На самом деле, фашист утек что ли? Вряд ли. Федор, высунувшись из окопа, стал присматриваться: фашист и впрямь не показывает признаков жизни. Утек?

— Вроде бы… Удрал. Собачье племя…

— Возможно ушел, да не верится. — Федор вышел из окопа и пошел к Габитуллину. Никто не стреляет. На местах, где вчера чернели стволы орудий, ничего нет. Удивительно. Зимой тоже бывало — фашист внезапно исчезал. Что это? И летом он будет так же отступать на заранее подготовленные позиции?

— Старик, ты здесь?

— А то где же?

— Э-ге, мы со Стариком еще повоюем.

— А фашист где, Валентин?

— Соскучился? Не горюй, он быстро найдется. Боишь ся, что его утащат? Или ты генерал, который думает за дивизию?

— Плохо тебе разве ходить в живых?

— Нет, Федя, неплохо. Правду тебе говорю, умирать у меня нет желания.

— То-то. А все же куда мог деться немец?

— Когда мы начинали атаку, где-то за пашней слышался лязг гусениц танков. Может, он испугался окружения?

— Во-во, Старик прав. Я тоже так думаю. Без штанов удрал. Это точно. Ей-богу!

— Тогда. Валентин, иди обойди пашню.

— Я?! Ну и пойду… Ну и обойду. Запросто…

Хохлов в начале двинулся с опаской, затем стал шагать смелее, потом пошел быстрее. Все ждали Валентина. Он вошел в рожь и… исчез. Прошло минут пять. Когда забеспокоились, тут и появился его затылок.

— Э-эй, жратвы тут сколько! Валяйте сюда!

— Хохлов, иди еще дальше.

— Да никого нет! Вот, пожалуйста! — Судя по тому, как дергался его затылок, Хохлов плясал.

Все тронулись в сторону пашни.

Немца, оказывается, давно след простыл. Пашня вся была изрыта траншеями. Почему враг ушел после таких приготовлений? Это оставалось загадкой. Но надо было уходить и автоматчикам. Под дождем, накрапывающим все сильнее, собрали свое и немецкое оружие в две кучи. Взяв нужные с собой, решили искать свою роту. Четырнадцать автоматчиков, объединившись в одно отделение, пошли вместе и к своей радости сразу же за пашней натолкнулись на позицию 2-й роты.

Уже на следующий день дожди так размыли дороги, что с каждым часом продвигаться становилось все труднее. Танки могли идти только прямо, не сворачивая с пути. Артиллеристы, помогая лошадям, толкали орудия. Пехота, идя своим ходом, помогала всем: вытаскивала застрявшие машины, на подъемах вместе с лошадьми тянула подводы, помогала даже танкам, в нужных случаях подбрасывая под гусеницы палки, ветви… Вдобавок колонна раза два-три наталкивалась на засады. Все же непогода дарила людям и одно немаловажное утешение, защищая и от нападений с воздуха: при низкой облачности немецкие штурмовики не летали.

Из-за этой непогоды полк настиг противника только на третий день. Тот уже хорошо устроился на заранее подготовленной линии обороны. И полк, не пытаясь с ходу прорвать оборону противника, вынужден был залечь.

Рота вместе с танковой частью расположилась на гребне высокой местности. Между ротой и противником пролегла продольная котловина глубиной метров двадцать, шириной шагов двести. На расстоянии 800–900 метров стояла деревня, которая называлась Жеребцово. Справа находилась другая Грибеево. Впереди виднелся мост, по которому проходила железная дорога, питающая всем необходимым немецкие войска в районе Ржева. И перед полком ставилась задача — перерезать эту железную дорогу.

Когда устанавливали танки, откапывая длинные окопы, дождь прекратился. Вдруг кто-то крикнул:

— Ржев! Смотрите, Ржев! Вон он!

И правда, дальше Грибеево виднелись белые силуэты домов города. По слухам, Ржев был разрушен полностью, а отсюда он казался целым.

Ржев, Ржев! Это название Федор слышит ежедневно уже восьмой месяц. Тот самый Ржев он сейчас видит собственными глазами. Теперь он может сказать, за какой-такой Ржев воюет еще с зимы целую весну и все лето.

— Даешь Ржев! Даешь Ржев! — Раздались радостные возгласы.

Это было 11 августа 1942 года.

