— Да как же я одна-а — а теперь, — вдруг запричитала женщина, — без кормильца-а-а! На кого ты меня покинул, сокол ты мой ясноглазый! Она уткнулась лицом в грудь монаху, рыдания сотрясали её тело. Как мог Пётр пытался успокоить несчастную:

— Ты не одна. Господь, он всегда с нами. Он не даст тебя в обиду. Поверь. Ведь все мы — дети Божьи. Именно дети, а не рабы, как считают некоторые. И заботится он о нас, как о чадах своих. И у тебя осталось самое ценное сокровище в мире — твое дитя. Родное. И ты заботься о нем, а Господь позаботится о вас.

Женщина перестала рыдать, лишь продолжала тихонько всхлипывать. Словно опомнившись, она кинулась в угол к ребенку, и через мгновение он затих.

Только поздним вечером, когда все мёртвые были упокоены, все молитвы прочитаны, все окрещенные младенцы получили, наконец, имена, Петру удалось перевести дух. В изнеможении он опустился на придорожный камень, устало сложив руки на коленях.

— Святой отец, — окликнул его кто-то.

Петр обернулся на голос. Женщина с маленьким ребенком на руках, новоиспеченная вдова, это её мужа сегодня похоронили на сельском кладбище.

— Святой отец, — снова повторила она, — у тебя с утра крошки во рту не было. Я накормлю. Ночь на дворе, пойдем, переночуешь у меня. Монах в ответ на это предложение лишь согласно качнул головой.

«Что может быть лучше горячей пищи, когда желудок пуст, натопленной тёплой избы в холодный дождливый вечер, простых радостей жизни вместо бесконечного поиска ускользающей истины? — молча размышлял Пётр, тщательно пережёвывая овсяную кашу, приготовленную вдовой. — Так хочется всё бросить и остаться здесь навсегда».

— Отче, — опять женщина оторвала Петра от невеселых дум. — Ты вернул меня к жизни. Спасибо тебе. Я уж было хотела совсем…, - она опустила голову. Нахлынувшие воспоминания прочертили на её щеках две мокрые дорожки, — …совсем в омут. А о Патрике, о кровиночке своей, и забыла совсем. Но ты напомнил мне о главном. Ты прав святой отец, дети… для них Господь создавал этот мир… Хороший или плохой, я не знаю. Но для них.

И монаху ничего не оставалось, как согласиться с ней.

Наконец-то благодатное солнце явило миру свой лик. Теплый весенний ветерок сдул с молодой клейкой листвы последние капли дождя, и лес вдруг ожил, заиграл яркими красками, защебетал птичьими голосами, зашуршал множеством маленьких лапок и ножек. Монах остановился и вдохнул свежий лесной воздух полной грудью.

— Красота! — выдохнул он. — Райские кущи, сады Эдема! И всё это здесь, на земле, нужно только всё это рассмотреть!

Неожиданно просека круто повернула, и монах уткнулся в поваленное дерево, лежащее поперёк дороги. На дереве сидел лохматый мужик, заросший густой черной бородой по самые глаза. Он лениво ковырялся пальцем в носу. Увидев монаха, чернобородый оглушительно засвистел.

— Эй, братва! — заорал он на весь лес. — Это нищий монах, у которого кроме молитв и драной сутаны взять больше нечего! Ближайшие кусты затрещали, выпуская на дорогу пятерку волосатых нечесаных оборванцев. С ближайших деревьев спрыгнули три лучника в зеленых одеждах.

— Опять без добычи! — ревел всё тот — же звероватый мужик, сидевший на поваленном дереве. — Проклятый дождь всех распугал! Только оборванцы, вроде нас, шастають! Он слез с дерева и вразвалку подошёл к монаху:

— Для успокоения души хоть этому святоше в морду залезть! Со всех сторон раздался веселый одобрительный смех. Он размахнулся, намереваясь ударить монаха, но кто-то перехватил его руку.

— Остынь, Обух! — со сталью в голосе сказал человек, держащий мужика за руку. Обух обернулся. Остановивший его человек бесстрашно смотрел своими серыми глазами прямо в глаза разозленного разбойника. И страшный Обух под этим взглядом как-то сразу сник и скис.

— Ты чего, атаман? — пробасил Обух.

— Это не я чего, это ты чего, Обух, — спокойно сказал атаман, отпуская руку чернобородого. — Башка у тебя здоровая, шо у коня, а вот мозгов кот наплакал. Вспомни-ка, чего это ты ко мне в лес прибежал, а?

