Я украдкой поглядываю на Антонио и говорю себе, что, вероятно, они были потрясающей парой, хотя сами того не осознавали.

Он мне рассказывает во всех деталях о своем неудачном браке с Лолес, о работе в театре фламенко в окрестностях Бенидорма, о старых проблемах с выпивкой (которые, кстати, могут у него возникнуть вновь, судя по тому, с каким удовольствием он допивает пятый стакан виски), о надежде прославиться в качестве певца, взяв псевдоним Безумный Кот, и таким образом отвоевать себе место у богов фламенко. Он питает слабость к журналу «Космополитен», который лучше других освещает вопросы секса. Потом он прибавляет, что такая шикарная девушка, как я, должна отправить его брата Амадора подальше, потому что у того больше подружек, чем дней в году.

– Но ведь сейчас, насколько я знаю, он встречается только со мной. – Я удивленно смотрю на него, и мне вдруг начинает казаться, что он мой единственный друг. – Ведь так?

– Конечно нет, не валяй дурака. – Он продолжает курить и закрывает глаза, глотая дым. – Ну-ка, попробуй это, затянись.

– Нет, спасибо…

– Твою мать, ты туда же, тоже ломаешься. Не будь такой же злой и суровой, как Лолес. Попробуй, что тут такого…

– Нет, у меня болит голова.

Антонио улыбается, как будто я только что назвала болезнь, от которой у него есть подходящее лекарство.

– Попробуй, я положил туда немного аспирина, – шутит он.

Я хватаю самокрутку дрожащей рукой, сжимаю между пальцами обслюнявленный кончик и нехотя подношу к губам. Я притворяюсь, что курю, но на самом деле лишь разгоняю дым, чтобы он окутывал мою голову и Антонио не понял, что я его не вдыхаю. Темнота играет мне на руку, и курево, которое производит его мать, не кажется таким противным.

– Ты должна праздновать, ведь у тебя возраст Христа.

– Возраст Христа? – Я смотрю на него с возмущением. – Но мне исполнилось только двадцать шесть лет!

– Да, верно, во-возраст Христа, когда ему было двадцать шесть лет. – Он берет сигарету пальцами с потрескавшейся кожей. – Только подумать, к моему возрасту Христос был уже три года мертвым. Черт возьми, как представлю, аж дурно.

– Объясни, какие такие подружки есть у твоего брата? – спрашиваю я его жалобным голосом.

Я поворачиваю голову к группе, собравшейся у пластмассового стола недалеко от стойки бара. Амадор уже поднялся на ноги и теперь чувственно покачивается в ритме регги. Он приближается к Бренди и делает жест, приглашая ее на танец, но моя сестра отрицательно качает головой. Тогда Амадор направляется к креслу, где отдыхает внушительный зад Колифлор. Неуклюжая корова принимает приглашение, сразу вскакивает с места и отдается во власть его движений. Презренная предательница и лгунья, если бы я могла, я бы прикончила на месте свою старую подругу. Она, конечно, старая, но я не уверена, что подруга.

– Этой ночью он был с девицей в золотом парике. У нее все было золотое, даже зубы. Буфера, ка-каких я еще не видел, а ее грудями можно подмести пляж, – шепчет Антонио. – Так что тебе лучше уйти и не возвращаться, потому что у вас все закончится.

– Хочешь сказать, что Амадор меня обманывает? – Я потрясена, хотя не происходит ничего такого, о чем бы я никогда не слышала.

– Нет, не обманывает, совсем нет. Просто изменяет.

– Но я считала… что мы с ним… считала, что, возможно…

– Считала, что поженитесь?

– Спрашиваешь, хотела ли я выйти за него? – спрашиваю я. Теперь у меня такое же поганое настроение, как у Антонио и Гадор.

– Да, я об этом, черт возьми, но-но лучше успокойся!

Я замечаю, что по моим щекам струятся слезы, они текут медленно, как будто исследуют мою кожу. Мне кажется, мое лицо – это запутанный лабиринт, который нужно пройти осторожно.

– Твой брат настоящий сукин сын, Антонио.

– Конечно, он начал трахаться, когда был еще ребенком. – Он смотрит на меня, его глаза налиты кровью, и мне хочется сменить тему и желательно место под луной.

– Извини меня, я хочу с ним переговорить.

