Герцог, приняв в расчет влияние пунша на эту душераздирающую речь, постарался успокоить Мэттью и заметил, что среди многих его достоинств желание покончить счеты с жизнью наиболее дорогостоящим способом стоит не на последнем месте. Он повел своего молодого родственника по Керзон-стрит. Прогулка помогла немного прочистить мозги мистера Вейра, но настроение ему не подняла. Когда он следом за Джилли вошел в Сейл-Хауз, то предпринял попытку показаться бодрым и раскованным. Это чуть было не закончилась плачевно, и если бы слуги герцога были бы в состоянии замечать что-нибудь, кроме хозяина, они наверняка бы это заметили и призадумались бы над тем, что все это значило. Но в этот момент Борродейл, Чигвел и Нитлбед увлеченно и вполголоса посвящали его милость в то, как они весь вечер волновались из-за него, и не обратили внимание на мистера Мэттью.

Герцог перенес эту чрезмерную заботу о своей особе со своим обычным терпением, категорически отверг предположения насчет того, что он проголодался и утомился, и попросил Борродейла принести в библиотеку вина и печенья.

– И вам совсем не нужно дожидаться меня! – добавил он. – Оставьте свечу на столе, и я превосходно управлюсь сам.

Тот поклонился и сказал, что исполнит, как желает его милость, но тут же Обменялся с Нитлбедом многозначительным взглядом, заключив с ним временный союз, выражавший обоюдную решимость сидеть хоть всю ночь без сна – а вдруг возникнет необходимость.

Герцог ввел Мэттью в библиотеку и усадил его в кресло у камина; явился один из лакеев с вощеным фитилем, горя желанием зажечь все свечи настенных бра и канделябров, коими изобиловала комната; вскоре появился и Борродейл с серебряным подносом, уставленным освежающими напитками. Умерив пыл лакея и заверив Борродейла, что в этот вечер ему ничего больше не потребуется, герцог избавился от обоих и уселся напротив своего кузена.

– Ну а сейчас, Мэтт, расскажи мне все по порядку! – попросил он.

– А ты отцу не проболтаешься? – подозрительно спросил Мэттью.

– За кого ты меня принимаешь? Конечно, нет!

Немного успокоившись на сей счет, Мэттью пустился рассказывать длинную и не слишком понятную историю. Поначалу он запинался, рассыпался в многочисленных оправданиях, но когда понял, что судя по всему, кузен не собирается удивляться его промахам и корить его, он оставил свою агрессивно-оправдательную манеру, стал говорить более естественно, изливая герцогу свою душу и чувствуя себя все лучше и лучше.

Следить за его рассказом было нелегко, так как, несмотря на его длину и обилие подробностей, в нем обнаруживались некоторые провалы, хотя главные моменты уловить было можно. Насколько понял герцог, его романтически настроенный кузен влюбился с первого взгляда в особу несравненной красоты, приехавшую в Оксфорд вместе с дамой, которая, возможно, приходилась ей теткой. Эта леди не только не охладила поползновения незнакомого джентльмена, но с радостью дала ему адрес и заверила его, что будет счастлива, если он зайдет к ним в любое время. Естественно, Мэттью заглянул по этому адресу и получил радушный прием. Обнаружив, что очаровательная Белинда в действительности еще очаровательнее, чем рисовало его воображение, он, не теряя времени, с головой кинулся в любовное приключение, изобиловавшее тайными свиданиями, страстными посланиями и безумными планами побега в Гретну-Грин[5]. Да, признался он, похоже, что идея насчет Гретны-Грин принадлежала ему. Герцог сдвинул брови, услышав это.

– Послушай, Мэтт, я все-таки тебя не пойму, – сказал он извиняющимся тоном. – Ты говоришь, что она грозит привлечь тебя к суду за нарушенное обещание, но если ты не отказывался жениться на ней, то я не понимаю, почему это произошло! Почему она не бежала с тобой?

