Донатизм, хотя и сильно ослабленный правительственными гонениями и вандальскими погромами, все же выжил и дожил до VI в., когда Африка была отвоевана Юстинианом. В Нумидии он продолжал быть достаточно сильным, чтобы в 590 г. вызвать беспокойство папы Григория Великого, высказавшего недовольство, что местные власти недостаточно активно проводят в жизнь антидонатистские законы. Но еще век спустя и кафолики и донатисты оказались под властью ислама. Мы знаем о существовании кафоликов в Северной Африке вплоть до XII в., но донатисты навсегда исчезли из истории сразу же после мусульманского вторжения.
3. Фактическое завершение донатистских споров в 411 г. направило энергию блж. Августина в другую сторону. Он мечтал завершить свою богословскую работу о Св. Троице, которой занимался урывками с 399 г. Но ее вновь пришлось отложить из-за других неотложных дел. В 410 г. западный мир, все еще потрясенный варварскими погромами в Галлии и Испании, пережил несравненно более тяжелый шок, когда сам Рим был захвачен и разграблен готами во главе с Аларихом. Толпы беженцев переселялись в Африку и на греческий Восток. Как никогда остро стал вопрос о Божественном провидении в истории. Почему свв. Петр и Павел не смогли уберечь свой город? Язычники, конечно, утверждали, что это невообразимое и ни с чем не сравнимое несчастье было навлечено на Рим старыми богами, обиженными изменой им населения города.
По совету Августина испанский священник Оросий, переехавший в Африку после вандальских вторжений, ответил язычникам, написав краткую всемирную историю, показывавшую, что дохристианская история была собранием несчастий и катастроф куда худших, чем любые варварские нападения, которые, в свою очередь, были справедливой Божией карой за то, что язычники отказывались обратиться ко Христу.
А епископ Гиппонский с 413 по 427 г. был занят написанием громадной апологии христианства. Так родилось главное сочинение блж. Августина – многотомная книга "О Граде Божием", которая имела исключительное влияние на развитие богословской мысли на Западе. В ней Августин рассматривает Церковь как истинный вечный град, существующий для Царства Божия и неподвластный подъемам и падениям империй и цивилизаций. Даже "христианский" Рим не был спасен от принесенного варварами хаоса и разрушения. Августин никогда не уравнивал интересы Царства Божия и Римской империи. Конечно, правительство могло играть позитивную роль, сохраняя мир и свободу. Но напавшие на Империю варвары не были непременными врагами Града Божия. Теперь перед Церковью лежала новая задача – обратить ко Христу своих новых варварских правителей.
В своей книге Августин переходит от критики языческих религии и философии к оценке правительства и общества. В самом названии "О Граде Божием" содержится скрытая полемика с платоновской "Республикой". Подлинная цель жизни человека, пишет Августин, находится за границами этого мира. Никакое земное государство не может предоставить ему безопасность от внешних нападений и внутренних нестроений. Земное правительство само по себе неплохо, но оно весьма ограничено. Но и Церковь на земле не полностью идентична с Градом Божиим. В ней могут быть волки, так же как вне ее могут быть овцы. Церковь существует для Царства Божия, и лишь Сам Бог знает Своих избранных. Так что смысл истории – не в движении внешних событий, но в скрытой от глаз драме греха и искупления.
Взгляды Августина отличались крайним пессимизмом в отношении человеческой природы; все человечество, по его мнению, является массой осужденных – massa damnata; лишь некоторые предназначены Богом ко спасению. Таким образом, блж. Августин проповедовал предопределение праведников, которые одни будут спасены. Человек полностью зависит от божественной благодати, которая одна его спасает. Без благодати ничего не возможно. Человеческая воля, пораженная грехом, никак в спасении не участвует.
По справедливости все человечество должно быть послано в ад. Однако Бог по Своему милосердию избирает некое меньшинство душ человеческих для спасения, используя Свое божественное предопределение, предшествующее всем людским заслугам. Жаловаться, что это несправедливо, – значит отказаться признать всю тяжесть вины за первородный грех Адама и еще большей вины – за личные грехи каждого человека.