— Да ладно, атаман, чего старое вспоминать, — сконфуженно отозвался Обух.

— Не я это начал! — резко оборвал его атаман. — А прибежал ты ко мне, милый друг, потому, что все тебя сирого забижали. И барон, и староста, и солдаты. А теперь, значит, всё — сильным стал? Таперича, значит, можно и несчастному монаху в рыло дать?

— Атаман, — обиженно засопел Обух, — может забудем, а?

— Я-то забуду, — ответил атаман, пристально глядя Обуху в глаза, — а тебе не советую! Ну, святой отец, — атаман хлопнул монаха по спине, — пойдем, отдохнёшь у нас, откушаешь. Мы ж не звери лютые, а люди, как-никак.

Солнце, уставшее за день, наконец-то улеглось спать, и лес наполнился умиротворяющим мраком. Лесные братья, собравшиеся в этот поздний час возле костра, вели свой неспешный разговор.

— Вот скажи мне, святой отец, ты зачем из обители ушел? — прищурясь, спросил монаха атаман. — Разве тебе там плохо жилось?

— Нет. Мне нравилось в обители, — честно ответил Петр.

— Но все-таки, ты ушел оттуда, — гнул свое разбойник, — ушел бродить по дорогам в поисках истины. И правильно сделал! Ведь истина — это свобода! Можно бесконечно долго её искать, но так и не понять, что ты её уже обрёл. Обрёл, просто став свободным. Бог создавал этот мир для свободных людей. Подумай сам, какой отец захочет, чтобы его чада были невольниками. Рабами. Враки все это!

— Согласен, — кивнул монах. — Все мы дети Господа нашего.

— Это выдумали знатные сеньоры, чтобы лишить простых людей свободы! — продолжал изливать душу атаман. — Никто и никогда не выгонял Адама и Еву из рая: они были свободны в своих поступках. Они ушли, как выросшие дети покидают отчий дом. И самое главное, монах, свободный человек имеет выбор. Он выбирает свою судьбу, а не плывет, словно дерьмо по течению. Иисус выбрал смерть, чтобы искупить наши грехи, он был по-настоящему свободным человеком. Я сам ушел в лес, чтобы обрести свободу. Не потеряй её, монах. Она — самое ценное в этом жестоком мире!

Пыльная дорога серой лентой исчезала в бесконечности. Оставались позади большие и маленькие города, села, веси, замки, но истина до сих пор оставался где-то далеко.

— Неужели наставник был прав? — Петр тяжело вздохнул. — В этом мире ответа нет! Неужели больше ничего не остается кроме слепой веры! Нет! Должен же кто-то, в конце концов, знать! Поговаривают, что где-то в черных горах живет уже не одну сотню лет святой пещерник, якобы познавший тайну бытия. Скорее всего, еще одна сказка, но проверить стоит.

— Святой отец! Святой отец! Подожди! — донёсся до монаха чей-то крик. Он обернулся. Со стороны селения, которое он оставил сегодня утром, к нему бежали двое молодых: парень и девушка. Поравнявшись с монахом, они упали перед ним на колени.

— Отче! — заплакала девушка, уцепившись в край ветхой сутаны монаха. — Отче, не дай загубить любовь! Спаси её!

От такой необычной просьбы монах опешил:

— Дети мои, чем я могу помочь?

— Обвенчайте нас, святой отец! — с надеждой глядя монаху в глаза, тихо попросил парень.

— Здесь? — изумился монах. — К чему такая спешка? Венчание — это таинство! Как же без родительского благословения?

— Я сирота, — опустив голову, сказал парень. А она…её…, - его голос задрожал и сломался.

— Меня отец просто продал, — закончила за парня девушка, — как корову или лошадь, какое уж тут благословение. Отче, не дай умереть нашей любви! А что венчаемся не в церкви, так разве ж будет господь противиться двум любящим сердцам? Разве не ради любви создавал он наш мир? Если это не так, во что же остаётся тогда верить?

— Я помогу вам, дети мои! Я думаю, Господь сам разберётся, кто прав…

— Святой отец, — перебил его парень, оглядываясь назад, — если можно быстрее!

Монах тоже посмотрел вдаль: со стороны посёлка к ним приближалось облако пыли.

— Это по наши души, — тяжко вздохнув, произнёс парень. — Святой отец, пожалуйста, быстрее! Или всё пропало!