– Да она, пожалуй, и бежала бы со мной, – вздохнул Мэттью. – Дело в том, видишь ли, что она легко поддается влиянию. Но нанять карету для такой длинной дороги ужасно дорого, да еще издержки в пути, а я еще не закончил курс, я должен подумать о будущем и совершенно не представляю, откуда взять столько денег. Ты же знаешь, каков мой отец. Он такой шум поднимет, если я напишу ему, что мне нужны деньги. Даю десять против одного, что он обязательно спросит меня, зачем они мне. Он всегда это делает, будто я ребенок и должен во всем перед ним отчитываться. А просить у тебя, Джилли, – мне и в голову это не приходило, и даже если бы и пришло, то я бы этого ни за что не сделал, потому что это дошло бы до ушей моего дяди, что еще хуже. Поэтому, как ни верти, ничего не выходило, но сейчас я даже рад этому, потому что Белинда мне совсем не подходит – по правде говоря, я в этом совершенно уверен.

– Она сильно расстроилась, когда твой план провалился? – с любопытством спросил герцог.

– Да нет, ей-то все равно. Это все Ливерседж, который утверждает, что он ее опекун. Погоди, я покажу тебе его письма – у меня их два. На первое я не ответил, а теперь он угрожает, что выставит против меня иск – ах, Джилли, ума не приложу, что мне теперь делать?

На этой панической ноте он закончил свой рассказ и полез в карман, откуда извлек два скомканных письма, на которых стояла витиеватая подпись: Свитин Ливерседж.

После внимательного прочтения герцог нашел эпистолярный стиль мистера Ливерседжа несколько напыщенным и не всегда придерживавшимся правил грамматики. Некоторые из его мыслей были весьма туманны, но цель писем была ясна: он хотел получить пять тысяч фунтов для своей воспитанницы в качестве компенсации за перенесенное унижение, потерю выгодной партии и раненое сердце. Первое письмо мистер Ливерседж закончил в высоком стиле, выразив надежду, что мистер Вейр, равно как и его благородные родственники без колебаний пойдут навстречу той, чьи поруганные надежды скорее всего никогда не сбудутся. Второе письмо было далеко не столь учтивым. Герцог отложил оба письма.

– Мэтт, кто такой этот Ливерседж? – строго спросил он.

– Не знаю. По его словам, опекун Белинды.

– Но что он за человек?

– Говорю тебе, не знаю. Я его ни разу в жизни не видел. Я и не знал, что у Белинды есть опекун, пока – не получил это письмо.

– Он не был с ней в Оксфорде?

– Нет, и я не помню, чтобы Белинда или миссис Доверкорт говорили о нем. Это свалилось на меня, как гром с ясного неба.

– Мэтт, мне эта история все больше кажется настоящим мошенничеством. Мне не верится, что он ее опекун.

– Может, и нет, но какая разница?

– Я еще не совсем уверен, но мне кажется, что он не сможет привлечь тебя к суду. Если, конечно, это не сделает она сама, ведь он пишет от ее имени.

Мэттью задумался.

– Не думаю, что Белинда на это способна, – проговорил он. – Но все возможно, в конце концов. Мне кажется, что все это время она меня дурачила, а невинности в ней не больше, чем на Хеймаркете.

Герцог еще раз взглянул на письма, встал, подошел к столу и налил два бокала вина. Мэттью следил за ним молча, потом сказал:

– И кем бы он ни оказался, ясно одно: он собирается причинить мне массу неприятностей, в его руках мои проклятые письма, и от этого никуда не уйти.

– Да, – согласился Джилли. – Скверная история.

– Джилли, даже если дело не дойдет до суда, оно дойдет до моего отца и до дядьки тоже, а это ничуть не лучше.

Без сочувствия он не остался. Герцог даже содрогнулся.

– Боже правый, этого ни в коем случае нельзя допустить.

Мэттью уткнулся лицом в ладони, локтями уперевшись в колени.

– Если бы я мог придумать, что мне следует сейчас делать! – простонал он.

Джилли протянул ему бокал.

– Вот, выпей вина. А Гидеону об этом что-нибудь известно?

Мэттью взял бокал и отпил немного вина.

– Нет. То есть я хотел – вернее, у меня мелькала мысль рассказать ему, если не найду выхода. Но ты же знаешь Гидеона! – Он заметил недоуменное выражение лица герцога и добавил: – Ах, я и забыл, откуда тебе знать, если ты ему так нравишься. Но у него такой острый язык! Более того, он постоянно подначивает меня по разным поводам, и я бы скорее… Впрочем, если ты считаешь, что ему следует рассказать…