Герцог сел и снял ночной колпак. На этой огромной кровати он казался странно маленьким и юным, так что не удивительно, что Нитлбед, пожелав ему доброго утра, мягко укорил его за поздний час, в который он лег накануне.
– Я, – сказал он, качая головой, – не думал, что ваша светлость проснется скоро. Этот мистер Мэттью вчера сидел с вами целую вечность, и вы легли так поздно!
– Не говорите глупости, Нитлбед, – ответил герцог, беря у него чашку шоколада. – Вы хорошо знаете, что во время сезона я редко ложился раньше, а иногда – гораздо позже!
– Но сейчас не сезон, милорд! – продолжал Нитлбед. – Больше того, вы часто очень утомляетесь, и его светлость особо обратил мое внимание на это. Он пожелал, чтобы вы восстанавливали силы, используя утренние часы; и я знаю, что если бы он был здесь, мистер Мэттью убрался бы, получив нагоняй. Лорд Лайонел всегда терпеть не мог его назойливости! А кроме того, считаю своим долгом сообщить вам, милорд, что те очень обнадеживающие сведения, которые ваша светлость благоволила сообщить мне вчера вечером способом, который можно назвать конфиденциальным, уже известны всему дому, включая судомоек, получающих не больше шести фунтов в год, и не общающихся со старшими слугами.
– В самом деле? – спросил герцог, поняв, что по чувствам Нитлбеда нанесен тяжелый удар. – Как же это получилось? Может быть, Скривен сделал какой-то намек?
– Мистер Скривен, – холодно заметил Нитлбед, – не станет так ронять себя, пользуясь, как и я сам, доверием вашей светлости. Но чего можно ожидать, ваша светлость, если…
– Нитлбед, – просительно сказал герцог, – я знаю, что вы от всей души называете меня «ваша светлость», и что мои слова обижают вас, но все же, надеюсь, вы извините меня за просьбу этого не делать!
Его верный слуга, не обратив никакого внимания на это замечание, продолжал, как ни в чем не бывало:
– Чего можно ожидать, если ваша светлость написали восемь бумажек насчет вашей будущей свадьбы и оставили их на полу, где их подбирают низшие слуги, которые должны знать свое место и не совать свой нос в дела вашей светлости.
– Ну, ничего, – сказал герцог, – новость будет завтра в «Газетт», и, думаю, ничего страшного не произошло. Нитлбед с укоризной поглядел на него и начал подавать ему одежду.
– Вам ведь я об этом сказал, – успокаивал герцог.
– Я счел бы исключительным обстоятельством, ваша светлость, если бы я узнал об этом не от вас, – сокрушенно ответил Нитлбед.
Герцог подумал, как бы смягчить ситуацию, но тут ему пришло в голову, что это неудовольствие Нитлбеда можно обратить себе на пользу. Ведь пока он дуется, он, не пренебрегая прямыми обязанностями, не будет назойливо вертеться около герцога. Он станет корректным слугой, быстро откликающимся на зов, но ждущим, когда его позовут. Вообще-то подобные взаимоотношения с Нитлбедом, продлись они во времени, доставили бы ему немало неудобства. К тому же он не любил быть в плохих отношениях со слугами. Облокотившись на подушки, он глядел на камердинера, хорошо зная, что Нитлбед примирится с ситуацией. Тот аккуратно повесил на стул синий плащ и стряхивал пыль с сияющих сапог. Герцог подождал, пока он выполнит все это и подберет подходящий жилет, после чего зевнул, отставил чашку и сказал:
– Сегодня я одену дорожную одежду.
В другое время такое капризное поведение герцога задело бы Нитлбеда. Он стал бы упрекать хозяина, осведомился бы о его планах и в конце концов сообщил бы на конюшню, что требуется. Но сейчас он просто поджал губы и унес городскую одежду в гардероб. Такое необычное и зловещее молчание продолжалось во все время туалета герцога. Нарушил его только отказ самого герцога от жакета цвета корбо:
– Нет, не этот. Оливкового цвета, который шил Скотт.
Нитлбед расценил это как вызов и негодовал про себя. Скотт шил для капитана Вейра, был популярен у военных и считался очень модным, но герцог-отец никогда не пользовался его услугами, и фасон жакета слуге не нравился. Однако он позволил себе только неодобрительно взглянуть на хозяина, поклонился и пошел к выходу.