Но сражения за Ржев не скоро дали желаемые результаты. Только за тот один день позицию полка 30 самолетов врага бомбили несколько раз по 40 минут. Бомбардировщики прилетали в сопровождении истребителей группами по 10–15 самолетов. Со стороны высоты 195,9 нещадно била артиллерия. Она еще более свирепствовала, когда ночью полк поднялся в атаку. Утром оказалось, что из-за этой проклятой котловины убито около двухсот бойцов, ранено пятьсот с лишним. Гибель командира полка подполковника А. С. Ратникова усугубила и без того тяжелые потери. Алексей Спиридонович в критические моменты самолично водил бойцов в атаку. Федор навсегда запомнил его еще весной в лесу у деревни Самойлове. Тогда бойцы полка не попали в окружение и остались живы благодаря ему, Ратникову, его умению и храбрости. Их любимый командир погиб в 4 часа дня от попадания тяжелой бомбы на блиндаж… Ему было 35 лет. На его родину — в город Кунгур — должно было пойти письмо, адресованное жене, с печальной вестью: "Глубокоуважаемая Анисия Григорьевна! Ваш муж… во время исполнения воинского долга перед Родиной пал смертью храбрых…"

Здесь, около Ржева в августе 1942 года шли такие ожесточенные и кровопролитные бои, каких Охлопков не видел доселе, не увидит и впоследствии. Немного опережая события, заметим, что из 375-й стрелковой дивизии за одну лишь неделю было отправлено более шести тысяч похоронок…

1243-и полк находится на расстоянии около ста метров от железной дороги. Отделение автоматчиков за два дня получило пополнение четыре раза. От прежнего состава осталось трое: Хохлов с Бобровым и Федор. На полотне железной дороги — груда убитых. Выносить раненых нет возможности. Штурмовики, «огородники» стаями в 3–5 штук, прилетают каждый час. Батареи одного дивизиона с Жеребцово, двух дивизионов из леса северо-восточной окраины Ржева бьют позицию полка по квадратам. К тому же еще огонь из минометов и пулеметов. Федор вырыл в окопе боковую нишу. Как прилетают штурмовики или начинается воздушный бой, он влезает туда. С ним сейчас паренек, пришедший с утренним пополнением. Он только-только очухался от неизбежного первого страха.

— Ты меня прости! — Кричит он, тоже роя себе нишу. — Не рассказывай никому, ладно?

Утром, когда рота вставала в атаку, паренек, ошалевший от страха, пытался спастись от пуль, свистевших жадно и непрестанно, залезая под руку Федора и натягивая его на себя. Что было делать? Пришлось тряхнуть его крепко, взяв за шкирку. Тогда он, беспомощно прижимаясь к земле, вовсе перестал двигаться.

Федор толкнул его ложей автомата и грозно цыкнул прямо в ухо…

— Хорошо, хорошо, — согласился Федор с парнем и крикнул: — Ты лучше узнай, жив ли Хохлов?

Парень осторожно высунулся из окопа:

— Автомат торчит…

— Ну!.. Смотри, вот как надо! — Федор достал маленький камешек и бросил в сторону окопа Хохлова. Через несколько секунд камешек упал у ног парня. — Видал? Жив он!

Вдруг над окопом промелькнули трассирующие пули. Федор тут же наклонился к брустверу и крикнул парню:

— Немец идет в контратаку! Боец, к бою!

Противник действительно шел в атаку. Два батальона пехоты из-за кустов ползли к железнодорожной насыпи… Между ними взрываются снаряды. По ним начали бить минометы и пулеметы. К радости бойцов почти за их окопами бухает прямой наводкой пять-шесть 76-миллиметровых орудий. Фашисты попытались броском вперед выйти из зоны обстрела артиллерии и минометов, но безуспешно. Федор только тут увидел, как их много. Людская лавина кишела как муравьиный рой и, шарахаясь, исчезая в траве и снова появляясь, лезла вперед. Наша артиллерия переносит огонь на нее. Злее прежнего бьют пулеметы и автоматы. Лавина редела. Сначала ломтиками, затем целыми кусками отламывались от нее те, у которых, видимо, отказывали нервы. Скоро лавина растаяла и ее отщипленные кусочки откатились восвояси.

Теперь пришел черед вставать группе лейтенанта Ситникова. С пистолетом в поднятой руке он устремился вперед. За ним пошел и взвод. Откуда только берется этот фашист?! Заставил же взвод лечь снова: с восточных скатов высоты 195,1, будто захлебываясь, бешено бил пулемет. Охлопков, не раздумывая, быстро пополз к пулемету. Как только вышел из зоны обстрела, набрел на траншею, устланную до половины трупами. По ней вышел прямо к высоте. Две гранаты, брошенные им, заткнули рот фашистскому пулемету. Но враг и тут не дал подняться: по железнодорожному полотну шел огромный бронепоезд…