– Говорить, говорить… – повторяет Антонио, качая головой и становясь менее болтливым, по мере того как процент алкоголя в его крови увеличивается. – Понимаешь, никто не мог его удержать. Как только он впервые залез под юбку. Говорить, говорить… бла-бла-бла! Для чего болтать? Даже дерьмо важнее разговоров.

Я встаю. Антонио поднимает руку, в которой сжимает стакан виски со льдом, и делает жест: он позволяет мне отправиться на поиски Амадора и даже не собирается мне препятствовать.

– Эй, детка, что с тобой? Тебе не нравится мой подарок на день рождения? – Амадор игриво улыбается и гладит коралловое ожерелье, которое он мне подарил.

Я снимаю его руку с моего горла и смотрю прямо ему в глаза, стараясь не моргать.

– Антонио говорит, что ты гуляешь с другими женщинами.

– Ха-ха-ха… Гуляю?

– Да, так он говорит. – Я тоже улыбаюсь.

– Гуляю? Кто гуляет в наши дни?

– Ты. – Я чувствую себя неуверенно и довольно глупо.

– Я не гуляю с женщинами, Кандела. Я просто с ними сплю.

– Ты спишь с женщинами? – Мне трудно дышать.

– А что ты хотела? Было бы хуже, по крайней мере для моей матери, если бы я занимался этим с легионерами, верно?

– Ты спишь с другими женщинами?

– Знаешь, Кандела, не все так просто, но, в общем, да. – Он подносит стакан к губам, заметно, что он несколько возбужден. Как и Бели, он не привык пить, поэтому искусственное веселье скоро сменится тошнотой и гулом в голове. – Нужно кое-что иметь между ногами, чтобы чувствовать себя уверенно. Такая теперь жизнь, понимаешь?

– Да, понимаю.

– А если имеешь, стоит извлекать из этого пользу. В общем, я нравлюсь женщинам, думаю, в этом нет ничего плохого, верно?

– Но ты говорил, что любишь меня.

– А что я должен был сказать? Я был на тебе, а ты подо мной, и нас связывало что-то очень трогательное, по крайней мере мне так казалось. Мы занимались любовью, и что ты хотела услышать, что у тебя пахнет изо рта?

– А действительно пахнет?

– Нет, конечно нет, Кандела.

– Понятно.

– Сейчас все так поступают.

– А я нет, Амадор. Со мной ты никогда в жизни больше не ляжешь в постель, и… и… – Я нервничаю и не могу подобрать оскорбление, которое он заслуживает, или хотя бы выразить свое презрение. – И пусть твои мертвецы перевернутся в могиле, если я вру, – произношу я, целуя пальцы на правой руке, как научилась делать у Антонио.

– При чем тут мои мертвецы, красотка?

– Пусть мои мертвецы тоже перевернутся, мне все равно, красавец. – Я стараюсь вести себя, как королева во время официального визита за границу. – Прощай. Не хочу больше тебя видеть.

– Но, Кандела…

Я поворачиваюсь, не обращая внимания на его слова. Впрочем, Амадор не из тех, кто будет уговаривать женщину, поэтому он сразу замолкает. Я иду к сестрам и подруге. Искусственное освещение бара делает их фигуры похожими на голограммы.

Я самая глупая женщина, а в эти мгновения еще и самая несчастная. Я утешаю себя тем, что, возможно, бабушка права: никогда не стоит бегать за мужчинами, потому что они как рейсовые автобусы: если пропустишь одного, через пять минут придет другой. Надеюсь, у следующего будут глаза Амадора, мягкость и гибкость его тела. Теперь главное не опоздать и попасть к нему вовремя.

Лучше, чем когда-либо, я понимаю Гадор и с горечью осознаю, что мои слова могли ее только раздражать, а не утешать или помочь забыть Виктора.

Да, жизнь по-прежнему вредна для здоровья. Ладно, все, успокоилась. У меня ведь есть мои деньги, верно? У меня есть утешение. Что касается моего бывшего жениха, постараюсь залечить душевные раны, вспоминая, сколько радости мне доставил Амадор, ведь никто не сможет изменить то, что уже было. А все было совсем неплохо.

И потом, потерять любовь – не то же самое, что потерять жизнь. По крайней мере, так говорят по телевизору, который я иногда смотрю.