ужасно тяжелую руку, а потом он вышел за штору и сказал:

— Я не смогу являться, если не выполню возложенную на меня задачу. Вам известно, что я послан в подтверждение истинности спиритизма. В сем граде есть маловеры, кои сомневаются в существовании духов. Они насмехаются над нашими посредниками и считают, будто те, покинув будуар, сами разгуливают среди вас в личине духа. Мы не можем являться, когда есть подобные сомненья и неверие.

Я услышала голос миссис Бринк:

— Здесь нет маловеров, Питер, ты можешь приходить к нам, как и раньше.

— Нет, нужно кое-что сделать. Смотрите, а потом разнесите весть об увиденном, и тогда, может быть, неверующие обретут веру, — ответил Питер и медленно отдернул штору...

Прежде он никогда этого не делал. Я была в глубоком трансе, но чувствовала, что круг на меня смотрит.

— Вы ее видите? — спросила одна дама, а другая ответила:

— Вижу ее контур на стуле.

Питер сказал:

— Когда я здесь, ваши взгляды причиняют посреднику боль. Но я иду на это, дабы отринуть сомнения, и даже готов устроить проверку. Откройте ящик стола и подайте мне то, что в нем найдете.

Я услышала скрип выдвигаемого ящика, а затем чей-то голос:

— Здесь веревки.

— Давайте сюда, — приказал Питер. Он привязал меня к стулу и сказал: — Вот так делать на каждом сеансе. Не привяжете — не явлюсь.

Он связал мне запястья и лодыжки, надел повязку на глаза и вернулся в комнату; я услышала скрежет стула и голос духа:

— Пошли со мной.

Он подвел ко мне даму по имени мисс д'Эстер.

— Видите, что посредник привязан? Потрогайте и скажите, крепки ли вязки. Снимите перчатку.

Я услышала шорох перчатки, а затем почувствовала прикосновение горячей руки, которую направлял Питер.

— Она дрожит! — воскликнула мисс д'Эстер.

— Я делаю это для ее же блага, — сказал Питер. Он отправил даму на место, нагнулся ко мне и шепнул: — Все это ради тебя.

— Понимаю, Питер.

— Я — твоя сила.

— Я знаю.

Шелковой лентой он завязал мне рот, потом задернул штору и вернулся в круг.

— Прямо не знаю, Питер, что-то мне не по себе, — сказал мужской голос. — Не повредит ли это способностям мисс Дауэс?

Питер засмеялся:

— Она была бы никудышным спиритом, если б пара шелковых шнурков лишила ее силы.

Он объяснил, что вязки удерживают мои бренные члены, но не в силах сковать мой дух.

— Разве не знаете, что для сущего, как для любви, нет преград? Духи смеются над замками.

Но когда меня развязали, на запястьях и лодыжках все увидели кровоточащие ссадины, натертые веревками.

— Надо совсем не иметь сердца, чтобы этакое сотворить с бедняжкой! — запричитала Рут. — Мисс д'Эстер, не поможете ли отвести хозяйку в ее комнату?

Потом Рут натирала меня мазью из горшочка, который держала мисс д'Эстер. Она сказала, что страшно удивилась, когда Питер позвал ее в будуар. Видать, разглядел в ней нечто особенное, этакий знак, выделявший ее среди других дам, ответила Рут.

— Вы полагаете? — спросила мисс д'Эстер, переводя взгляд с Рут на меня; затем потупилась и добавила: — Иногда я что-то в себе чувствую.

Я заметила, как Рут на нее посмотрела, а в голове моей будто возник шепот Питера Квика, подсказавший слова.

— Рут права, — сказала я. — Конечно, Питер не зря вас выбрал. Может быть, вам стоит повидаться с ним еще раз в более приватной обстановке. Вы бы хотели? Придете на днях? А я попробую вызвать его лишь для нас двоих.

Мисс д'Эстер молчала, уставившись в горшочек с мазью.

Рут выдержала паузу и сказала:

— Подумайте о нем, когда вечером останетесь одна в тиши своей спальни. Вы ему определенно понравились. Знаете, он может рискнуть и явиться к вам без помощи медиума. Но, по-моему, лучше встречаться с ним вместе с мисс Дауэс, чем одной в темной спальне.

— Нынче я лягу с сестрой, — оробела мисс д'Эстер.

