Церемония происходила в гостиной. Наш брак скрепил раввин, которого Уолтер пригласил «из уважения к моим чувствам». Молодой блондин с модной короткой стрижкой, в совершенстве освоивший искусство проводить обряд по всем правилам и не казаться при этом смешным. Сначала он неуверенно прочел несколько стихов по-древнееврейски (словно повторяя их за невидимым суфлером); затем последовал маленький шедевр ораторского искусства, который мог произнести мало-мальски образованный священник любого вероисповедания. Суть этой речи сводилась к тому, что все люди, кем бы они ни были, достойны жить в любви и согласии.

Лотта присутствовала на бракосочетании по настоянию Уолтера; он заявил, что она обязательно должна прийти. Она явилась за пять минут до начала в черном шелковом платье, старившем ее лет на десять. Несмотря на траурный наряд, она, казалось, была в прекрасном настроении. Излучала радость и доброжелательность настолько неискренне, что я невольно ежилась от неловкости, пока друзья Уолтера говорили ей комплименты.

– Руфь, – воскликнула она, – какая ты красивая. Как с обложки модного журнала. В жизни не видела такой красивой невесты.

Я еще больше съежилась в своем белом платье и ответила:

– Спасибо, Лотта. Спасибо, что пришла.

Она сбросила маску только один раз, когда ее знакомили с моим отцом.

– Лотта, – сказал Уолтер. – Это отец Руфи, мистер Кософф. Она резко побледнела, улыбка исчезла с ее лица.

– Рад познакомиться, Лотта, – сказал отец. Она в оцепенении смотрела на него.

– Лотта? – Уолтер ласково положил ей руку на плечо. Он не понимал, в чем дело, зато я понимала прекрасно.

Ах ты мерзкий старик! Он убил себя, чтоб не возвращаться домой! Он видеть тебя не мог! Спроси кого хочешь!

Положение спас раввин, который подошел к Уолтеру. Пора было начинать. Я взяла Лотту за локоть.

Но она не желала принимать от меня сочувствия. Повернулась спиной и отошла. Я подвела отца к Tee, потом встала рядом с Уолтером.

Как ни странно, я волновалась больше, чем Уолтер. Он был весел и с очаровательной улыбкой представлял своих друзей, с которыми я недавно познакомилась, моим: Лу Файну, который, к моему удивлению, пришел с женой («Я очень рад за вас, Руфи», – сказал он, покачивая головой. Лилиан, по-королевски восседая в своем кресле, заметила, что Лу не говорил ей, какая я хорошенькая); Tee и моему отцу; Рите, которая сердито отвернулась от меня, когда я сказала ей, что выхожу замуж за Уолтера, но нашла в себе силы прийти на свадьбу – с поджатыми губами, разобиженная и подчеркнуто вежливая; Сельме с Джерри. Почти такая же толстая, как во время беременности (ребенку уже исполнилось пять месяцев). Сельма надела на свадьбу прозрачное платье розового шелка и была похожа на ходячую рекламу сладкой ваты. Я была ужасно рада ее видеть. Джерри, казавшийся карликом рядом с этой розовой громадиной, сказал, что я обязательно должна прийти посмотреть на их ребенка, хотя я, наверное, не приду, и я ответила, что приду обязательно. Я почти не слушала раввина, думая о людях, стоящих за моей спиной. Карл Симпсон поздравил меня с видом, не оставлявшим никаких сомнений: он восхищается моей ловкостью. Тея. На фоне ее розового платья и мягких русых волос мое платье казалось мне слишком белым, помада – слишком яркой, волосы – слишком черными и вьющимися. Вряд ли издатели «Журнала для невест» одобрили бы мой вид. Борис. Я вспомнила, как недавно ехала в Нью-Йорк, чтобы поговорить с Дэвидом, как старалась ни о чем не думать, просто смотреть в окно или уснуть, как не могла избавиться от одной и той же назойливой мысли:

Если я откажу Уолтеру, то потеряю Бориса.

Мартин.

Моя мать.

Дэвид.

Хелен Штамм.