– Меня сегодня целый день не будет, – беззаботно заметил герцог, – и я не знаю, когда вернусь. Так что можете располагать собой по своему усмотрению.
Нитлбед еще раз напряженно поклонился и помог ему одеть крамольный жакет. Герцог поправил манжеты и галстук и вышел в гостиную для завтрака, ощущая себя похожим на своего деда, о котором говорили, что тот был строгий и придирчивый хозяин, распекал прислугу и даже швырял разные предметы в слуг, которые его раздражали.
Но его жестокость достигла цели: когда он снова поднялся в спальню, Нитлбеда там не было. Он подошел к гардеробу и открыл его. Там было столько рубашек, что вряд ли Нитлбед заметит отсутствие нескольких. Он взял шесть для надежности и стал искать ночные рубашки и колпаки. Отобрав их, он взял еще несколько галстуков и прочих мелочей из одежды, свалил все это на кровать и задумчиво осмотрел всю кучу. Попросив у кого-нибудь из нелюбопытных младших лакеев бумаги и бечевки, он мог все это упаковать, но, понял, что сделать это будет не так уж легко. Он оказался прав, мало того, он слегка вспотел и немало понервничал, прежде чем добился более или менее приемлемого результата. Но главное – глядя на узел, он понял, что с таким багажом нельзя будет выйти из дому. А с другой стороны, он подумал о том, что если быстро не уйдет из дому, то столкнется с капитаном Белпером, и страх обострил его ум. Он послал за своим личным лакеем, славным малым, которому было наплевать на его поведение. Когда человек явился, герцог махнул рукой на узел и сказал:
– Фрэнсис, будьте любезны, снесите-ка все это к капитану Вейру! Пожалуй, я еще пошлю капитану записку.
– Очень хорошо, ваша светлость, – ответил тот, к счастью, не проявляя ни удивления, ни интереса. Герцог достал блокнот и карандаш и нацарапал: «Гидеон, умоляю, сохрани этот узел до моего прихода вечером. Сейл.» Он оторвал листок, сложил его и отдал Фрэнсису.
– Послушайте, Фрэнсис… – осторожно начал он.
– Ваша светлость?
– Можете ли вы выйти из дома, – спросил герцог с грустной улыбкой, – так, чтобы вас не видел ни Нитлбед, ни Борродейл, никто?
– Конечно, ваша светлость, – отчеканил Фрэнсис.
– Спасибо! – ответил герцог с искренней признательностью.
Он удивился бы, получив возможность прочесть мысли лакея. Тот и года еще не пробыл на службе у самого доброго хозяина, которого когда-либо имел и к которому относился с живой симпатией. По его мнению, которым он охотно делился с друзьями, не было более бедного малого, чем его маленький герцог, и порядочному человеку просто нельзя было спокойно смотреть на то, как всякие старые олухи издеваются над ним, не говоря уже о милорде, который изнуряет герцога всякой ерундой, чтобы загнать его в Бедлам. Ему было вовсе не наплевать на дела герцога и поэтому ужасно любопытно, какую хитрость (в этом он не сомневался) тот задумал. Во всяком случае, он почувствовал, что появилась возможность показать нос этим олухам и прихлебателям, и он жалел, что приличия не позволяют ему самому предложить хозяину свои услуги, чтобы их всех провести.
Герцог с тревогой посмотрел на часы. Угроза появления капитана Белпера нарастала. Он порылся в гардеробе, достал с вешалки длинный, серый дорожный плащ с высоким воротником и перламутровыми пуговицами, цилиндр и шарф. Вроде, брать было больше нечего; он убедился, что визитная карточка, которую он взял у кузена Мэттью, у него в кармане, вышел из комнаты и стал спускаться по лестнице.
Портье, сидевший в кресле у дверей, встал и сообщил, что только что доставлена посылка от Мантона. Это навело герцога на мысль, что в такое путешествие надо отправляться с парой хороших пистолетов, и, потому несмотря на опасность встретиться с капитаном Белпером, он зашел с посылкой от Мантона в библиотеку и там распаковал ее. Пара пистолетов в кожаном футляре выглядела изящно и зловеще. Герцог взял один из них и несколько раз спустил и снова отвел курок. Не стоит отказываться от такого приобретения. Он положил футляр в большой карман, а в другой – порох и заряды и подумал, что в Бэлдоке можно будет попрактиковаться.
