— Если я вынужден общаться с негодяями, — заметил Гидеон, наливая себе шерри, — то мне приятнее, когда у них, по крайней мере, хорошие манеры. Я уверен, что ты никогда не прогонишь этого типа, Адольф.

Он ошибался. Когда Ливерседж вернулся в библиотеку, то вскоре стало очевидно, что у него нет никакого желания оставаться в Чейни. Жизнь здесь казалась слишком ограниченной.

— Если бы, ваше сиятельство, здесь хотя бы была ваша главная резиденция! А так я вынужден задуматься о подходящем для меня месте, — объяснил он, взволнованно жестикулируя. — Я должен прибавить, что любая зависимость, даже самая легкая, тяготит меня. Если можно так выразиться, мне необходима свобода действий, свойственная людям с таким кругозором, как у меня. Я совсем не хочу заставлять вашу милость думать, будто бы я с неохотой принял предложение наладить быт в этом доме. Нет! Совсем наоборот! Я глубоко уважаю ваше сиятельство. Могу сказать, что я сразу привязался к вам, как только увидел! И я счастлив, что могу служить у вас.

— До того, как ты сдашься перед этим красноречием, Адольф, — растягивая слова, произнес Гидеон, — я хотел бы напомнить тебе, что этот твой обожатель убил бы тебя за незначительную сумму.

— Здесь, сэр, — немедленно отозвался Ливерседж, — я должен вам возразить! За пятьдесят тысяч фунтов я мог бы преодолеть свое отвращение к жестокости и положить конец жизни его сиятельства, но за меньшую сумму — ни за что! Те благородные порывы, которые живут во мне, не дали бы мне совершить этот бесчеловечный поступок.

Герцог, облокотившись на стол, с любопытством смотрел на него.

— Вы действительно меня убили бы? — спросил он мистера Ливерседжа.

— Если бы, — ответил Ливерседж, — я стал искать защиту во лжи, вы ваше сиятельство, не поверили бы мне, и я унизил бы сам себя без всякой надобности. Я не буду пытаться обмануть вас. За пятьдесят тысяч я, пожалуй, все равно не смог бы заставить себя совершить убийство, но, по крайней мере, нанял бы для этого дела кого-нибудь. Поверьте, мне пришлось бы перебороть самого себя, чтобы решиться на это, потому что я человек не жестокий, но не будем обманываться — искушение было бы слишком сильным. Человек с вашим богатством, сэр, не имеет права подвергать себя опасности стать жертвой более жестоких и удачливых, а именно это, если позволите сказать, вы и делали все время. Это нельзя назвать ни разумным, ни правильным. Но больше я ничего не скажу по этому поводу. Ваше сиятельство молоды, и, когда вы попали в поле моего зрения, то были — я совсем не хочу вас обидеть — таким неоперившимся! Я тешу себя надеждой, что моими стараниями вы стали гораздо опытнее и больше не будете совершать таких ошибок.

— Вам следовало бы вознаградить его, герцог, — вставил Гидеон.

Мистер Ливерседж остался совершенно невозмутимым.

— Капитан Вейр, хотя лично мне он мало симпатичен, очень точно затрагивает самую суть проблемы, — сказал он. — Подумайте, ваше сиятельство!

— Мне кажется, вы считаете меня своим должником? — спросил герцог, слегка усмехнувшись.

— Определенно, — промолвил Ливерседж, наклоняя голову. — Какие тут могут быть сомнения? Мне кажется, вы искали приключений — я их вам дал. Вы были зелены — я заставил вас бросить мальчишеские повадки и стать мужчиной. Теперь давайте рассмотрим это с другой стороны! Вы похитили у меня письма, которые я получал от вашего молодого кузена. Я сослался на свою племянницу. Вы сожгли дотла мое пристанище, не оставив человеку ничего из его вещей. Ваши действия, может быть, и непроизвольные, несли другим боль и разорение. Вы довели меня до бедственного состояния, и я теперь вынужден служить, зарабатывая себе на хлеб, в этом доме. Но это — вовсе не осуществление моих мечтаний.

— Если бы я дал вам возможность покинуть этот дом, то что бы вы сделали? — спросил герцог.

— О Боже, даруй мне терпение, — простонал Гидеон. Герцог не обратил на это внимания.

— Ну, Ливерседж?

