– У нас зима – не такая, как в Европе. Зимой тут днем даже загорать можно, но вечером, конечно, прохладно. Наиболее проблемный сезон, это как раз лето – с июня по август – три месяца муссонов, но как видишь – сейчас июль, а солнца сколько угодно. По ночам в эти летние месяцы идут ливни, но часов с девяти-десяти утра и до вечера тут солнце и очень жарко. Но вообще говоря, наличие прямых солнечных лучей на так уж и принципиально – мы прекрасно собираем энергию даже пасмурным днем. Принцип работы солнечных батарей тебе конечно известен – фотоны выбивают электроны из внешних оболочек атомов, и они-то и обеспечивают электрический ток.

– Конечно, это-то я знаю. Я полгода стажировалась в Стокгольмском универе, а шведы все немного помешаны на солнечной энергии – не случайно именно Швеция первой полностью отказалась от углеводородного топлива.

– Ну а поскольку мы используем в наших фотоэлементах наночастицы кремния, и используется практически вся площадь холма…

– То есть не только стекла, но и стены покрыты нанослоем, собирающим электричество? – перебила его Джейн.

– Да, все стены, стекла, крыши – все собирает энергию, причем двадцатислойное покрытие обеспечивает сверхвысокое КПД как в ультрафиолетовом, так и в видимом диапазоне. Кроме того, на северной части нашего холма – ты там была? – пропасть высотой в двести метров.

– Нет, не видела.

– Сходи, посмотри – там провешено много интересных скальных маршрутов, и по всей площади скалы нанесена нанопленка – очень удобно иметь скальную стену под собой – никому она не нужна, а нам – польза.

– Да, если у вас ТАКАЯ площадь нанофотоэлементов, тогда, конечно, понятно…

– То, что КПД поднято почти до 90% в ультрафиолетовом спектре, особенно важно, ведь именно в этом спектре излучение мало преобразуется в энергию, приводя лишь к износу и теплопотерям, ну а ультрафиолета у нас тут сколько угодно!

– Какой размер наночастиц? – стала прикидывать Джейн? Пол-нанометра? Нанометр?

– Ну нет. Это прошлый век. Одна двадцатая нанометра.

Джейн присвистнула.

– Это должно стоить… очень дорого!

– Да, это стоит дорого, – согласился Поль. – Но у нас нет проблем с финансированием.

– Разве такое бывает? – Джейн с сомнением покачала головой. – Сколько работаю, столько слышу вечные стоны о том, что денег мол нет совсем.

– Ты работала в государственных учреждениях, а здесь – частное. В отдельно взятом частном учреждении можно много добиться, если им управляют люди с головой.

И судя по гордой интонации Поля, тут явно работали люди с головой, к которым он, без всякого сомнения, причислял и себя.

– Слой из таких мелких наночастиц совершенно прозрачен, поэтому мы можем делать такие двадцатислойные пленки, наносить их на окна и вообще на что угодно – ты просто их не заметишь. Ну и воздух у нас тут очень чистый – Гималаи все-таки, это тебе не мегаполис. И релеевское рассеяние на частицах, размер которых значительно меньше длины волны света, и рассеяние на бОльших частицах – минимально.

Рассматривая нагромождения приборов, Джейн с уважением качала головой.

– Да… далеко мы ушли от того дня в 1954 году, когда родилась первая кремниевая солнечная батарея.

– И от 1983-го года, когда была создана первая электростанция на основе солнечных батарей с мощностью всего лишь один мегаватт, – подхватил Поль.

– Какой вы используете рабочий материал фотоэлементов?

– В основном – соединения меди, индия и селенида, плюс еще мы используем рутений по специальной технологии атомной инжекции.

– Сколько ватт дают ваши батареи на один квадратный метр? – Джейн продолжала забрасывать Поля вопросами.

– Около киловатта.

– Значит только скала высотой в двести метров, и шириной – сколько она шириной?

– Примерно столько же.

– Значит… только скала дает вам сорок мегаватт! Круто!

– Да, и еще примерно столько же мы собираем с остальных площадей. Можно грубо оценить совокупную мощность в семьдесят мегаватт. А еще у нас есть пара компактных реакторов на всякий случай:) Как ты понимаешь, нам этого хватает с избытком, так что работы по вгрызанию в скалу продолжаются непрерывно – пространство нам нужно.

