Он заставил себя ждать, пока не прошла, как ему показалось, целая вечность. Когда он рассудил, что должно быть около десяти часов, поднялся и нащупал в своем кармане устройство, которое он использовал, чтобы зажигать свои сигары. Под его пальцами послушно вспыхнуло небольшое пламя. Он зажег от него одну спичку и, осторожно держа ее на высоте, определил, где находится груда мусора. Герцог подошел к ней и подобрал щепку, пока не погасла спичка Дерево в его руке было сухое, и, когда он зажег вторую спичку и приблизил ее к щепке, она занялась огнем. Герцог нашел щепку подлиннее и воткнул ее в одну из бутылок, валявшихся на полу. Свет, который она отбрасывала, был слабым, и щепку приходилось несколько раз зажигать снова, но в мерцании огня герцог был способен найти то, что хотел, и поднести это к двери. Так он соорудил гору из деревянных стружек, клочьев старых мешков, сломанного стула, метлы и всего остального, что по его мнению, могло легко загореться. Его блокнот присоединился к остальному, тонкие листочки были вырваны, скомканы и засунуты под дерево. Герцог поднес огонь к этой груде и возблагодарил Бога за то, что комната не была сырой. Ему пришлось встать на колени и раздувать прерывистые языки пламени, но его усилия были вознаграждены: дерево начало потрескивать, и его охватило пламя. Он поднялся и осмотрел свою работу с удовлетворением. Если дым поднимется на верхние этажи, что и должно произойти, он мог надеяться на то, что не будет заметен в табачных клубах. Герцог подобрал свою шляпу и трость, застегнул пуговицы своего длинного коричневого пальто и подбросил старый башмак в костер. Становилось слишком жарко, и он был вынужден держаться от огня подальше, с тревогой ожидая, загорится ли дверь. Через некоторое время он понял, что загорится. Его сердце стало колотиться так сильно, что он почти слышал его биение. Он затаил дыхание, дым резал ему глаза. Дверь горела, и через несколько минут языки пламени будут лизать ее другую сторону. Герцог схватил попону и, используя ее как защиту, набросился на горящее дерево. Из-за этого он получил ожог, но ему удалось выбить середину двери. Он не обратил внимания на то, куда упали горящие обломки, но он потушил огонь по краям отверстия, которое проделал; а потом, бросил обугленную попону и быстро нырнул в дыру. Несколько мгновений он потратил на то, чтобы восстановить дыхание и неловко водрузить на голову шляпу, а потом, крепко сжав в руке трость, стал украдкой подниматься по лестнице.

Дойдя до площадки первого этажа, он понял, что был прав в определении своей темницы: он оказался в «Синице в руках». Он вспомнил дверь, ведшую во двор, и направился к ней. Из бара доносились звуки застольных песен и смеха. Никого не было видно в слабо освещенном пространстве около двери во двор, и на мгновение он подумал, что ему удастся совершить побег незамеченным. А потом, когда ему оставалось лишь несколько шагов до свободы, справа от него отворилась дверь, и из нее вышел мистер Миммз с большим кувшином в руках.

Мистер Миммз издал удивленный возглас, уронил кувшин и ринулся вперед. Герцог умел орудовать палкой с рукояткой для фехтования, и припомнил один из хороших приемов. Уклонившись от бычьего броска мистера Миммза, он сделал точный выпад своей тростью по ногам и свалил его на землю. В следующее мгновение он добрался до двери, распахнул ее и побежал от постоялого двора, спотыкаясь о булыжники и отбросы.

Была темная ночь, и двор, казалось, был переполнен препятствиями, но герцогу удалось перебраться через него, обогнуть сарай и, когда его глаза привыкли к темноте, выбежать на поле. Вдалеке, позади себя, он услышал голоса. Он возблагодарил Бога за то, что не было луны, и побежал, спасая свою жизнь, в направлении, как он надеялся, деревни Арсли.

