Джоконда вскочила, намереваясь привести Лизу, но я успел остановить ее. Она опомнилась и выслушала мои наставления о том, что нужно делать. Обезболивающее подействовало плавно.

— Джо, ну а все-таки, что такого наснимал спутник, из-за чего ты чуть было не попросила нас эвакуировать отсюда?

— О, нет! Не хватало только множить кошмары!

— Ну, Джо, если я чего-то и боюсь в этой жизни, то это мысли, что прошедшая ночь не повторится, когда я буду в трезвом уме и здравой памяти!

Она усмехнулась:

— Не беспокойся, помнить там нечего. Неужели ты считаешь, что со мной можно что-то проделать помимо моей воли? То, что ты торжественно облобызал мой шарфик, вряд ли является самым выдающимся событием твоей жизни. Поэтому можешь не бояться. А то еще навлечешь на наш город толпу сексуальных маньяков…

Говоря все это, Джоконда не сопротивлялась, когда я тянул ее к себе все ближе и ближе. Наконец ее тирада закончилась, и мы уже чуть ли не касались друг друга носами. Это было смешно.

— И что? — спросила она.

— И всё, — отозвался я и, снова не встретив никаких возражений, поцеловал ее в губы. — Вот теперь за кошмары можешь быть спокойна.

Джо улыбнулась, провела рукой по моей голове и сказала:

— Ну хорошо. Спутник заснял страшные черные тени, очень невнятные, похожие и на людей, и на змей, и на пауков…

— Эфий! — оборвав ее на полуслове, вскрикнул я. — Ну конечно это клеомедянин с его бесконечными «тегинантьеста», кто ж еще?! Нет, из порочного круга пора выходить! В связи с тем, что я сейчас больше похож на отбивную котлету, нежели на героя-любовника или сексуального маньяка, тебе следует набраться терпения и…

— Ну ты и наглец! — восхитилась Джоконда.

— …и все-таки поставить в известность жителей города!

— У меня один вопрос к тебе как к доктору. Обезболивающее действует исключительно на боль? Оно ничего больше не подавляет и не парализует?

Я понял, что она задумала какую-то каверзу, но отвертеться не получилось, и пришлось говорить правду, что только на боль. Если бы я знал, как она использует эту информацию против меня, то прикинулся бы не только парализованным, но и немым. Джоконда пересела ко мне и целовала до того, что когда я наконец смог соображать и разгадал ее хитрость, было уже поздно.

— А это, — поднимаясь, с прохладцей сказала она, — вендетта за твою гипертрофированную самонадеянность, несчастный ты лекаришко! Вот теперь лежи и мучайся!

— Нашла чем отомстить! — парировал я. — Да нас с тринадцати лет…

— Ну-ну! — удаляясь, подмигнула Джо.

И ведь она оказалась права: после ее ухода мучиться мне пришлось не один час.

Фауст, январь 973 года (за 29 лет до войны со спекулатами)

— Брат Сабелиус, там вернулся брат Агриппа…

Целитель Сабелиус тут же опустил ворох свежих простыней на стол и поблагодарил послушника за добрую весть.

— Пусть ученики разберут их сами, — сказал он второму целителю, Роцитасу, после чего направился к выходу.

— Брат Сабелиус, вы сегодня уезжаете? — уточнил Роцитас, почти не отрываясь от своих записей.

— Я побеседую с братом Агриппой и узнаю.

— Хорошо.

Сабелиус вышел из лекарской и долго следовал по темному коридору. Навстречу ему не раз выглядывали караульные, но, узнав, приветствовали и отступали в свои временные кельи, и казалось, будто они исчезают, проходя сквозь каменные стены.

Наконец коридор вывел его к тесной винтовой лестнице, круто убегавшей куда-то вверх. Со стороны монастыря Хеала лестница выводила к давно не используемому — по крайней мере, так настоятельно внушалось послушникам — ходу. Это был самый короткий путь из подземной вотчины целителей. Существовали и другие, но куда более запутанные, а некоторые уже несколько столетий назад превратились в тупики: проходы нарочно завалили камнями или перегородили многослойной кирпичной кладкой. Много тайн хранит в себе монастырь Хеала! А на поверхности — всего-навсего постройка в два крыла с башнями на краях, да галерея, ведущая из центральной части в молельню и часовню.