Понятно, что при таком пессимистическом взгляде на человека учение о предопределении совершенно необходимо. Если человек настолько испорчен, что он более не имеет свободы воли для делания добра, лишь Божественная благодать может это сделать за него; но благодать дается лишь тем, кого избрал Сам Господь в Своем предопределении. Цель Бога – это довести Своих избранных до Своего Царства. Следовательно, эмпирический тест действия благодати на человека проявляется в постоянном добре его характера до самого конца его жизни, некоем "претерпении до конца", которое и является заранее предопределенным даром Божиим, независимым от заслуг человеческих.
Именно это учение и вызвало возражения самого известного богословского противника Августина.
4. Около 411 г., когда Августин был в отлучке из своего города, в него прибыл видный беженец из Рима. Он направлялся в Палестину и хотел нанести визит уважения знаменитому африканскому епископу. Это был британский монах Пелагий, проживший несколько лет в Риме и приобретший там значительную популярность как моралист и духовный руководитель. Ему так и не удалось встретиться с Августином, и он отбыл восвояси. После посещения многих стран Пелагий поселился в Иерусалиме, где, в отличие от блж. Иеронима, имел самые лучшие отношения с местным священноначалием; вскоре вокруг него собралась значительная группа его духовных чад и последователей. Однако в Карфагене остался его друг, юрист Целестий, чья красноречивая защита взглядов Пелагия и критика учения Августина вскоре вызвала целую бурю в Африке.
Пелагий отличался строгостью жизни и того же требовал от своих учеников. Они должны были жить в согласии с заповедями Божиими, изучать Писание, раздавать свое имущество и стремиться к святости. Он имел многих последователей, направившихся за ним в Палестину. Пелагия искренне печалили нравы высшего римского общества, весьма легкомысленно относившегося к евангельским призывам. Ему глубоко претило манихейски-пессимистическое воззрение на человеческую природу, которое, как ему показалось, все больше проникает в Церковь. В то время в Риме были широко распространены принадлежавшие неизвестному комментатору толкования посланий св. Павла. Из слов св. Павла в пятой главе Послания к Римлянам (12 стих): "Посему, как одним человеком грех вошел в мир, и грехом смерть, так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нем все согрешили" – автор толкований выводил, что в Адаме мы все согрешили скопом, и замечал, что передача греха потомству Адама означает, что души человеческие происходят от родителей, так же как и тела (более подробный разбор этих слов апостола Павла см. ниже, в главе XI).
Все это чрезвычайно не нравилось Пелагию, написавшему собственный комментарий на послания св. Павла, где он утверждал, что грех Адама не передается через репродуктивный процесс и что грешим мы добровольно, подражая падению Адама, будучи развращенными внешним окружением и последовательными ошибками, ослабляющими нашу волю. Пытаясь более четко выразить свою точку зрения, Пелагий договорился до отрицания наследственности первородного греха и утверждений, что смерть есть природное свойство человека, что грех Адама ничего не изменил в природе человека и что человек может спастись без помощи Божией. Благодать нужна только как указание пути. Человеческое естество нейтрально; ему не присущи ни добро, ни зло. Грех коренится лишь в нашей собственной воле. Новорожденные младенцы не являются носителями зла и греха – их можно назвать греховными лишь в потенции. Отсюда легко было сделать вывод, что крещение младенцев бессмысленно. Справедливости ради нужно сказать, что сам Пелагий никогда этого вывода не делал, а на прямые вопросы отвечал, что слова Христа о том, что никто, не рожденный свыше (т.е. некрещеный), не может войти в Царствие Небесное, относятся и к младенцам. Но, продолжал Пелагий, было бы абсурдным предположить, что милосердный Господь может приговорить невинных младенцев к аду: наверное, должно быть некое третье место, куда они и попадают.
