Радость и горе, торжество и смерть на войне ходят рядом. Воодушевляющие слухи с юга и обидное топтанье на своем фронте… В январе, перед слетом, была организована снайперская группа. Назначили командира и снайперы стали выполнять свойственные их призвания задачи. Их перестали посылать в разведку, больше не использовали в качестве пулеметчиков и автоматчиков. Пошли выходы "на охоту", устройство засад. Сообщения "о метких стрелках", "умелых следопытах" и "счете мести" часто стали появляться в газетах.

Снайперы в течение нескольких недель так и жили. Однажды, когда занесло дорогу Грязодубово-Бердяеве, получили приказ пойти вместе со своей ротой на очистку этой дороги. Работа — не бой. И бойцы были рады. Но без налета немецких штурмовиков не обошлось… Жертв было немного. Зато, как на грех, из группы снайперов был тяжело ранен сам командир — молоденький младший лейтенант. Жалко было парня. Как сам говорил, не только воевать, но и оглянуться не успел. Если жив останется, то все это ничего — еще успеется. После ранения лейтенанта то ли замены не нашлось, то ли еще что, группа так и стала распадаться. Снайперов по двое-трое снова понасовали по ротам. И они снова стали выполнять обязанности обычных бойцов. Так, 31 января Федор у деревни Дуброво ходил в разведку, в составе которой было 30 человек. Требовалось захватить «языка». Но задание выполнить не удалось.

В общем, настроение бойцов и хорошее, и не очень. Хорошо, что наши намяли бока немцу под Сталинградом. На своем фронте после долгих боев взяли штурмом Великие Луки. Трудящиеся только освобожденной им Калининской области подписались на заем, подумать только, на целых 130 миллионов рублей! Полку вручили Красное Знамя. Наконец-то прорвана блокада города-героя, города-мученика Ленинграда. Все эти события, происшедшие за какие-то полтора месяца, подарили бойцам уверенность в окончательную победу. Ново для них было и введение погонов. Федор сначала воспринял это настороженно. Потом понял. И на самом деле, если у тебя на погонах будет номер полка, по-иному будешь себя вести. Натвори что-нибудь, сразу видно, откуда ты. Сделай путное, дельное — хорошо для полка и твоих товарищей. И командиров легче узнать, в каком они звании. Только вот не сразу-то разберешься в погонах, галунах, звездочках. Сказывают, что погоны были введены еще перед первой Отечественной. Тогда же солдаты вместо ботинок с обмотками стали носить сапоги. Выкинули букли, длинные волосы. К чему солдату волосы до плеч? В такой новой форме, сказывают, тогда русская армия побила Наполеона, маршировала по их главной площади Марсово Поле.

Конечно, все это хорошо и занятно. Но тут-то — прямо перед ними продвижения нет. Правда, поднимаясь в атаку несметное количество раз, и здесь они дрались за Сталинград. Федор на каждом шагу слышит — "не зря мы здесь погибали". Но это не то. Ему иногда становится не по себе. Как же еще надо бить врага, чтоб сдвинуться с места? Сколько на это понадобится сил и пота, крови и нервов, мук и страданий?

И тут день выдался такой — хоть стой, хоть падай. Утром Федор со своим напарником Кутеневым уложил троих из десятка фрицев, занятых очисткой снега. Но 4-й фашист чуть было не убил самого Кутенева. Не замеченный ни напарником, и что досадно, ни самим Федором, немецкий снайпер достал Кутенева с фланга. Не будешь же сам себя отдавать под трибунал. Одно хорошо, что напарник отделался ранением…

Кутенев ходил у него в напарниках всего с месяц и успел довести счет до 45. Жалко расставаться с таким… Не стонал, шел сам. Еще успокаивал его:

— Федь, ты не переживай. Скоро вернусь к тебе. Так и знай.

На пути к медсанбату встретился им командир роты, заменивший отправленного недавно в госпиталь капитана Ровнова.

— Снайпер? — Осведомился тот. — Оставь его. Сани тары заберут. Бери еще одного снайпера, да чтоб через полчаса был в Руднах на митинге! Пойдете прямо в школу. Пропуск возьмете у политрука. Ясно?!