— Это зависело бы, — ответил Ливерседж, — от степени щедрости вашего сиятельства. Мои амбиции никогда не заходили дальше желания обосноваться где-нибудь в благородном месте, там, где любители карт могут иметь избранную компанию, элегантную обстановку и честную игру. Ведь опыт научил меня, что ничего не может быть более губительным для успеха в таком деле, чем использование различных уловок, жульничество, крапление карт. Новички в этом деле думают, что таким образом они смогут сколотить состояние. Это помогает им на короткое время, но не может лечь в основу постоянного совершенствования, которое я имею в виду. Я и сам пытался так делать, но встретился с такими неприятностями и подлым отношением, что пришлось бежать, менять имя, внешность, самою душу. Это требовало таких затрат, которые окупить было невозможно. Если бы я располагал средствами, я бы отправился в Страсбург, город, где мои таланты могли бы процветать и где меня никто не знает, а знакомые, которые вскоре появились бы, считали бы, что им крупно повезло, раз они могут пользоваться услугами такого дворецкого, как я. Вы можете подумать, что это скромное начало, но у меня нет сомнений, что я быстро добился бы успеха, поднимаясь выше.

— Страсбург, — задумчиво начал герцог. — Я помню, что мне не понравился этот город. Мне нигде не было так скучно, как там! Я отомщу Страсбургу, Ливерседж, послав вас туда, чтобы вы разбогатели за счет его обывателей. Но предупреждаю, если в поле вашего зрения попадется титулованный человек, обходите его подальше, потому что, если до моих ушей дойдет какая-нибудь история, связанная с похищениями и выкупом, я пойму, что настало время покончить с вами, — зловеще закончил он.

Он поднялся и прошелся по комнате, остановившись у окна.

— Сэр, — сказал Ливерседж, — я не из тех, кто не извлекает урока из своих ошибок. Я поступил ошибочно, бросив работу, в которой так преуспевал. А вымогательство — слишком грубое занятие для человека с моей душой и вкусом.

— Вы — мудрец, — заметил герцог. — Если такой зеленый юнец, как я, мог..

— Осторожно, Джилли, — прошептал Гидеон. Его взгляд был прикован к двери. — Боюсь, масло уже в огне!

Герцог повернул голову. Мистер Ливерседж забыл закрыть дверь. Теперь же она была широко распахнута. На пороге библиотеки с видом человека, получившего апоплексический удар, стоял лорд Лайонел. Надежды, что дядя чего-нибудь не расслышал исчезли, когда громовым голосом он произнес:

— Итак! Я услышал теперь правду, не так ли? Я не поверил бы своим ушам, если бы у меня не было оснований полагать, что вы потеряли разум, Сейл! Я приехал, чтобы попросить объяснения… Но это может подождать! Ответь мне прямо! Да или нет? Это и есть тот негодяй, который требовал за тебя выкуп?

— Сожалею, это действительно так, сэр, — ответил герцог. Его светлость глубоко вздохнул.

— Если ты и врал мне раньше, то, во всяком случае, пытался многое утаить самым недостойным образом. Я не поверил бы, что ты способен на это, потому что, несмотря на все твои ошибки…

— Не могли бы мы оставить обсуждение моих ошибок для более подходящего времени? — прервал его Джилли.

Лорд Лайонел был неглупым человеком. Он собрался было сделать замечание племяннику, но внезапно осознал опасность пути, на котором его могли поджидать страшные неожиданности, и закрыл рот. Он произнес немного погодя совсем другим тоном:

— Ты совершенно прав! Но ты, наверное, ждешь от меня, что я приду в восторг от вашего остроумного плана. Напрасно! Я пришел во время, чтобы услышать больше, чем надо! С тех пор, как тебя склонил Гидеон потворствовать причудам в отношении…

— При чем здесь Гидеон? — перебил его герцог. — В самом деле! Я ведь не ребенок, сэр!

— Хватит, сэр! — его светлость вспомнил, кто он такой, и переступил порог библиотеки. Он с силой захлопнул дверь и прошел на середину комнаты. — Хватит! Пора завершить эту постыдную историю! — сказал он. — Если вы не знаете, как следует поступить, то я знаю! Этот человек будет отдан в руки тех, на ком лежит обязанность ограждать общество от негодяев. Можете сами вызвать констебля, чтобы препроводить его в тюрьму. Или я сделаю это за вас!