Они-то, эти пять снайперов, за четыре дня августа уничтожили 29 фашистов, в том числе Охлопков — 7, Кутенев и Борукчиев — по 6. Упомянув об этом, в армейской газете было сообщено от их имени: "Радостна наша победа. Высока честь наших братьев по оружию, вернувших Родине древние русские города Орел и Белгород… Для себя мы сделали один вывод: еще метче будем бить немецко-фашистскую нечисть" 17.

У Дурнево в жизни снайперов промелькнул и другой счастливый день. Кутенев и Ганьшин были награждены орденом Красной Звезды, а Катионов получил медаль "За отвагу". Знакомые и незнакомые поздравляли: кто руку жал, кто, проходя мимо, честь отдавал, кто одаривал улыбкой со словами вроде "Молодцы, ребята!" Но для всех неожиданностью были подарки своего же товарища Борукчиева.

Парень достал из голенища сапог два кисета и протянул Кутеневу и Ганьшину. Те переглянулись: у них обоих имелись и кисет, и табак. А эти кисеты оказались с трубками из кореньев липы. Федор был удивлен тем, что корень этот трудно отличить от березовых щет-ков. Из щетков березы якуты тоже мастерят черенок для ножа, курительную трубку. Может, так показалось из-за того, что Шаршен покрыл трубку каким-то растительным маслом. На трубках были тонко выведены надписи: "Степану Петровичу. От Шаршена", "Леонтию Антоновичу. От Шаршена". Затем Шаршен повернулся к Катионову и, вынув из грудного кармана портсигар, протянул другу с уважительным кивком головы.

"Кто сделал?", "Сам что ли?" — все удивлялись. А парень в знак согласия кивнул: «А-га». Портсигар был начинен полным рядом папирос и красовалась надпись: "У солдата любовь к Родине на кончике штыка".

"Ну, брат, даешь!", "Гравер, да еще и сочиняешь!" — на восторги друзей Шаршен ответил уже серьезным тоном: "Это не я. Это Шолохов так сказал".

Вот те события, которые надолго запомнились Федору. Каждое событие, естественно, сказывалось на его настроении и, вызывая то радость, то огорчение, то негодование и протест, оставляло невидимый след в его душе.

С нескрываемой злостью и ненавистью рассказывали на митинге о генерале Власове. Этот изменник, стянув вокруг себя немалые силы, продолжает вести братоубийственные бои с частями 43-й армии. Выходит, в предстоящем наступлении, как и зимой, многие из наших солдат положат головы от рук власовцев, которые дрались злее гитлеровцев.

Еще услышал рассказ о том, что некий Егоров из-за трусости убежал в лес и, будучи пойман, расстрелян по решению военного трибунала. Вдруг он его земляк?.. Кто бы ни был, суть-то не меняется. Командиры и агитаторы правы — на войне измена, бегство с фронта равносильны тому, что кто-то, крадучись, подошел к тебе сзади и саданул ножом в спину.

Об этом ежедневно, ежечасно говорят командиры, политработники, агитаторы, все газеты, начиная с "Боевого листка" и до центральных. Внутренняя же настройка зависит от человеческих качеств каждого. Бывают люди, которые войну принимают как адскую муку, ниспосланную кем-то сверху, как цепь невыносимых испытаний. И они, желая уйти из этого ада живыми, калечат себя, стреляя друг в друга в руку или ногу, пьют мыльный раствор препарата для вытравления вшей, натирают кожу солью… для таких болезнь, ранение — это верх счастья, плен — вынужденная, но не исключаемая необходимость. На войне, как и в жизни, народ разный. Небольшой марш-бросок, а у многих уже ни гранат, ни патронов, даже сухого пайка нет. Пошел человек в атаку в сапогах, а потом смотришь — топает босиком. Есть такие, для которых ловчить, хитрить, во что бы то ни стало постараться остаться в живых, пусть даже за счет других — суть их поведения. Они на поле боя подталкивают вперед других: "Ты….. вперед!", а после атаки больше всех шумят: "Мы их…", "Да как дал!.." Как только раскусят таких, делают обычно «темную». Это делается не столько из-за ненависти к ним, сколько из-за естественного чувства самосохранения.