К тому времени, как он добрался до большой изгороди, которая отделяла поля от дороги, он еле дышал и едва не валился с ног. Он должен был несколько минут простоять на месте, чтобы отдышаться, и за это время оглянулся назад, стараясь разглядеть постоялый двор. Но двор был скрыт за деревьями, однако, ему удалось различить красные отсветы, и он понял, что его костер принялся за работу. Он довольно усмехнулся и перебрался через ограду на дорогу. Мистеру Миммзу в ближайшее время будет не до погони, подумал он; а если тот другой, в дорожном платье, посчитает возвращение пленника более важной задачей, чем тушение огня, глубокая канава по краю дороги предоставит превосходное временное убежище. Герцог пошел по дороге быстро, как только мог, напрягая слух, чтобы различить шаги позади себя. Он подумал, что его скорее будут искать в поле, чем на дороге.

Показались первые домики Арсли. В некоторых светились окна. Герцог, шатаясь от слабости и усталости, наугад выбрал дом и постучался. Спустя минуту дверь открыл флегматичный мужчина в фланелевых брюках и бархатной куртке, который широко раскрыл глаза при виде своего растрепанного посетителя и воскликнул:

— Господи помилуй! Что это с вами случилось, сэр?

— Вы не позволите мне передохнуть здесь до рассвета? — спросил герцог, прислоняясь к дверной перемычке. — Я… попал в беду, и… кажется… какие-то головорезы идут за мной по пятам.

Полная женщина, которая выглядывала из-за массивной фигуры своего мужа, воскликнула:

— Бедный молодой господин! Клянусь своей жизнью, что это бандиты из «Синицы в руках»! Входите, сэр! Входите!

— Спасибо! — сказал герцог и потерял сознание.

Герцог оставил Арсли на следующее утро, без промедления. Его хозяева, после его драматического о6морока, принесли его во вторую спальню и не только сняли с него верхнюю одежду, но и привели его в чувство, используя все деревенские средства. Они были потрясены, особенно миссис Шоттери, — как его обожженным дорожным пальто, так и его тревожной бледностью; и по отличному качеству его белья они поняли, что он — человек благородного происхождения. К тому времени, как к нему вернулось сознание, достойные супруги убедили друг друга, что он пал жертвой разбойников, которыми кишела округа и которые использовали «Синицу в руках» в качестве своей штаб-квартиры. Герцог не чувствовал себя расположенным к разговору и просто лежал, устало улыбаясь и бормоча слова благодарности за их заботу. Миссис Шоттери суетилась, не покладая рук, принося горячие кирпичи к его ногам, посеет, чтобы смягчить горло, и уксус, чтобы уменьшить возможную головную боль, между тем ее муж, увидев зарево в отдалении, отправился на разведку. Он вернулся в то время, когда герцог начал засыпать, и рассказал ему, размахивая руками и восклицая, что вся «Синица в руках» в пламени и там творится такой переполох, какого он не помнит в Арсли.

Утром герцог был тронут, обнаружив, что миссис Шоттери выстирала и выгладила его рубашку и даже отутюжила складки на его оливковом пальто. Он сказал, что ни за что на свете не позволил бы ей так беспокоиться, но хозяйка отмахнулась и даже не стала выслушивать этих глупостей. Вместо этого она показала ему следы огня на его коричневом дорожном пальто, сетуя на невозможность избавиться от них. Ее муж с уважением смотрел на него и его вещи, приговаривая, что джентльмена сразу видно.

— Что случилось с постоялым двором? — спросил герцог. — Он выгорел? Право, я этого не предполагал!

— Ну, он не сгорел дотла, но больше в нем никто уже не сможет жить, — с удовлетворением ответил мистер Шоттери. — И один только Господь Бог знает, куда убрался этот негодяй Миммз! Говорят, что он вместе с барменом и еще одним типом уехал в повозке, а в ней было сложено столько вещей, что это было настоящее чудо, когда старая кляча тащила ее. Скатертью дорога, вот что я скажу!

— Если только они не вернутся, а это вполне возможно! — пессимистично заметила его жена.

— Думаю, они не вернутся, — сказал герцог. — Вы можете положиться на то, что у меня есть сведения против них, и я о них сообщу.

— И я верю, что вы так и сделаете, сэр! — с надеждой произнесла миссис Шоттери.