Султан Сулейман Великолепный был культурным человеком и активно интересовался интеллектуальными течениями в современном ему мире. Но к тому времени его греческие подданные были весьма далеки от этих течений. Сам султан старался справедливо обращаться с греками, но, как и средний турок того времени, видел в них не более чем расу рабов. Время от времени кого-либо из них можно было использовать для финансовой, секретарской или даже дипломатической работы. Однако Сулейман был убежден, что на греков нельзя положиться, что верить им нельзя, что их главное занятие – это интриги и что они совершенно не заслуживают тех привилегий, которые почему-то им предоставлены его царственными предками.

Когда на трон взошел сын Сулеймана – Селим II Пьяница, на вершине Оттоманский структуры воцарился упадок. Верховную Порту контролировали министры, которые, как правило, за несколькими исключениями, отличались лишь жадностью, беспринципностью и неразборчивостью в средствах. Обычно всем при помощи невидимых нитей, тянущихся из-за завес ее гарема, управляла "султана валиде" – мать султана.

8. Ухудшение условий жизни греков внешне проявлялось в том, что у них постоянно отбирали церкви и превращали их в мечети. Сам султан-завоеватель формально аннексировал лишь одну церковь – собор Св. Софии, и это было неизбежным символическим актом: Св. София – больше чем просто церковь, это символ древней христианской Империи. Ее преобразование в мечеть подвело черту под надеждами греков на возрождение их экумени. Однако еще долгие годы турки не делали ничего, чтобы изменить ее христианский интерьер, – они лишь уничтожили или замазали мозаичные лики Христа и святых.

Некоторые другие церкви были настолько сильно повреждены во время взятия города и грабежей, что греки покинули их, и те либо были снесены, либо постепенно сами разрушились. Ряд церквей, таких как храм Пантократора и церковь Спаса в Хоре, были осквернены и разграблены, и греки более в них не вернулись. Так как сами здания остались в относительной сохранности, турки вскоре сделали их мечетями. Другие храмы были сразу же отобраны и приспособлены к светским целям. Так, храм св. Ирини (Христа Мира Божиего) сделался арсеналом, храм св. Иоанна Диппийского был превращен в конюшню. Однако у христиан осталось достаточно много церквей – главным образом в районах, где они вновь начали селиться. Подобная ситуация устраивала султана-завоевателя, который решил отвести несколько кварталов в Константинополе для проживания своих греческих подданных.

Естественно, им требовались здания, в которых они могли бы молиться. Со временем, однако, его постановления были забыты. Один за другим старые храмы отбирались у христиан и превращались в мечети. К началу XVIII в. в городе оставалось всего около сорока греческих церквей, но из них только три построены до падения Константинополя. Все три выглядели небольшими часовнями, настолько застроенными новыми зданиями, что они не могли оскорблять взора победителей-мусульман.

Начало этому процессу положил сам патриарх Геннадий. Громадная церковь св. Апостолов, отведенная ему Мехмедом, была в плачевном состоянии, и для того чтобы привести ее в порядок, требовалось слишком много денег, даже если бы христианам вообще разрешили устроить капитальный ремонт такого большого здания. Район, в котором находился собор, был теперь заселен турками, и им такое соседство было не по нутру. Однажды – вероятно, летом 1454 г. – на церковном дворе нашли труп турка. И хотя он, без сомнений, был туда подброшен, это дало туркам повод открыто проявить свою враждебность. Геннадий благоразумно попросил разрешения перенести свою резиденцию. Собрав все хранившиеся в церкви сокровища, он перенес их в собор женского монастыря Паммакаристы в заселенном греками квартале Фанар. Монахинь переселили оттуда в здания, примыкающие к расположенной поблизости церкви св. Иоанна в Трулло, а Геннадий со своими приближенными перебрался в помещение монастыря.

Паммакариста оставалась патриаршей резиденцией более ста лет. Султан-завоеватель время от времени навещал здесь своего друга Геннадия, которого он очень уважал. Обычно султан не входил в саму церковь, опасаясь, как бы его слишком ревнивые почитатели не сочли это предлогом для того, чтобы впоследствии отнять ее; они с Геннадием, как правило, беседовали в боковой часовне, изумительные мозаики в которой недавно были вновь открыты. Они обсуждали проблемы политики и религии; по просьбе султана Геннадий написал для него короткий, составленный в мирном духе, трактат, разъясняющий и защищающий положения, в которых христианство отличается от ислама. Однако тактичность, проявленная султаном, не послужила добрым примером: в 1586 г. его потомок Мурад III, вернувшийся из победоносной кампании в Азербайджане, отобрал церковь Паммакаристу под предлогом того, что в ней молился султан-завоеватель, и перестроил ее в мечеть победы – Фетие Джами.

Несколько лет патриархат был бездомным, пока патриарх Иеремия II не получил разрешения у султана построить церковь св. Георгия в самом сердце Фанара. Деньги на строительство Иеремия получил у царя Московской Руси Феодора Иоанновича (то есть у Бориса Годунова). Это и была цена установления патриаршества в России. Строительство храма и окружавших его со всех сторон зданий закончилось в начале XVII в. Как и все храмы, которые грекам разрешалось строить взамен утраченных, новая церковь была подчеркнуто непривлекательной снаружи. Она и является собором Вселенского патриарха до сегодняшнего дня.

Литература: Runciman, The Great Church; Meyendorff, The Orthodox Church; Шмеман, Исторический путь.

1. Итак, султан знал и глубоко уважал патриарха Геннадия и даже заказал ему написать изложение христианской веры для перевода на турецкий язык, что и было исполнено Геннадием. Вести об этом интересе султана достигли Италии. Один из тамошних филоэллинов Франческо Филельфо, чья теща была захвачена в плен при падении Константинополя, отправил трогательное письмо султану с мольбой о ее освобождении. В письме в числе прочего он написал, что его Величество будет еще более достоин восхищения и поклонения, если он примет католическую веру. Вскоре после этого папа римский Пий II, опасаясь, что Мехмед пленится схизматическим учением греков, направил ему чрезвычайно элегантное послание, обращающее его внимание на истину и мудрость католической Церкви.

В Константинополе греческий философ Георгий Амирутцес (в свое время участвовавший во Флорентийском соборе) дошел до того, что предложил объединить христианство и ислам в единую религию. Он преподнес султану исследование, в котором доказывал, что обе традиции имеют весьма много общего. По его мнению, синтез был легко достижим; во всяком случае, обе религии могут уже сейчас признать друг друга сестрами. Все различия между Библией и Кораном, писал Амирутцес, чрезвычайно преувеличены дурными переводчиками. В этом больше всего были виноваты евреи, которые сознательно поощряли развитие непонимания между двумя великими традициями. Увы, чрезвычайно остроумные аргументы Амирутцеса не имели никакого веса. Турок они не заинтересовали, а греки осудили его как еретика. Но все это прибавило головной боли патриарху Геннадию.

Несмотря на глубокое уважение, которым пользовался патриарх Геннадий, задачи, поставленные перед ним, были крайне тяжелыми. Он подвергался критике со стороны пуристов за то, что слишком часто прибегал к икономии в вопросах подтверждения или аннулирования браков, которые христиане, взятые в плен при захвате Константинополя, заключили во время пребывания в неволе. Особенно жесткой критике он подвергся за то, что позволял вступать в брак мальчикам моложе канонического возраста в 12 лет, – хотя он делал это для того, чтобы спасти их от участи янычаров, ибо по закону женатый человек не мог быть рекрутирован в янычарский полк.