– А я решила, что лаборатория уже построена.

– Хм, – Поль как-то странно хмыкнул. – Я бы сказал, все только начинается. Раньше мы были ограничены тем, что внутри скалы, при искусственном освещении, жить не очень-то приятно. Пока мы шли вниз не слишком глубоко, мы могли за счет горизонтальных шурфов выходить на боковые стенки холма – как с восточной стороны, где холм относительно пологий, так и с севера, где та почти отвесная скала, и таким образом мы могли легко "протягивать" солнце внутрь скалы. Но сейчас мы нашли одно интересное решение.

– Протянули солнце вглубь земли?

– Вот именно. На самом деле, это не так уж и сложно.

– Квазиоптика?

– Совершенно верно. Используем лучеводы, в которых распространяются сверхширокие волновые пучки. Разбираешься в этом?

– Ну так, слышала… но если надо – разберусь, конечно.

– Так что, – повторил Поль, – вгрызаемся вглубь. Лифтовое хозяйство недавно появилось, запустили сразу четыре лифта – на вырост, так сказать.

Воображение Джейн нарисовало совершенно фантастическую картину – скромный холмик снаружи протягивает щупальца вглубь скалы, еще глубже, совсем глубоко, растет вглубь и вширь, ведь кто им там помешает – в толще горы! Подземный город, залитый солнечным светом! Так ведь и реки там подземные текут, и травка растет, и парки, и даже солнце теперь есть, точнее яркий солнечный свет. Вентиляция только нужна. Ну, с таким количеством энергии и с таким перепадом давлений… это элементарно.

Постепенно их разговор становился все более и более специальным, и в конце концов оба метали друг в друга уже совершенно какие-то непостижимые фразы и термины, и, кажется, испытывали нескрываемое удовольствие от того, что понимают друг друга, в то время как любому другому человеку их разговор сказал бы меньше, чем язык марсиан. Окружившись голографическими схемами, погрузившись с головой в технические аспекты этого сложного хозяйства, они едва замечали, как идет время.

В конце концов усталость взяла свое, и Джейн, медленно выпрямляясь и с наслаждением повизгивая, потянулась всем телом, зевая во весь рот.

– Поль, а ты тоже порождаешь уверенность-500?

– Пятьсот? – Удивился он. – Нет, мне пока хватает двухсот пятидесяти.

– Можешь детально рассказать – как ты это делаешь?

– Но это ведь очень легко, – несколько удивленно ответил он, но, видя ее вопросительное молчание, продолжил. – Ну у меня есть список озаренных факторов для такой уверенности…

– Он у тебя где-то записан?

– Нет, зачем… я его и так наизусть помню, там всего лишь десять пунктов. Первый – я называю его "ясность о мудаках"…

– ??

– Ну ведь нам же известно, что даже самые обычные люди доживают нередко до ста двадцати – ста тридцати лет. А тех, кому сто десять, и вовсе десятки тысяч. Так вот я же понимаю – какие они – эти люди, и как они живут. Они каждый день, каждый час, каждую минуту и каждую секунду впрыскивают в себя яд НЭ…

– НЭ?

– Да, негативных эмоций.

– Понятно, продолжай.

– И если даже при такой ужасной жизни, впрыскивая яд НЭ, не испытывая ОзВ, их тела умудряются дожить до ста двадцати, то ясно, что без НЭ, находясь в озаренном фоне, испытывая ОзВ и озаренные физические переживания, я уж т очно доживу и до этого возраста и намного дольше.

– Про физические переживания мне не очень понятно… но это я потом уточню, прочту, что еще?

– Второе – это предвкушение. Предвкушение тех открытий, той жизни, что ждет меня в двести, двести пятьдесят лет. Даже не предвкушение, а предвосхищение, так как я не представляю чего-то конкретного, это чувство безобъектно, я просто представляю, как все будет офигительно интересно. Третье – радость борьбы.

– С кем?

– Ни с кем. Со старением. Радость борьбы за то, что я живу, по прежнему живу в том возрасте, в котором люди уже давно и необратимо стареют или умирают. Мне нравится испытывать такой спортивный, что-ли, азарт – еще месяц, еще год!, а я все такой же сильный, энергичный, моя жизнь все более и более становится интересной и насыщенной. Четвертое – промывание тела.