Колдун загадочно усмехнулся.

— Не верю, что какой-нибудь огромный бог огров захочет нанести вред мне. Даже если и так, то эта пещера вряд ли бы защитила. Нет, я сомневаюсь в существовании Скаана, но не стоит надо всем насмехаться. Горные великаны жестоки и свирепы, и все же они — как и мы — дети Эрсы.

— Эрса существует в самых различных обликах, — неожиданно оживился Финвольд. — Всё зависит от верований. Для разных племён она воплощена в бизоне, волке, дереве, даже в солнце. Окружающая обстановка и нужды племени «диктуют» необходимое воплощение. Для твоей расы, Мафусаил, Эрса — Уассайса, Дарящий сады, и Ширэк, Созидатель Великих Песков, который направляет путников...

— Чушь.

— Чушь, не чушь... Я много читал.

— И во всё это веришь?

— Конечно, нет, ты же сам сказал — чушь. Только Куна — истинный.

Презрительное фырканье привлекло их внимание. Лесовик внимательно смотрел Финвольду прямо в глаза.

— Ты слишком доверяешь клочкам бумаги, жрец. Чем бы ни была Эрса, её невозможно заключить в пергамент под кожаным переплётом. Эрсу в силах постичь лишь верящий в неё; тот, кто живёт в ней и чьи чувства не затуманены фимиамом и тьмой. Ты и твоя братия так погружены в себя, что настоящий мир видите хуже эскельцских земледельцев.

— Довольно грубо, — неожиданно заметил Нибулус.

К всеобщему удивлению, Лесовик отступил. Эскельцкие земледельцы действительно всегда ходили, как в тумане; но это из-за пристрастия к джину. Нордвоз объединил людей разных верований, что несколько беспокоило его жителей. Кто-то поклонялся Пел-Адану, кто-то — Куне, однако очень многие по-прежнему придерживались старых верований. До сих пор некоторые почитали Венеру — полнотелое женское божество былых дней, чьё живое воплощение и сейчас в Вида-Эскеленде видели чуть ли не в каждой широкобёдрой селянке лет пятнадцати.

Гэп посмотрел в глаза колдуну, сидящему на корточках в этой каменной пещере высоко в горах, и увидел в них отражение языков костра, сияющих словно кровь.

— Знаешь, как мы называем ваших замечательных лошадей, пеладан? — вдруг спросил Лесовик.

— Лоэфы, — ни мгновения не сомневаясь, ответил Нибулус. — Значит «верный». — Хотя бы эти слова на языке торка он знал и теперь выпрямился, гордый собой.

— Оно значит «стадо», — поправил его колдун, — или «верные дураки». Теми же словами мы описываем и их хозяев. И ещё Несущих Свет. Все вы для нас одинаковы: собираетесь в храмах-конюшнях, подобно баранам, и как дураки преданно ждёте спасения...

Он замолчал, понимая, что зашёл слишком далеко. Воины и жрецы негодовали.

А Гэпу показалось, что колдун говорил о своей вере без сумасшедшего жара фанатика. Его спокойное и уверенное поклонение не нуждалось в пыле. Вера подпитывала его так же естественно, как вода весной поит землю, как дует ветер, как жар струится от огня.

Эппа наклонился ближе к костру, глядя на красные языки, пожирающие потрескивающий хворост. Старый жрец заговорил глухим голосом, словно в трансе, словно глядя в глубь пространства и времени. Оруженосец не был уверен, обращается ли старик к ним, к самому себе или к кому-то иному.

— У Куны есть цель для каждого из нас. Мы сами решаем, какой дорогой идти. Свобода и Закон дополняют друг друга: без первой человек не осознает себя, а без второго не сможет сосуществовать с другими людьми. Случай и Судьба тоже должны дополнять друг друга. Поэтому наши пути идут по кромке равновесия, поддерживая баланс. Нелегко следовать велениям Куны; бесконечная цепь трудностей и лишений преграждают путь. Но нельзя верить в Куну только в спокойное время и отвергать его, когда Другие законы становятся удобнее. Поверьте мне, Несущие Свет — самые сильные духом.

Тут Нибулус не удержался от презрительного замечания, даже не дав Лесовику высказать своё отношение:

— И неверно всё, что делаю не Я, так получается?

Эппа что-то проворчал, не поднимая глаз.

