— Я понимаю. Но Сергей Валентинович прав — осторожность прежде всего!

— Кстати, профессор, вы можете объяснить, поч6му здесь такой срач? — Министр поддел ногой пожелтевшую берцовую кость. — Выше этажом такого безобразия не было.

Вадим внимательно осмотрел захламленные полы. Кучи битых черепков, внушительные россыпи человеческих костей, перемешанных с землей и золой.

— Такое ощущение, — произнес Петр Семеныч, — что покойников сбрасывали вниз прямо в дыру…

— Позвольте с вами не согласиться, — профессор направил луч фонаря вдоль коридора. Кучи костей виднелись повсюду и исчезали в темноте.

— Видите? Некоторых, возможно, просто сбрасывали. Но ведь когда-нибудь куча выросла бы до самого потолка. Значит, кто-то все-таки растаскивал их по коридору.

— Животные? — предположил Петр Семеныч.

— Нет! Не животные, хотя они тоже внесли свой посильный вклад. Идите за мной! — махнул рукой Вадим, рассмотрев что-то в луче света.

Буквально в десятке метров от переходного люка в гладкой каменной стене обнаружилась уродливая ниша, забитая цельными человеческими костяками и большими грубыми глиняными кувшинами.

— Чувствуете разницу? — прикоснувшись к изуродованной стене, спросил Вадим. — Между создателями коридора и теми, кто вырубил эту нишу большая пропасть.

— Конечно, — согласился Петр Семеныч. — Это же видно невооруженным глазом: нишу вырубали какие-то дикари, первобытные люди…

— Вот именно! — воскликнул профессор. — Первобытные! Он схватился руками за отколотое широкое горло кувшина. Пошевелил её. Из трещин на пол посыпалась какая-то красная пыль. — Валера, помоги, — попросил он помощника.

Вдвоем они осторожно подняли верхнюю часть кувшина и поставили на землю. В кувшине обнаружился еще один костяк с подтянутыми к ребрам коленями.

— Здесь все ясно, — изучив находку, произнес профессор, — останки в позе эмбриона, глиняный сосуд — материнское чрево, бурый порошок, охра или киноварь — символизирует кровь или околоплодные воды. Все это вполне в духе некоторых первобытных племен. Так умершего готовили ко второму рождению. Круговорот душ в природе, — усмехнулся Вадим. — Позже начали хоронить так, как принято и по сей день. По заверению жрецов и волхвов тех времен, этим достигался переход душ в другой мир — божественный. Рай или ад. Так сказать, по заслугам… Но вернемся к нашим баранам: нишу вырубали примитивными инструментами, тогда как коридор — явно обрабатывали

высокотехнологичным оборудованием!

— Чего-то я не догоняю? — почесал затылок Министр. — Коридор же возник раньше.

— А вот это уже загадка, — не стал спорить Вадим. — Не знаю, сумеем мы её разгадать или нет. Но, что коридор старше этих захоронений — бесспорно. Просто в силу каких-то причин свод тоннеля разрушился, открыв сюда свободный доступ проживающим на этой территории первобытным племенам. Верхний же ярус — деревянный, насыпной, выстроен позже…

— Так, заканчиваем лекции! — шикнул на ученых Сидоренко. Пока археологи копались в нише, он успел с Вольфом разведать дальнейший путь. — Вадим Дмитриевич, ну я же просил… Если вы так будете у каждой находке, мы с вами никогда не доберемся до места! А дальше я вам скажу, находки не чета этим! — многозначительно добавил он.

— Что вы хотите этим сказать? — вскинулся профессор.

— Увидите сами…

28.06.09

Новгородская область

с. Большие Идолищи.

В глубине маленького, благоухающего свежей листвой сада, стоял большой стол, накрытый белоснежной скатертью, отороченной по краям вышивкой из красных петухов. Центр стола, раскорячившись на маленьких гнутых ножках, занимал начищенный до блеска старый медный самовар. Не знающий электричества полутораведерный монстр добродушно попыхивал дымком из закопченной трубы и утробно урчал закипающей в бездонном чреве водой. Вокруг самовара яркими мазками на белоснежной скатерти выделялись прозрачные стеклянные «розетки», заполненные разноцветным вареньем. За столом в расслабленных позах сидели двое мужчин примерно одного возраста 35–40 лет. Один — маленький, верткий, чернявый, с жиденькими усами и слегка раскосыми глазами — Олег Суханов, второй — крепкий, медлительный, массивный, слегка подернувшийся жирком, но еще не утративший физической силы — Альберт Алешин.