Время от времени появляются штрафники. При первой встрече с ними надо держать уши востро. Бывали случаи, когда они при наступлении стреляли в сторону соседей, если им казалось, что их плохо поддерживают. "Умирать, так всем!" — кричали из этой ватаги и могли убить любого, который вздумает спрятаться за их спинами. Видимо, поэтому штрафников чаще всего используют в ночных операциях или отправляют в атаку одних. Оставшихся в живых после первого боя тут же распределяют между подразделениями. Смотришь — люди как люди, ничуть не хуже других. С большой охотой тянутся в разведроту. Они надежны не только в бою, с ними чувствуешь надежно и в будни: себя в обиду не дадут и за тех, кто рядом с ними, заступятся.

Четкие и ясные отношения между людьми солдату всегда желанны. Это ему дает уверенность в своих силах, поступках. Но людские отношения на войне настолько сложны, что без отзывчивости и доброты невозможно нести свою смертную службу, когда ежедневно, ежечасно, ежеминутно надо быть готовым к самым невыносимым испытаниям. Только такой настрой, готовность делать добро тому, кто рядом, потребность помочь другу, заступиться за него, рассчитывая на взаимность, помогают солдату взять верх над своими сомнениями и колебаниями, сохранить уверенность перед черной напастью измены, трусости и прочей подобной нечисти.

Так, трое наших воинов — сержант Лебедев, рядовые узбек Нурулаев, татарин Гинатулин — смогли противостоять в течение двух часов натиску сотни фашистов и уничтожили из них две трети. Когда на такой поступок будут способны все больше и больше солдат, тогда будут исчезать трусы, изменники, как улетучивается ночная роса после восхода солнца. Так думал Федор.

Когда утром внезапным ударом брали эту высоту с отметкой 237,2, Федор знать не знал, что ему придется биться один на один с наседающим противником.

После длительного минометного и артиллерийского огня, который вел противник с четырех сторон, от взвода осталось всего десяток бойцов. Из них трое были бойцами его отделения. Потом двое погибли во время первой атаки, третий пал, когда отражали третью атаку. Теперь настал его черед.

Лежал он за щитом разбитой пушки и бессмысленно глядел на плывущие над холмом серые облака. Собрав силы, с трудом сел и стал разгребать комья, завалившие ему ноги.

Полк к подножию этой высоты подошел 22 августа. В тот день батальоны 234-го и 259-го полков после пятиминутной артиллерийской подготовки в 5 часов утра пошли в атаку.

"Ввиду того, что подразделения 234-го полка выдвинулись вперед, а подразделения 114-го батальона задержались и отстали от 234-го полка, противник весь огонь с безымянной высоты 400 метров восточнее Колодези сосредоточил по наступающим подразделениям 234-го полка. 1-й батальон 234-го полка достиг подошвы 237,2, 1 батальон 259-го полка овладел безымянной высотой в 300 метрах севернее высоты 249,6. Батальоны закрепляются и приводят себя в порядок.

Противник оказал сильное огневое сопротивление, его огневые средства вели огонь с высоты 237,2 и безымянной высоты восточнее Колодези, 4 пулеметных точек с высоты 249,6 до огневых точек — 8, батарея 105 миллиметровых орудий из района Колодези и два орудия прямой наводки"18.

Именно с того сражения, запись которого приведена из журнала боевых действий дивизии, полк вел непрерывные бои за высоту и взял ее лишь на шестой день, сегодня утром. Когда три наших бомбардировщика, вынырнув из-за облаков, удачно побросали бомбы на самую вершину высоты, притаившиеся внизу бойцы тут же встали и, воодушевляемые дружным раскатом взрывов, изо всех сил устремились вверх.

…Сейчас он, оставшийся один на высоте человек, пытается чистить пулемет. Ему мешают частые взрывы. Ох, как же остановить этот ужас хотя бы на несколько мгновений?! В отчаянии Федор оглянулся вокруг. По-прежнему ни справа, ни слева никого. Лишь вспыхивают беспрерывно черно-красные столбы взрывов.

А перед началом наступления сколько у него было надежд! Оказалось, у немца сил еще хоть отбавляй. В течение полумесяца — под непрекращающимся дождем и непрерывным артиллерийским огнем, разрушая множество укреплении прошли шесть верст. За пятнадцать суток — шесть верст! Много это или мало? Сложно ответить. Сколько пролилось крови, насколько иссякли силы дивизии? И все эти дни противник отбивал атаки именно с этой высоты.