По крайней мере, так говорили.

Среди всеобщей суматохи никто не заметил, как слабая старческая рука нырнула в темную нишу, вытащила оттуда клинок, убивший рогра, и спокойно убрала его под одежду.

Разрушение Вагенфьорда хоть и было последовательным, все же проводилось в спешке. Живые создания, обитавшие в логове рогра, погибли во время осады; почти всё внутри и вокруг оказалось либо уничтожено, либо сметено. Победители желали разрушить место до основания. Сама крепость не пострадала; вырезанная в скале, она осталась целой и невредимой, несмотря на все расчеты пеладанов. Даже ревностные попытки наиболее искусных механиков не смогли пробить в ней брешь. Как можно разрушить ее до основания, если основанием служили корни земли?

Независимо от величины припасов, долго продержаться на далёком ледяном острове пеладанам не удалось бы. Им пришлось довольствоваться разрушением и присвоением того, что попало в руки, и оставить эти пустынные чертоги как напоминание потомкам о славной битве.

Многие брюзжали, что поиски не были достаточно тщательными, что там наверняка есть еще множество тайников с сокровищами. Другие же боялись вызвать новое зло, невзначай потревожив его, поэтому крепость была завалена и передана под охрану воинов Охайна, чьи земли лежали всего в нескольких днях морского пути.

По прошествии времени, как часто случается, первоначальные задачи были забыты, и даже часовые уплыли с острова. Утроба Вагенфьорда стала лишь названием, символом вместилища зла, что находится на безопасном расстоянии где-то далеко-далеко на севере. Незримая глазу и уму, крепость превратилась в присловье — пугать маленьких детей.

Невзирая на строгий, под страхом смертной казни, запрет использовать что бы то ни было с острова Мелхас, большинство пеладанов не спешили уничтожить попавшее в руки добро — ведь побежденный рогр им задолжал. Освященное веками правило войны гласило: завоеватель имеет право на разграбление. В результате множество безобидных сувениров нашли место на каминных полках или собирали пыль, украшая стены гостиных в домах вернувшихся ветеранов. Многие вещи со временем были потеряны, разбиты или выброшены, и лишь незначительное количество в итоге попало на рынки юга как реликвии успешной военной кампании. Они стали выгодным источником дохода для тех вояк, что умели торговаться.

Несколько веков спустя, когда имя Дроглира и название Утробы Вагенфьорда отошли в область преданий и почти все предметы оттуда исчезли или рассыпались от времени, одна из реликвий попала в руки торговца. Плотно завернутый в мешковину длинный причудливой формы меч был отправлен на рынок. Небрежно брошенный на горку мешков с пшеном, он трясся на влекомой верблюдами повозке, пересчитывая все кочки дороги. Помимо пшена там находилось несколько бочек с сушеным воловьим мясом, колесо, что следовало починить в городе, да еще двое смуглых мужчин, одетых в грубые плащи из верблюжьей шерсти. Головы попутчиков были укутаны в грязные чэчи, помогающие защититься от пыли; мужчины тряслись вместе с повозкой, неуклюже привалившись к мешкам. Один из них держал на привязи пегого козла в коричневых пятнах, который забился между огромной корзиной зеленых лимонов и тюком табака. Время от времени мужчина лениво вытягивал ногу и пинал бедное животное, чтобы то не испражнялось, отчего козел только сильнее блеял. Третий мужчина, светлокожий блондин с лохматой рыжей бородой, выдававшей в нем уроженца севера, сидел на связке циновок и размышлял, сможет ли незаметно спрыгнуть и тем самым избежать платы за проезд.

Между двумя ящиками фиников пристроился окованный железом сундук. Тяжелый навесной замок говорил о том, что содержимое сундука может оправдать все неудобства тяжелой пыльной дороги. Извозчик ненавидел этот маршрут. Дорога ползла вверх, вдоль берега Кваладра, пересекала пустыню и была открыта для всяческих напастей, будь то дикие звери или грабители. Но худшее и наиболее вероятное бедствие — жажда; любой из жизненно важных водоемов, встречающихся в пути, мог иссякнуть. Стоила ли продажа того жалкого товара, что он вез, затраченных усилий и риска?

