Я жил один и пускал к себе только тех, кто приходил ко мне за советом. Но таких было много, и выходило так, что я ни днем, ни ночью не знал покоя. Иногда я уставал до такой степени, что ложился на пол и отдыхал. Я лежал на полу до тех пор, пока мне не делалось холодно, тогда я вскакивал и начинал бегать по комнате, чтобы согреться. Потом я опять садился на скамейку и давал советы всем нуждающимся.

Они входили ко мне друг за другом, иногда даже не открывая дверей. Мне было весело смотреть на их мучительные лица. Я говорил с ними, а сам едва сдерживал смех.

Один раз я не выдержал и рассмеялся. Они с ужасом кинулись бежать, кто в дверь, кто в окно, а кто и прямо сквозь стену.

Оставшись один, я встал во весь свой могучий рост, открыл рот и сказал:

– Прим тим прам.

Но тут во мне что-то хрустнуло, и с тех пор можете считать, что меня больше нет.

<1935 – 1937>

Пустая сцена. Слева из земли что-то торчит. Должно быть, репка. Играет музыка. Над рекой летает птичка. Справа на сцене стоит неподвижная фигура. Выходит мужичёнка. Чешет бородку. Музыка играет. Мужичёнка изредка притоптывает. Потом чаще. Потом пускается танцевать, напевая достаточно громко: «Уж я репу посадил – дил – дил – дил – дил – дил!» Пляшет и смеется. Птичка летает. Мужиче<н>ка ловит ее шапкой. Птичка же улетает. Мужичёнка швыряет шляпу об пол и идет в присядку, а сам опять поет: «Уж я репу посадил – дил – дил – дил – дил – дил!» На сцене справа наверху открывается ширмочка. Там на висячем балконе сидит кулак и Андрей Семенович в золотом пенсне. Оба пьют чай. Перед ними на столе стоит самовар.

К у л а к – Он ее посадил, а мы вытянем. Верно?

А н д р . С е м. – Верно! (Ржёт тоненьким голоском.)

К у л а к (ржёт басом).

Низ. Мужичёнка, танцуя, удаляется (музыка играет все тише и тише и наконец едва слышно).

Верх. Кулак и Андр. Сем. беззвучно смеются и строят друг другу рожи. Кому-то показывают кулаки. Кулак показывает кулак, потрясая им над головой, а Андр. Сем. кажет кулак из-под стола.

Низ. Музыка играет <Yankee->Doodl. Выходит Американец и тянет на веревочке автомобиль фордан. Танец вокруг репы.

Верх. Кулак и Андр. Сем. стоят, открыв рты. Музыка замолкает. Американец останавливается.

К у л а к – Ето что за фрукт?

А н д р. С е м. – Это, как бы сказать, Америка.

(музыка играет дальше)

Низ. Американец танцует дальше. Пританцовывает к репе и начинает ее тянуть. Музыка затихает до едва слышной.

К у л а к (сверху) – Что, силенки не хватает?

А н д р. С е м. – Не орите так, Селифан Митрофанович, они обидятся.

(Музыка громко играет At the long way to the.)

Низ. Выплывает тетя Англия. На ногах броненосцы, в руках парашют. Пляшет в сторону репы. В это время Американец ходит вокруг репы и разглядывает ее.

К у л а к (сверху) – Ето что за Галандия?

А н д р . С е м. (обиженно) – И вовсе не Галандия, а Англия.

К у л а к – Валяй тяни, чтоб в Колхоз не попало!

А н д р . С е м. – Тише (озирается). Не услышал бы кто.

(Музыка во всю.)

Низ. Выбегает Франция. Ah! Ah! Ah!.. Voila! Ji! Ji! Ji! Voici! Ho! Ho! Ho!

К у л а к (сверху) – Вот тебе и вуалё!

А н д р. С е м. – Селифан Митрофанович! Зачем же так! Это по ихнему неприлично. Вас за фулигана примуть. (Кричит вниз) Madame! Ćest le кулак. Он с вами attande в одно место думает.

Ф р а н ц и я – Ииих! (взвизгивает и дрыгает ногой).

Андрей Семенович посылает ей воздушный поцелуй. Все гаснет и тухнет.

Ф и г у р а в н и з у (в темноте) – Тьфу дьявол! Пробки перегорели!

