Показательно и мнение св. Иустина Философа, вполне прозаично возводящего корни мученичества к основам христианской этики, ибо лучше принять смерть, чем нарушить заповедь о недопустимости лжесвидетельства.
Культом мучеников полагает Церковь начало прославлению святых. Каждый из них свидетель, а их кровь – семя, обещающее новые всходы.
4. Итак, римские власти открыли для себя, что христиане были добродетельными людьми, однако настолько необъяснимо враждебно относящимися к древним религиозным обычаям и настолько упорствующими в этом своем бунтовском настроении, что распространить на них терпимость и относиться к ним с сочувствием было просто невозможно. Принадлежность к христианству оставалась преступлением, влекущим за собой смертную казнь, и, начиная со св. Игнатия, буквально каждый сколько-нибудь видный христианин II в. рано или поздно становился мучеником: Игнатий Антиохийский и Симеон Иерусалимский были казнены при Траяне, Телесфор, епископ римский, – при Адриане, Поликарп и другие смирнские христиане – при Антонине Пии, Юстин Философ – при императоре-философе Марке Аврелии (Юстин был казнен в Риме между 162 и 168 гг.) и т.д.
В 177 г. началось страшное гонение на христан в Лионе и Вьенне (город в долине Роны); просвещенный император-философ Марк Аврелий приказал пытать христиан до смерти, и не было такого вида пытки, который был бы забыт ретивыми исполнителями имперского указа. В этом гонении, акты которого сохранились (так называемые "Акты лионских мучеников"), погибли епископ Лионский Пофим, дева Бландина и многие другие христиане. Толпа всегда была готова поверить, что катастрофы и несчастья вроде наводнений, извержений вулканов, неурожаев или варварских набегов были результатом неудовольствия богов из-за пренебрежения, оказываемого им под влиянием христианского "атеизма". Тертуллиан саркастически замечал: "Если Тибр поднимается слишком высоко или Нил опускается слишком низко, толпа кричит одно: христиан ко льву! Всех к одному-единственному льву?"
Вульгарные обвинения христиан в кровосмесительстве и каннибализме отмирали очень медленно. Даже в середине III в., когда основные вероположения христианства стали уже повсеместно известны и обсуждались всеми, можно было найти благочестивых язычников, все еще верящих в истории о тайных пороках. Однако, как мы уже говорили, гонения не были длительными, последовательными или систематическими. И Траян, и Адриан не советовали местным властям проявлять личную инициативу. Все зависело от частных доносчиков, но и возможность давать ход их донесениям зависела от тех же местных властей, многие из которых относились ко всему этому как упомянутый в Деяниях Апостольских проконсул Ахайи Галлион, который "нимало не беспокоился о том" (Деян.18:17). Некоторые проконсулы даже защищали Церковь, и благодарные христиане верили, что, несмотря на их язычество, они будут вознаграждены в жизни вечной.
К концу II в. христианство начало проникать в высшие слои общества, и многие высокопоставленные лица могли проснуться ночью и со смущением обнаружить, что их жена ушла на христианское всенощное бдение или на ранние молитвы. Например, наложница императора Коммода (180-192) Маркия была христианкой, и ей удалось добиться значительного облегчения положения римской Церкви.
Так как каждое из ранних гонений было ограничено временем и пространством, они не только не помешали распространению христианства, но даже и предоставили Церкви своего рода рекламу. Люди видели, как умирают христиане, и невольно у них возникали вопросы об учении, последователи которого предпочитают смерть отказу от того, что они почитают за истину. Вновь вспомним крылатые слова Тертуллиана о том, что "кровь мучеников – семя христианства". Слова эти имели и самое конкретное значение, ибо публичная казнь каждого мученика приводила в Церковь многих новообращенных.
5. Многие акты ранних мучеников сами по себе являются высшим свидетельством веры. В то же время многие из них являются свидетельством своего рода искушений, которым подвергались мученики на лобном месте. Не все смогли принять смерть с простотой св. Стефана, который, в подражание своему Господу, молился за прощение своих убийц. Опыт показывает, что гораздо труднее смириться с убийством юридически оправданным, чем с бессудной расправой. Некоторые мученики иногда подвергались искушению получить удовлетворение от мысли о том, что они в конце концов будут отомщены, и более того – что все небеса будут радоваться, когда лица, виновные в столь жуткой несправедливости на земле, получат там свое вполне заслуженное наказание.