Когда Охлопков с Ганьшиным явились в школу, оказалось, что там шел не митинг, а военно-полевой суд. Как только предъявили пропуск, их отправили на боевое охранение. Бойцы подразделения, прибывшего из тыла, и население слушали выступление прокурора. Подсудимые, оказывается, предатели: один высокий, сухопарый старикан со злыми ястребиными глазами, двое — военные средних лет и четыре подростка. Как увидел подростков, Федор вспомнил пацана из «ремесленного», который швырнул под их машину гранату. А эти были из лазутчиков, отправляемых — фашистами на «охоту» за нашими офицерами. Военные — оба власовцы, бойцы РОА, то есть "русской освободительной армии". Один из них, как сказал прокурор, у нас еще кадровым был. Старикан-то, Ефим Глушков, самый матерый из всей этой компании. В гражданскую — белый офицер. Затем сумел замести следы и занимал разные должности. Даже в председателях сельсовета ходил. В 1у38 году по его доносу многие угодили во "враги народа". В эту войну он, забывший, что такое старость и смерть, стал у фашистов начальником полиции. Потом перешел к власовцам и вел разведку в тылу, то есть в наших действующих частях. Оказывается, был в 234-м полку и с документом связного партизанского отряда «гостил» у штаба 1-го батальона. Очень странно, но Федор будто помнит его. Точно, такой же высокий старик, встретившись, спросил: "Ты и есть Охлопков?" Тогда Федор почему-то не захотел признаться и прошел мимо. На следующий день прямым попаданием орудийного снаряда взлетел командный пункт 2-й роты. В последний раз он с рацией пришел. В штаб не пошел, а устроившись недалеко от орудий нашей артиллерии, спокойно стал корректировать точность попаданий орудий власовцев. К счастью, наши ребята-артиллеристы случайно набрели на него.

— Странные люди. Что им нужно? — Недоумевал Федор, когда зачитывали приговор. — Черт с ним, с этим недобитым белогвардейцем, всю жизнь злобствующим против народа. А вот ребята? Эти военные? Немчуры и так хватает, еще из-за этих приходится кровь проливать. Поставить бы к стенке, и их еще судят… И на обратном пути рассуждения Ганьшина о том, что умом тоже надо воевать, ведь кто-то им верит, кто-то поддерживает, потому и устроили показательный суд, он пропустил мимо ушей. По его разумению, как ни крути, народ меж собой не должен воевать.

Тот день преподнес Федору еще одно испытание. После возвращения с суда ему было приказано отправиться в распоряжение командира соседней роты. Федор догадывался, зачем его туда посылают: еще вчера ребята говорили, что там появился фашистский снайпер и за считанные дни убил восьмерых наших бойцов. Если так, то ему не миновать снайперской дуэли.

Кто он? Немец? Финн? Или тот же власовец? Справится ли он?

Раньше, когда немцы наступали, меткими стрелками считались у них егеря из горных дивизий. Однако поединки с ними как таковые не практиковались. Нынче же, при обороне, поединок как у немецких, так и у наших снайперов утвердился как метод избавления от убийственных единичных выстрелов с противоположной стороны.

На такое состязание со смертью Федор шел пятый раз.

Командир 3-й роты с нескрываемой тревогой поведал Охлопкову, что натворил фашистский снайпер за неделю, особенно огорчался тем, что не вернулись два наших метких стрелка, отправленных с заданием уничтожить этого фрица. Предположительно, он находится на нейтральной полосе перед расположением роты.

Несмотря на то, что старший лейтенант готов был исполнить любую просьбу, Охлопков не стал требовать выделения в помощь ни наблюдателя, ни напарника, тем паче отделения для поддержки. Зато Федор, пытаясь определить, откуда мог вести огонь вражеский снайпер, осмотрел рану его последней жертвы. Затем пошел в землянку, поел там и лег спать.

Когда проснулся, было около четырех утра. Он подогрел на примусе чай, часть попил, часть налил себе в флягу. Взял пару обойм. С облегченной экипировкой дошел до правого фланга. Здесь по свету снега определил куда ему идти и, не торопясь, стал ползти в сторону нейтральной зоны.