Хорошо хоть есть ещё те маленькие бутылочки с пахучей жидкостью в сундуке. Они, бережно завернутые металлические брусочки, странные мудрёные штуковины и банки с порошками. За такое можно выручить неплохие деньги, если алхимик все еще у дел.

Странный человек этот алхимик. Он жил в Кваладмире уже многие годы. Трудно сказать, откуда у него брались деньги, но он не скупился. Алхимик покупал многие забавные вещицы, на которые никто больше не обращал внимания. Иногда принесешь ему что-то действительно дорогое, стоящее не один золотой, а он только рассмеется в лицо; а в другой раз вдруг отыщет среди товара, совершеннейшую безделицу и отвалит кучу денег. Странный и уж точно не совсем нормальный, но на нем можно заработать.

К явному облегчению извозчика, впереди показались легко узнаваемые очертания горы Кваладмир, которую обвивал город с искрящимися фонтанами, стройными пальмами и сверкающими дворцами из бирюзы и золота. Что за чудесный вид после долгих дней изнурительного пути!.. Вскоре возница уже радостно направлял дромадеров, тащивших телегу, к огромной арке прохода через высокие городские стены. По крайней мере, здесь можно найти прибежище от голода, жажды и усталости, а в придачу позволить себе иные удовольствия, которые невозможно получить, путешествуя в компании трех мужчин, двух верблюдов и козла.

Но прежде чем разнеживаться, предстояла утомительная работа по добыванию денег, ибо только они могли открыть любую дверь в этом городе. Торговать приходилось на улицах, утопающих в грязи, пороке, бедности и болезнях. Путь на верхние ярусы, где процветало благополучие, роскошь и красота, лежал через толпы нищих, уличных торговцев и разных корыстолюбивых бездельников. А ещё нужно было добраться до дома алхимика.

— Пешта? Добрый день! — визгливо прокричал торговец в открытое окно лачуги алхимика.

Смахнув рукой огромную муху, что намеревалась проползти прямо по его испачканным медом губам, Пешта-Маэва оторвался от книги и вздохнул.

— О нет... пожалуйста, — пробормотал он обреченно. — Только не этот покрытый пылью, красноглазый фурункул! Да я скорее глаза себе выколю, чем буду с ним разговаривать.

Глядя на человека у входа, стоящего под палящими лучами знойного полуденного солнца, Пешта думал о роскошной прохладе, царящей внутри. Хотя жилище алхимика с его почти храмовой простотой и аскетизмом располагалось всего на втором уровне пятиярусного города, среди небогатых кварталов, оно служило удобным убежищем от шума, жары и пыли. Здесь он мог свободно совершенствовать свои навыки, писать исследования, мечтать, не потревоженный вонючими обитателями улиц. Кроме того, неприметные окрестности помогали ему оставаться незамеченным и прятаться от излишнего внимания любого из сильных культов, что контролировали город. Ведь его род занятий был уделом немногих, а мало кто испытывал доверие к отклонению от нормы.

— Что ж, дело есть дело. Может, на этот раз среди его барахла найдется что-нибудь занимательное и непонятное. Встреть торговца, будь добр, Нипа. Займи разговором, пока я доем эту... похлебку из сушёных ящериц, которую ты называешь обедом.

Алхимик вновь принялся ковырять ложкой стоящую перед ним еду, а долговязый юноша, прежде сидевший напротив него, мрачно поднялся со стула и направился встречать торговца, громко шаркая сандалиями по каменному полу.

— Здравствуйте, меня зовут Нипа Глемп, — обратился юноша к покрытому пылью незнакомцу и вежливо добавил: — Путешествие было приятным?

Взрыв смеха едва не поперхнувшегося Пешты помог юноше осознать, что подобный вопрос к человеку, несколько дней пробиравшемуся через самые опасные участки пустыни, звучит несколько неуместно. Нипа Глемп слыл «погруженным в себя» чудаком; общение никогда не было его сильной стороной.

— И вам здравствуйте, молодой господин, — ответил торговец с заученной улыбкой. — У меня в повозке есть несколько вещиц, что могли бы заинтересовать твоего хозяина. Не хотите вместе посмотреть?