Более того, убеждение, что мученичество сразу же открывает человеку двери рая и венчает человека небесным венцом, в сочетании с трезвой оценкой политической реальности Римской империи иногда приводило чрезмерно экзальтированных христиан к провокации мученичества. Особенно эта тенденция наблюдалась среди монтанистов (см. ниже), которые вообще считали человека, изо всех сил не стремящегося к мученичеству, трусом и отступником. Такие экзальтированные натуры, провоцирующие власти и иногда являвшиеся причиной гонений, вскоре были осуждены Церковью как обычные самоубийцы. Любое напрашивание на мученичество было запрещено. Очевидно, именно о такого рода мучениках с холодным презрением говорит император-философ Марк Аврелий, который придерживался стоицизма и считал самоубийство вполне достойным выходом из жизни. Однако он отмечал, что самоубийство должно быть совершаемо "в достойном духе и спокойствии, а не как у христиан – в духе театральной экзальтации".
Начиная с середины третьего века, когда частные поминовения мучеников начали появляться в литургии, также появились и церковные рассмотрения дел, чтобы признать, был ли тот или иной пострадавший подлинным мучеником или он сам спровоцировал власти на свои арест и казнь. Но тем не менее и тут возникал ряд сложностей, главным образом из-за невозможности определить, где кончалось мученичество и начиналась провокация. Например, даже в известном нам классическом случае со сщмч. Игнатием Антиохийским: ведь его настоятельная просьба ко влиятельным римским христианам не ходатайствовать за него перед римскими властями и не пытаться добиться облегчения его участи, ибо он больше всего желает пострадать в единстве в Господом, могла легко показаться кому-то провокативным вызовом римским властям.
В конце концов по всеобщему согласию за образец была принята мученическая кончина св. Поликарпа, еп. Смирнского, казненного в возрасте 86 лет (это было в 156 г.), который ничего не делал для того, чтобы спровоцировать власти на свой арест, а удалился в укрытие, где спокойно дожидался их прихода. Акты его мученичества сохранились. Это – первые дошедшие до нас акты.
Когда началось гонение в Смирне и ряд христиан был подвергнут казни, толпа стала требовать смерти Поликарпа. Чтобы ее утихомирить, за ним был послан наряд сыщиков. Приближенные убедили св. Поликарпа удалиться в укрытие. В конце концов сыщики открыли его местопребывание, куда они и явились со значительным отрядом солдат. Поликарп мог бы спрятаться в поместье и его не нашли бы, но тут он предпочел сам выйти навстречу сыщикам. Он предложил им ужин, а сам попросил разрешения помолиться. Два часа он молился за вселенскую Церковь и за всех христиан.
Уже под утро его повезли на осле в Смирну. По пути им встретились муниципальные чиновники и стали убеждать почтенного старца уклониться от угрожающей опасности: "Что плохого, – говорили они, – сказать kurie kaisar, принести жертву и тем спасти себе жизнь?" Епископ отвечал, что не сделает того, что они ему советуют. От убеждений чиновники перешли к угрозам и избиениям, св. Поликарпу повредили ногу, но он продолжал спокойно идти по направлению к городу.
В Великую Субботу его привели на арену. Народ стал вопить от восторга ненависти. Проконсул начал допрос епископа: "Ты ли Поликарп?" Когда старец признал себя Поликарпом, проконсул обратился к нему с положенными словами увещевания: "Пожалей свой почтенный возраст и не доводи дело до своей погибели: поклянись гением кесаря, одумайся, скажи: смерть безбожным". Поликарп отказался, хотя консул, по существу, сознательно предложил ему уловку: епископ мог бы сказать "смерть безбожным", вкладывая в эти слова свой смысл. "Поклянись гением кесаря, – предложил консул, – и похули Христа". "86 лет я служу Ему, – отвечал Поликарп, – и никакой обиды не претерпел от Него. Как же я могу похулить Царя моего, Который спас меня?"