Тело радостно откликнулось на представившуюся возможность размяться. Сабелиус взлетел наверх по неровным ступенькам и сам не заметил, как проделал все это.

Агриппа дожидался его в галерее. Спрятав руки в обшлагах рукавов, он наблюдал за состязавшимися на пустыре юными послушниками. С Сабелиусом они поприветствовали друг друга короткой улыбкой и молча досмотрели до финала поединка. Они были похожи, эти два тридцатитрехлетних человека, да и нечему здесь удивляться: несмотря на то, что никто из монахов Фауста не знал своих родителей, многие из них приходились друг другу родными братьями. Это неизбежно, если помнить о скудости оставшегося в инкубаторах Фауста генетического материала.

Агриппа был еще молодым наставником. Он стремился в магистрат, и у него были все шансы получить желаемую степень. В Епархии его уже почитали за своего, и сам Иерарх Эпцимар выделял хеальца своим вниманием. Эпцимару было уже далеко за семьдесят, и он готовил себе в преемники назначенного с самого рождения на этот сан амбициозного и умного Кана Эндомиона. Магистр Эндомион тоже происходил из когорты монахов Хеала, но окружающие недолюбливали его за чрезмерную высоколобость, граничащую с религиозным фанатизмом. Казалось, еще полшага — и Эндомион содеет что-то великое, но страшное. Но Иерархом мог стать только тот, кого избрали им еще до рождения, кто даже задумывался с расчетом на саккос и палицу правления, кто увидел свет в монастыре Хеала.

— Готов к поездке, Сабелиус? — наконец спросил Агриппа, поворачиваясь к целителю.

— Готов. А что тебе сказали в Епархии насчет моей кандидатуры?

— Ничего особенного. Получили все необходимые разрешения от правительства Внешнего Круга… Почему ты так смотришь?

Сабелиус смущенно улыбнулся и покачал головой:

— Ничего. Немного не по себе, но это из-за того, что в первый раз. Как там всё во Внешнем Круге, Агриппа?

— В иных местах суетливо. И много тех, кого здесь мало.

— Тех, кого мы крестим серебряным макросом?

— Да, но только там они живут не в отдельном монастыре, где немногие ведают об их существовании. Во Внешнем Мире они повсюду.

— Интересно будет взглянуть, — в Сабелиусе проснулся исследователь. — Впервые за свои тридцать три года я лечу посмотреть мир.

— Это значимый возраст, Сабелиус! — многозначительно заметил Агриппа. — Но я огорчу тебя: некогда будет нам смотреть на мир. Нам выделили немного, три седьмицы. Этого хватит только на то, чтобы мне управиться с делами Епархии, тебе — с поручением ордена, и вернуться назад.

— Когда мы вылетаем?

— Прежде всего, ты — именно ты — должен пройти аудиенцию у магистра Ирзахеля.

Сабелиус засмеялся:

— А «смотреть на мир» — это хорошее определение, Агриппа!

— О чем ты? — не понял Агриппа, всегда отличавшийся законопослушанием, целомудрием и кротостью нрава.

Сабелиус же в душе был бабником и поэтому своих мыслей объяснять ему не стал, чтобы не портить.

— Ну что ж, тогда я к магистру, брат мой.

Сложив руки перед грудью, они поклонились друг другу и разошлись в разные стороны.

Магистр Ирзахель ждал явления будущего вестника с некоторой тревогой. Сам о том не подозревая, Сабелиус был трижды проверен Хранителями. Он ни разу не повелся на каверзные провокации специально подосланных монахов и тем самым доказал, что достоин выполнить столь ответственную миссию. И все-таки боязно было восьмидесятилетнему магистру доверить завет такого масштаба юнцу, страшило, что вот-вот уйдет тайна во внешний мир вместе с целителем Сабелиусом, доселе хранимая веками…

Брат Сабелиус вошел в келью магистра и огляделся. Несмотря на привилегии, благочинный Ирзахель никогда не испытывал особенной нужды в удобствах. Его комната была самым неуютным местом на Фаусте — по крайней мере, так показалось к Сабелиусу, который никогда не отказался бы от услаждения плоти. Целителя больше влекло ко всем проявлениям жизни, а Ирзахель еще задолго до смерти и вполне добровольно погрузил себя в склеп. Да что там Сабелиусу — смиренному Агриппе было не по себе в этих стенах!