Всё это время Болдх лежал спиной к остальным путникам, плотно укутавшись в одеяло. Казалось, рассуждения спутников интересуют его так же, как корову — жужжание мухи. И всё же странник не спал, глубоко задумавшись. Рассуждения всех трёх жрецов были и правильными, и ошибочными одновременно. Финвольд прав насчёт Эрсы; сам странник видел множество разных проявлений Духа Земли, гораздо больше, чем описывается в толстенных книгах жреца. Однако в мире было множество иных религий, бесчисленных культов и верований. Как даже самый мудрый из людей сможет в них разобраться?

Часто и он пытался связать свою жизнь с какой-то верой, но где его место в бесконечных противоборствах Добра и Зла? Некая беспристрастность Эрсы, казалось, больше подходила Болдху. В конце концов он всегда сравнивал себя с волком-одиночкой. Неужели он, как намекает Лесовик, дитя Духа Земли? Глядя на колдуна, странник сомневался, хотя в его словах многое походило на правду.

Болдх отогнал мысли прочь. Он был истощён духовно и физически. «Путешествовать с религиозными фанатиками нелегко, особенно когда каждый пытается повлиять на тебя». Познакомимся поближе потом.

А сейчас Болдх хотел только одного — спать...

Стояла глубокая ночь, покров тишины опустился на горы. Ни шёпота ветра, ни шороха осыпающихся камней, ни криков зверей и птиц. Облака, окутавшие вершины гор, глушили все звуки, затмевая и без того скудный свет месяца и звёзд.

Гэп сидел у выхода из пещеры и молча смотрел в ночь. Паулус час назад разбудил его на ночное дежурство; с тех пор он с места не сдвинулся, даже почти не дышал. Тишина была столь полной, что юноша слышал биение своего сердца; а кромешная тьма застила глаза, словно он ослеп. Гэп смотрел в никуда так долго, что начал забывать спутников и друзей детства; усталый и оцепеневший разум отказывался вспоминать их лица. Он будто остался один во вселенной, а всё остальное поглотила пустота.

Странное чувство: сидеть на вершине безмолвных гор глубокой и бесконечной ночью, когда духи стремятся проникнуть в разум, когда сердце отсчитывает секунды жизни, удар за ударом, удар за ударом. Юноша даже не видел очертаний входа в пещеру, и только нежное касание свежего воздуха подтверждало — он там есть.

Обернувшись, Гэп заметил две мерцающие оранжевые точки — последние огоньки погасшего костра. Он вновь посмотрел наружу и с удивлением отметил, что видит два таких же огонька, словно они навек запечатлелись в его глазах. Конечно, они сейчас погаснут, и он снова ничего не будет видеть.

Тут юноша замер, волоски на шее встали дыбом: огоньки не исчезли, а стали перемещаться. Липкий страх сковал оруженосца, и он крепко зажмурился. Когда юноша вновь открыл глаза и присмотрелся — огоньки исчезли.

Борясь с оцепеневшим телом, Гэп молча подошёл к костру и осторожно подул на угли. Теперь ночь пугала его, застрявшего в какой-то пещере на вершине мира. Бережно раздувая костёр, юноша пытался убедить себя, что уставший разум сыграл с ним злую шутку, показав два светящихся огонька. Или то были глаза какого-то неизвестного ужасного создания, которое бродит у пещеры?.. Собственные мысли так напугали Гэпа, что он начал яростнее оживлять костёр.

Юноша даже хотел разбудить одного или двух своих спутников, хотя потом передумал. Что он им скажет: будто вообразил пару смотрящих на него глаз и хочет, чтобы его подержали за руку? Нет, так не пойдёт. Гэп сосредоточился на костре, не давая углям погаснуть, пока танцующие языки пламени вновь не стали радовать взор.

Всё это время юноша гнал прочь знобящее чувство тревоги: он ведь был так беззащитен.

Наконец пламя разгорелось и весело затрещало, а Гэп с облегчением вздохнул. Через десять минут он разбудит Мафусаила, чтобы тот его сменил. Тогда, возможно, удастся спокойно поспать до самого утра. Ночь длится слишком долго...

Вдруг Гэпа окатило холодом. Это чувство пришло не извне, оно разрасталось внутри, волны страха расходились от сердца, руки и ноги онемели, словно душу окунули в ледяную воду. Волосы на затылке встали дыбом, как шерсть на загривке собаки, и собственный запах пота проник в судорожно расширившиеся ноздри. Юношу охватила паника, а он не понимал, в чём причина.