– И отстранят от командования кораблем, а то и от службы, да? – с неожиданным ехидством спросил Найтли. – Ах Элизабет, Элизабет! Все-таки, вы большая эгоистка, всегда думаете только о себе и своей выгоде.

Опустив глаза под его осуждающим взглядом, девушка молча уставилась в сгущающуюся темноту за окном. Да, ее друг во всем прав. Она действительно всегда думает только о себе. Вот и сейчас ради того, чтобы Леон остался с ней, она готова призвать на его голову позор. Но разве это не жестоко? Ведь Леон так мечтает вырваться из опостылевшего Лондона, обрести уверенность в своих силах, ощутив под ногами привычную палубу корабля. И если бы она не повела себя так бессердечно, они бы вместе сбежали из столицы и сейчас дружно смеялись над опоздавшими преследователями. Если бы она повела себя по-другому… Если бы она могла измениться и стать другой!..

Когда путники достигли Брайтона, было совсем темно. Переходя от надежды к горькому отчаянию, Элизабет принялась расспрашивать всех подряд о «Принцессе Марии», без устали перебегая от одного причала к другому. Пока один из таможенных начальников не сказал ей, что этот фрегат покинул порт четыре часа назад и догнать его уже не представляется возможным.

– А не сможете ли вы посадить меня на какой-нибудь другой корабль, следующий в Гибралтар? – в отчаянии умоляла девушка. – Я хорошо заплачу вам и капитану, вам не придется жалеть о том, что вы мне помогли!

– Что вы, миледи, это совершенно исключено! – с ужасом отшатнулся от нее офицер. – Во-первых, в ближайшие недели в те края не отправится ни одно судно. А во-вторых… Простите, миледи, но без специального разрешения и письменной просьбы супруга никто не возьмет вас к себе на борт.

– Но ведь есть же и торговые суда! – не унималась Элизабет, вцепившись в рукав его шинели. – С капитанами торговых кораблей всегда можно договориться!

Однако таможенный начальник лишь покачал головой, красноречиво поглядывая на спутников настойчивой леди.

– Нет, миледи, это совершенно невозможно. Нападения на торговые суда участились, и желающих плыть в южные края поубавилось. Тем более что два торговых брига покинули порт под охраной «Принцессы Марии». Но они вернутся назад нескоро.

С большим трудом Берку удалось оттащить Элизабет от офицера и усадить в карету. Уткнувшись в плечо служанки, маркиза долго плакала, пока ее не сморила усталость. Итак, все кончено. Она не сможет догнать Леона и объясниться с ним. Он уехал, увозя с собой память о ее предательстве и жестоком, безрассудном поведении. Она осталась одна со своими поклонниками, роскошными нарядами и полной свободой. Той самой свободой, о которой она так мечтала в родительском доме и которая ей была теперь совершенно не нужна.

Следующие полтора месяца Элизабет провела в имении Мелиссы Харвилл в Центральной Англии. На глаза родителям маркиза даже не смела показаться, боясь гнева отца и неизбежных объяснений по поводу отъезда мужа. Сразу после приезда в имение Харвиллов она послала в Бартон-холл короткую записку и вскоре получила два ответных письма. Одно было от матери, полное сочувствия и теплых, ободряющих слов. Другое, от отца, было написано в колких выражениях, которые явно отражали гнев и возмущение автора. Как Элизабет и ожидала, лорд Девери возложил всю вину за отъезд Леона и семейный разлад на нее, и ей было нечего возразить на его упреки, потому что это было горькой правдой.

В апреле, когда начался новый лондонский сезон, леди Кроуфорд вернулась в столицу. Как и предсказывала Мелисса, число поклонников Элизабет после отъезда мужа возросло по меньшей мере в три раза. От настойчивых кавалеров просто не было отбоя. Они буквально осаждали маркизу в Норвудском дворце, засыпали визитками и приглашениями на светские вечера. Уступив просьбам своих приятельниц, Элизабет начала устраивать у себя небольшие вечеринки. Однако число желающих попасть на них так стремительно росло, что вскоре ей привилось давать настоящие светские приемы с угощением, приглашением различных артистов, художников и начинающих поэтов. Все эти люди как мотыльки слетались на этот огонек. Порой они не давали ей проходу, не позволяли ни дня побыть наедине со своими мыслями. Поначалу такое внимание к своей особе нравилось девушке и льстило ее самолюбию, но уже спустя месяц она почувствовала заметную усталость.

Первое время Элизабет регулярно справлялась, не готовится ли к отплытию в Гибралтар какое-нибудь судно, но ответ каждый раз был неутешительным. А вскоре она и вовсе перестала этим интересоваться, закружившись в круговерти светской жизни. Балы, приемы, театры, выезды за город в компании таких же беспечных молодых красавиц и светских новее – все это отнимало уйму времени и не позволяло даже отдохнуть. Да ей и не хотелось думать о чем-то серьезном, переживать из-за былых ошибок и предаваться мучительным угрызениям совести. Гораздо легче было жить, как жилось, пользуясь теми благами, которые она получила благодаря щедрости мужа – человека, безвозмездно подарившего ей свой титул и богатство и предоставившего полную свободу.

И все же Элизабет не могла забыть Леона, сколько бы ни старались ее предупредительные поклонники. Воспоминания о его нежных и пылких объятиях, задумчивых ласковых глазах настигали ее внезапно, посреди бального веселья или театрального действа. И тогда ее изумрудные глаза темнели, как небо перед бурей, а на лицо словно набегали тучи. И напрасно встревоженные кавалеры старались развлечь маркизу и развеять ее тоску. Боль не уходила до тех пор, пока глаза Элизабет не слипались от усталости или долгой бессонницы. А утром все становилось, как раньше. И снова начинались бесчисленные визиты, выезды в свет, приемы гостей…

Элизабет по-прежнему повсюду сопровождали ее преданные рыцари, но теперь их было не трое, а двое. Симона Марсанта девушка даже видеть не желала, и он перенес свое внимание на других дам. Однако отношения между Найтли и Катлером с некоторых пор стали заметно ухудшаться. Заметив это, Элизабет решила вызвать одного из них на откровенный разговор. Свой выбор она остановила на Берке. Однажды, когда они завтракали в ее будуаре, она напрямик спросила, в чем тут дело. Элизабет ожидала, что ее вопрос застанет приятеля врасплох, но Берк ничуть не смутился и сразу приступил к объяснениям.

– Видите ли, дорогая маркиза, – с легкой усмешкой начал он, – выходит, что в этом опять виноваты вы, хотя и невольно. Если бы вы не были так заняты собственной персоной, могли бы уже давно заметить, что с Джоном не все ладно.

– Но позвольте, Берк, при чем же здесь я? – удивилась Элизабет, чуть нахмурившись. – Если в ваших отношениях что-то не ладится, зачем обвинять в этом кого-то другого? Кажется, я вовсе не старалась вас поссорить. Наоборот, делаю все возможное, чтобы вы помирились.

– Так-то оно так, но результат ваших усилий совершенно противоположный. И знаете, почему? Да потому, что Джон давно влюблен в вас. Еще с тех времен, когда вы не были маркизой Норвудской. – Перегнувшись через стол, Берк пристально смотрел на нее, пытаясь понять, какое впечатление произвели на Элизабет его слова. – Неужели вы ничего не замечали? – Молодому человеку в это совсем не верилось.

Смущенно кашлянув, она торопливо расправила складки своего муслинового платья.

– Ну, конечно, я замечала, что Джон иногда так странно посматривает на меня… Однако не больше, чем все остальные мужчины. И потом: если все обстоит так, как вы говорите, почему же он не попросил моей руки еще до замужества?

– Не попросил вашей руки? Элизабет, да прекратите вы, в самом деле! Спросите лучше, почему я тоже не попросил вашей руки, когда вы еще были свободны. Хотите услышать ответ? Я не сделал этого не потому, что боялся отказа вашего отца. Вы бы сами мне отказали, потому что у меня нет ни титула, ни большого богатства. А вы всегда были слишком тщеславны, чтобы довольствоваться малым. Ну, признайтесь же, что это так!

– Да, да, да, я в этом признаюсь! И перестаньте меня пытать, черт возьми! – Элизабет вскочила из-за стола, резко отодвинув стул. – В самом деле, Берк, зачем вы говорите мне все эти ужасные вещи? Я и без вас знаю, что я тщеславная, капризная и жестокая. Ну и покончим на этом.