Все освещается. Фигуры нет. Америка, Англия и Франция тянут репу. Выходит Пильсудский – Польша. Музыка играет. Пильсудский танцует на середину. Музыка останавливается. Пильсудский тоже. Достает большой платок, сморкается в него и снова прячет. Музыка играет мазурку. Пильсудский кидается ее танцевать. Останавливается около репы. (Музыка играет едва слышно).

К у л а к – Андрей Семёнович, валяй вниз. Они все повыдергают.

А н д р . С е м. – Обождите, Селифан Митрофанович. Пусть подергают. А как выдернут, обязательно упадут. А мы репу-то да в мешок! А им кукиш!

К у л а к – А им кукиш!

Низ. Тянут репу. Кличут на подмогу Германию. Выходит немец. Танец немца. Он толстый. Становится на четверинки и неуклюже прыгает ногами на одном месте. Музыка переходит на «Ah mein lieber Augustin!» Немец пьёт пиво. Идёт к репе.

К у л а к (сверху) – Тэк-тэк-тэк! Валяй, Андрей Семенович! В самый раз придём.

А н д р е й С е м. – И репу в мешок!

(Андр. Сем. берет мешок, а кулак самовар, и идут на лестницу. Ширмочка закрывается).

Низ. Выбегает католик. Танец католика. В конце танца появляется кулак и Андрей Семёнович. У кулака под мышкой самовар. Ряд тянет репку.

К у л а к – Валяй, валяй, валяй! Валяй, ребята! Тяни! Ты пониже хватай! А ты американца под локотки! А ты, долговязый, вон его за пузо придерживай! А теперь валяй! Тык тык тк тк тк.

(Ряд топчется на месте. Раздувается и сближается. Музыка играет всё громче. Ряд обегает вокруг репы и вдруг с грохотом падает).

Андр. Сем. хлопочет около люка с мешком. Но из люка вылезает огромный Красноармеец. Кулак и Андр. Сем. падают вверх тормашкой.

<1935 – 1938>

Однажды один профессор съел чего-то, да не то, и его начало рвать.

Пришла его жена и говорит: «Ты чего?» А профессор говорит: «Ничего». Жена обратно ушла.

Профессор лег на оттоманку, полежал, отдохнул и на службу пошел.

А на службе ему сюрприз, жалованье скостили: вместо 650 руб. всего только 500 оставили. Профессор туда-сюда – ничего не помогает. Профессор к директору, а директор его в шею. Профессор к бухгалтеру, а бухгалтер говорит: «Обратитесь к директору». Профессор сел на поезд и поехал в Москву.

По дороге профессор схватил грипп. Приехал в Москву, а на платформу вылезти не может.

Положили профессора на носилки и отнесли в больницу.

Пролежал профессор в больнице не более четырех дней и умер.

Тело профессора сожгли в крематории, пепел положили в баночку и послали его жене.

Вот жена профессора сидит и кофе пьет. Вдруг звонок. Что такое? «Вам посылка».

Жена обрадовалась, улыбается во весь рот, почтальону полтинник в руку сует и скорее посылку распечатывает.

Смотрит, а в посылке баночка с пеплом и записка: «Вот всё, что осталось от Вашего супруга».

Жена ничего понять не может. Трясет баночку, на свет её смотрит, записку шесть раз прочитала, наконец сообразила, в чем дело, и страшно расстроилась.

Жена профессора очень расстроилась, поплакала часа три и пошла баночку с пеплом хоронить. Завернула она баночку в газету и отнесла в сад имени 1-ой Пятилетки, б. Таврический.

Выбрала жена профессора аллейку поглуше и только хотела баночку в землю зарыть, – вдруг идет сторож.

– Эй! – кричит сторож. – Ты чего тут делаешь?

Жена профессора испугалась и говорит:

– Да вот хотела лягушек в баночку наловить.

– Ну, – говорит сторож, – это ничего, только смотри, по траве ходить воспрещается.

Когда сторож ушел, жена профессора зарыла баночку в землю, ногой вокруг притоптала и пошла по саду погулять.

А в саду к ней какой-то матрос пристал. Пойдем да пойдем, говорит, спать. Она говорит: «Зачем же днем спать?» А он опять свое: спать да спать.

И действительно, захотелось профессорше спать.

Идет она по улицам, а ей спать хочется. Вокруг люди бегают какие-то синие да зеленые, а ей все спать хочется.

Идет она и спит. И видит сон, будто идет к ней навстречу Лев Толстой и в руках ночной горшок держит. Она его спрашивает: «Что же это такое?» А он показывает ей пальцем на горшок и говорит: