Она сжала его обожженную руку, отчего Блейк чуть не подпрыгнул.

— Так нельзя, это нехорошо… — вяло сопротивлялся Блейк, пытаясь вырваться из ее хватки. — Если бы я был вашим мужем, мне бы это не понравилось…

— Мне тоже. Но в этом-то вся соль. Кто бы хотел быть таким, как он? Флэмберг всегда был слишком предсказуемым и таким скучным! Но ты, Сабиан Блейк — член Королевского общества, магистр каббалы, а теперь еще и человек, открывший комету, ты — другое дело. Ты будоражишь мое воображение. Иди взгляни, что я для нас приготовила.

В холле на дальней стене висело огромное — от пола до потолка — зеркало. На его гладкой поверхности трепетало пламя свечей. Блейк уставился на отражение Хезрин. Казалось, она была неподвластна времени: на ее коже не было ни одной морщинки, ни одного изъяна.

— За зеркалом — иной мир. Ты мне веришь, Сабиан? — спросила она.

— Глупо было бы не верить, — отозвался он, потирая красную отметину, которая осталась на его ладони и с каждой минутой все увеличивалась. — Но я принадлежу этому миру, и меня это устраивает.

Хезрин рассмеялась:

— Загляни в глубь зеркала и скажи, что ты видишь.

Блейк всмотрелся в мутное стекло, на котором плясали отблески свечей, горевших в люстре и во множестве канделябров.

— Готов ты шагнуть со мной сквозь зеркало, доктор Блейк? Вместе мы откроем новый мир. — Хезрин мягко подталкивала его к зеркалу. Блейк не ответил, только кивнул ей. Он уже поверил, что еще один шаг — и он пройдет сквозь зеркало. — Стой, Сабиан! Это обычное зеркало!

Она повернула запор сбоку золоченой рамы с резным узором в виде обезьяньих голов и лягушачьих морд.

Блейк заметил на ее руке золотое кольцо: белый палец обвивала своим хвостом комета.

— Но прежде чем войти, мы должны выпить за наше будущее, — сказала Хезрин и сняла с высокой этажерки возле зеркала две большие чаши синего стекла. Она вручила одну из них Блейку и подтолкнула ему руку ко рту.

— Залпом! — почти шепотом сказала она. — Залпом. А потом мы с тобой разделим то, что должно произойти.

Хезрин поднесла свою чашу к губам и запрокинула голову. Блейк видел, как она выпила содержимое до дна и, не стесняясь, вытерла губы тыльной стороной ладони.

— Твоя очередь, Сабиан. Живее!

Блейк выпил. В два глотка осушил чашу. Густая и вязкая зеленая жидкость обожгла ему горло. Рот онемел, а из глаз брызнули слезы. Со смехом Хезрин отодвинула зеркало от стены — открылся огромный проход в какой-то иной мир.

Оттуда подул резкий ледяной ветер. Блейк почувствовал, как холодно становится вокруг. Где-то наверху хлопнула дверь, над их головами раздались шаги. Блейк вглядывался в темноту за зеркалом, пытаясь хоть что-то разобрать.

Хезрин подтолкнула его вперед. И тут Блейк увидел, как во мраке вдруг замерцала крошечная голубая точка. Словно окруженная тысячами голубых и белых алмазов, она вспыхивала в воздухе и вскоре бесшумно проплыла совсем близко от его лица. Не подумав, Блейк протянул руку — она наткнулась на мощный электрический разряд.

— Liberato per mortem, — сказала Хезрин и отвернулась от слепящего света.

Hebdomada Mortium[6]

Аджетта лежала под колючими одеялами в своей холодной постели. Слева спала мать, ее не тревожил шорох крыс за стеной, которые пытались прогрызть себе путь сквозь грязную штукатурку — смесь раствора с соломой и конским волосом. Здесь и проходила вся жизнь миссис Ламиан, она никогда не выходила из комнаты, которую делила с дочкой. В перерывах между долгим сном она съедала то, что приносил ей муж, и заливала свой страх перед миром двумя пинтами джина и легкого пива. Ее мир заканчивался массивной черной дверью, эту границу она никогда не пересекала.

Лежа в темноте, Аджетта пыталась заснуть, но крысиная возня и холод лишили ее всякой надежды на сон. Вчера вечером куда-то пропал Бандит. Он больше не рычал из темноты, защищая свою хозяйку, и не сворачивался калачиком у нее в ногах, согревая своим теплом.

Из-за приоткрытой двери до Аджетты доносился громкий храп и бормотание постояльцев.

Постоялый двор был полон народу, отец разместил людей даже в коридорах. Единственным тихим местом в доме оставалась кухня, там в огромном кожаном кресле, уютно устроившись у жаркого камина, спал ее отец. Аджетта стерла рукавом влагу со стекла и посмотрела на небо, в его темной глубине, окруженная миллионами ярких огоньков, висела большая звезда, какой она никогда прежде не видела, а за звездой протянулся мерцающий кроваво-красный хвост.

Вдруг сверху раздался громкий стук. На Аджетту посыпалась пыль с мансарды, воздух в спальне наполнился белым порошком, который поблескивал в тусклом свете свечи подобно снегу. Раздался еще один стук, а потом грохот цепей, которые волочили по деревянному полу. С крыши сорвалась черепица, упала на землю и разлетелась на мелкие кусочки.

В доме по-прежнему все спали. Сквозь деревянные перекрытия до Аджетты донесся тихий плач. Она медленно встала с кровати и пошла по холодному полу к двери. В полутьме нащупала дверь и прислушалась к треску поленьев в камине на кухне. Аджетта знала, что сейчас ее отец крепко спит, протянув ноги к огню; под креслом стоит ночной горшок.

Она выглянула в темный коридор. В стенной нише горела одинокая свеча, ее пламя трепетало от сквозняков, которые гуляли по всему дому. На полу под толстыми грязными одеялами спали два человека, во сне они постанывали, тяжело вздыхали, чесались и ковыряли свои гноящиеся раны.

Аджетта осторожно переступила через спящих и тихонько пробежала по коридору до лестницы. Теперь от мансарды ее отделяло всего два марша. Поднимаясь, Аджетта замирала на каждой ступеньке, от страха у нее холодело в желудке. Из-за двери в мансарду доносился плач. Он казался очень далеким, как крик затерянной в небе чайки. Сердце девочки наполнилось печалью, как будто она знала, о чем горюет эта несчастная птица.

С потолка свисала паутина, она липла к лицу Аджетты. Девочка смахивала ее с лица, вынимала тонкие серые нити из волос. На лестнице было темно, а девочка не осмелилась захватить с собой свечу, опасаясь, что ее может заметить отец. Мрак сгущался вокруг Аджетты, шепотом приказывал ей остановиться, не ходить дальше, не подниматься по лестнице, вернуться назад, пока не поздно.

Именно здесь, на этой самой лестнице, она впервые повстречала Синего Дэнби. Это произошло в ту ночь, когда он сбежал из Ньюгейтской тюрьмы. В полутьме она заметила на его лице синюю татуировку в виде змеи, которая обернулась кольцами вокруг его глаз и заползала в рот. Отец укрыл Дэнби в мансарде. А через два дня его нашли мертвым. Кто-то убил его, сорвал с его тела все украшения и одежду; его труп еще долго висел на веревке, как рождественская индейка.

Ураган, который поднялся сразу после его убийства, бушевал, не утихая, целых три дня — видимо, дух Дэнби никак не хотел покидать этот мир и спускаться в ад. Посреди белого дня невидимый Дэнби переворачивал столы на кухне, выбрасывал угли из горящего камина и скидывал с полок тарелки. Три ночи подряд он громко стенал на этой лестнице, и с тех пор мансарда превратилась в постоянный источник страха. Проходя мимо лестницы, Аджетта каждый раз закрывала лицо руками, не осмеливаясь посмотреть наверх, боясь увидеть безжизненные глаза призрака Синего Дэнби.

Наверху была маленькая дверь, запертая снаружи. Аджетта порылась в кармане и достала кусок гнутой проволоки. Быстро вставив ее в замок, она попыталась надавить на замочную пружину. Наконец она почувствовала, что пружина поддалась, и Аджетта отвела в сторону три металлических штыря, которые удерживали замок закрытым. Замок щелкнул, и Аджетта быстро отодвинула два запора.

Вдруг внизу на площадке послышался звук шагов. Аджетта прижалась к стене, затаив дыхание. Она боялась, что это вернулся Синий Дэнби. Раздался протяжный стон, и Аджетта увидела тень человека, который брел по коридору, то и дело спотыкаясь, падая и бормоча что-то себе под нос. Шатаясь от стены к стене, он приближался к лестнице.