Призраки на моей свадьбе. Я бы не удивилась, если бы кто-нибудь из них вдруг появился. Помню, перед началом застолья я на какой-то миг застыла возле входной двери; дверь приоткрылась – наверное, кто-то из гостей не защелкнул замок. Никто не вошел. Чтобы избавиться от неприятного чувства, я подошла к двери, выглянула на площадку, оставив руку с бокалом за дверью, будто опасалась, что кто-то выхватит его у меня, потом плотно закрыла дверь и повернула замок. Потом, не в силах никого видеть, пошла в библиотеку, на ходу напомнив себе, что надо поставить туда другую пепельницу взамен той, которую забрала Хелен. Допила шампанское. С тревогой подумала, что нервное напряжение не оставляет меня. Подошла к полкам, заметила пустые места там, где стояли книги Хелен, – в основном справочники; взглянула на полки с книгами Уолтера – архитектура, промышленный дизайн, графика, бытовой дизайн, антиквариат, букеты и украшения из цветов, живопись, скульптура. (Через несколько месяцев Хелен скажет мне: «У нас было четкое разделение обязанностей: Уолтер занимался эстетикой, я – реальной жизнью».)

Я вернулась в столовую, где гости собрались вокруг стола с закусками. Специально нанятый официант подлил мне шампанского. Уолтер уже искал меня. Спросил, как дела, я ответила – все в порядке, но слишком много впечатлений. Он нежно улыбнулся мне, я снова вспомнила о Дэвиде и уронила бокал. Он ударился о натертый до блеска пол, разлетелся на мелкие кусочки, более мелкие, чем во время церемонии, когда Уолтер, как положено, разбил бокал. Уолтер отвел меня в сторону, пока горничная убирала осколки, и сказал, что мне нужно что-нибудь съесть.

– Не могу. Переволновалась.

Он понимающе кивнул.

– Тогда выпей еще шампанского.

– Не знаю, стоит ли, – сказала я, зная, что не стоит. Голова уже кружилась.

– Это твоя свадьба, дорогая, веселись!

Я благодарно улыбнулась. Он пошел за шампанским.

Если опьянею, наговорю лишнего. Глупости. Что я такого могу сказать? А вот что: «Уолтер, я тебя ненавижу». Чушь. И неправда к тому же. Зачем мне врать? Никогда я так не скажу.

– Я обязательно приду посмотреть на малыша, – пообещала я Сельме и Джерри, одиноко стоявшим в углу. – Скажи еще раз, как его зовут. Я опять забыла. Просто ужас.

Сельма как-то странно посмотрела на меня:

– Грегори Мартин.

Мартин. Пять месяцев назад, когда от них пришла открытка, я не обратила на это внимания. Сейчас повторила за ней: Грегори Мартин.

Она энергично кивнула:

– Грегори – в честь моего отца. Он умер два года назад. Мартин – в честь твоего брата, пусть земля им будет пухом.

Я заплакала.

– В чем дело? Ты что, не получила открытку?

– Получила. Но не… в общем, мне не пришло в голову…

– Не плачь, а то все подумают, что тебя насильно выдают замуж.

– Не могу…

– Сознайся – ты ничего не ела.

– Не в этом дело.

Уолтер, увлеченный беседой с одним из своих друзей, сунул мне в руку бокал шампанского и исчез.

– Пойду принесу тебе что-нибудь поесть, – объявила Сельма, неодобрительно глядя на бокал. – Джерри, займи ее чем-нибудь, покажи фотографии. Я скоро.

Джерри вынул бумажник, и я уставилась на фотографии Грегори Мартина Вайнштока – прелестного пятимесячного толстяка с глазами-щелочками. Наполнив тарелку едой, Сельма вернулась к нам и увела меня в спальню; там я умылась и попыталась съесть что-нибудь из деликатесов, горой лежавших на тарелке, пока она звонила домой, чтобы удостовериться, что все в порядке. Она повесила трубку, и кусок омара упал с вилки мне на платье.

– По-моему, ты совсем готова, – заметила она, вытирая пятно салфеткой.

– По-моему, я совсем готова, – послушно согласилась я. Она потерла пятно мокрой губкой, оно поблекло, но не исчезло.

– Принеси из кухни пятновыводитель, – посоветовала я.

– Ну да, чтобы все узнали, что ты заляпала свадебное платье.

– Сельма, – зевнула я, – я так рада, что ты здесь.

Я допила шампанское и осторожно поставила бокал на ночной столик.

– Очень хорошая свадьба, – вежливо сказала она. Я сонно улыбнулась:

– Немного скучно, а так ничего, да?

– Я этого не сказала. Замечательная свадьба.

– Замечательная, – кивнула я. – Жених с невестой слегка подкачали, а так все прекрасно. – Слова вырвались против моей воли.