— Красота! — шумно выдохнул Альберт. — Благодать! Да и борщец у нашей хозяйки, Прасковьи Захаровны, отменный!

— Согласен, — кивнул Олег. — Борщ знатный, не смотря на то, что едим мы его на ужин. Я вообще и не думал, что нам с тобой так подфартит. Мне ведь уже повестку из военкомата принесли, на фронт…

— Хех, мне тоже! — парировал Алешин. — Моя реветь… О-о-х, — он тяжко вздохнул. — Но тут, как в сказке, скрипнула дверь…

— И явился добрый молодец из ФСБ, — продолжил Суханов. — И сказал, что Родина нуждается в наших знаниях… И в тылу они принесут больше пользы, нежели на передовой…

— Во-во! — вновь кивнул, соглашаясь с собеседником, — Альберт. — Странно все это! Ну скажи, какая польза для ФСБ в этой глуши от этнолога и историка с учеными степенями? Собирать старушечьи сказки и сплетни? Да с этим заданием играючи бы справился любой мало-мальски грамотный студент второго-третьего курса! А мы — кандидаты наук! Еще бы профессуру послали…

— Не, — мотнул головой Олег, — профессура слабовата для полевой работы. Они ж старики, а вот мы…, - он ехидно хихикнул, — особенно ты, в самый раз. Кровь с молоком…

— Ладно тебе! — отмахнулся Альберт. — Я слышал, что таких «полевых» групп несколько, всё сплошь кандидаты и младшие научные сотрудники, только работают в соседних областях.

— Слышал, слышал, — согласился Олег. — Вот только что действительно от нас нужно спецслужбам? Кстати, Алик, как тебе наш куратор?

— Это Незнанский, что ли?

— Он самый.

— Странный какой-то. Вроде крепкий мужик, но бледный, как поганка… И эта его привычка спать днем…

— Во-во, я тоже заметил. Он ночью между нашими группами мечется, а днем спит. Странно…

— А вот и я! — Из-за кустов разросшейся смородины появилась полная розовощекая старушка в цветастом платке, завязанном узлом под подбородком. В руках она держала поднос, на котором стояла тарелка с горкой пышных блинов, исходящих паром, и большая миска с топленым маслом.

— Прасковья Захаровна! — воскликнул Олег, принимая из рук старушки поднос. — Вы нас балуете! Закормили совсем!

— Ешьте, хлопчики, ешьте! — радостно щебетала старушка. — Мне вас потчевать за счастье! Я уж почитай пятнадцать годков вдовствую… А вы мне дров на два года вперед накололи! Крышу починили…

— Да, Алик у нас такой, — улыбнулся Олег, — не смотрите, что кандидат наук. Он и дрова рубит и крышу чинит! Прямо на все руки мастер!

— Ну ты меня совсем в краску вогнал, — произнес Альберт, скатывая горячий блин в трубочка и макая его в масло.

— Чаю вам сейчас налью, — Прасковья Захаровна подвинула к самовару кружку и повернула и повернула причудливую рукоятку краника. Из носика в кружку хлынул кипяток. — Вы, городские, небось, из такого самовара чаю и не пивали?

— Да мы и самовар-то такой лишь на картинках и видели, — в тон старушке ответил Суханов. — И откель у вас такое чудо, Прасковья Захаровна?

— Чудо это мне от деда досталось, — старушка, заполнив кружки душистым чаем, подвинула их ученым. — У нас-то на селе с элехричеством перебои часто случаются. То провод оборвется, а то фюлюганы какие-нибудь провода на металл порежут. А этому самовару элехтричество не нать! Щепочек настругаю, старым сапожком огонек раздую — вот и кипяток. Он большой, и воды даже на постирушки хватает! А уж чаек — не чета энтим новым, из плахтмассы. Они ж воняют! А меня вода колодезная, что божья слеза, щепочки — все можжевеловые! Не чай — наслажденье одно!

— Это вы, Прасковья Захаровна, прямо в точку! — громко прихлебывая горячий чай, перелитый в блюдечко, согласился Олег. — Ваш чай — это нечто!