— Он вас и там отыщет, — сказала Рут и, закрыв горшочек крышкой, обратилась ко мне: — Ну вот, мисс, теперь вы как новенькая.

Мисс д'Эстер ушла, не проронив ни слова.

Я думала о ней, когда отправилась к миссис Бринк.

Сегодня ездила в Миллбанк; все было ужасно, даже стыдно писать.

На входе в женский корпус меня встретила мордоворот мисс Крейвен — ее прислали в сопровождающие вместо мисс Ридли, которая была занята чем-то еще. Вот и хорошо, обрадовалась я. Скажу, чтоб отвела прямиком к Селине, о чем мымрам знать вовсе не обязательно...

Однако в жилую зону мы попали не сразу, ибо по дороге надзирательница спросила, не угодно ли мне осмотреть какую-нибудь иную часть тюрьмы.

— Или вас влечет только в камеры? — как-то неопределенно осведомилась мисс Крейвен.

Возможно, роль сопровождающей была ей внове и она хотела выжать из нее максимум удовольствия. Но в ее словах я уловила какой-то подтекст и, подумав, что ей вполне могли поручить слежку за мной, решила быть осторожной. На ваше усмотрение, сказала я; полагаю, не страшно, если узницы меня немного подождут.

— Уж оно так, мисс, — ответила надзирательница.

Она повела меня в купальню и на склад тюремной одежды.

О них рассказывать особо нечего. Купальня представляет собой комнату, где стоит огромное корыто — в нем скопом моются вновь прибывшие; сегодня новеньких не было, и лохань оккупировала полудюжина жуков-«пиратов», исследовавших потеки грязи. На полках склада лежат бурые тюремные платья всех размеров, белые чепцы и коробки с башмаками, которые шнурками связаны в пары.

Мисс Крейвен вытащила пару уродцев примерно моего размера и, кажется, при этом ухмыльнулась. Тюремные башмаки, сказала она, тяжелее даже солдатских сапог. Затем поведала историю об узнице, которая избила надзирательницу и, забрав у нее накидку и ключи, добралась аж до тюремных ворот; она бы так и сбежала, но привратник по башмакам опознал в ней острожницу, после чего ее схватили и бросили в темную.

Надзирательница швырнула ботинки в коробку и рассмеялась. Затем повела меня в другую кладовку, прозываемую «Склад личных вещей». Раньше я как-то не задумывалась, что должно быть место, где хранятся платья, шляпки, обувь и всякое другое, в чем узницы поступили в Миллбанк.

Эта комната и ее содержимое производят странное, жутковатое впечатление. Благодаря страсти Миллбанка к причудливой планировке помещение имеет форму шестиугольника, где по стенам с пола до потолка сплошь выстроились полки, уставленные узкими продолговатыми коробками. Каждая коробка — желтый картон, натянутый на медный остов и скрепленный медными же уголками, — снабжена биркой с именем узницы и очень смахивает на гробик. Войдя в комнату, я даже вздрогнула, ибо все это походило на покойницкую или детский мавзолей.

Мисс Крейвен заметила, как меня передернуло, и, подбоченившись, огляделась.

— Чудно, правда, мисс? Знаете, как вхожу сюда, хочется зажужжать: з-з-з-з-з! Теперь я знаю, что чувствует пчела или оса, когда со взятком летит в гнездо.

Мы стояли и разглядывали полки. Неужто здесь коробки всех узниц, спросила я.

— Всех до единой, да еще запас, — кивнула надзирательница.

Она шагнула к полкам, наугад выдернула одну коробку и, плюхнув ее на стол, сняла крышку. Чуть запахло серой. Надзирательница пояснила, что всю одежду окуривают, ибо многие осужденные поступают запаршивевшими, но «некоторым шмоткам это хоть бы хны».

Она достала тонкое ситцевое платье, которому дезинфекция явно не пошла на пользу: воротник разлохматился, манжеты подпалились. В коробке остались пожелтевшее белье, пара обшарпанных ботинок из красной кожи, шляпка, украшенная булавкой с шелушившейся жемчужиной, и потемневшее обручальное кольцо. На бирке значилось имя Мэри Брин. Я ее знала — это была узница со следами собственных зубов на руке, утверждавшая, будто ее искусали крысы.