— Чтоб алканы могли смешивать «Б-52». [13]

За окном шумел дремучий лес разбитых надежд. Сразу за зданием суда, у дверей благотворительной организации, выстроилась вереница отверженных, закутанных в поношенные пальто с чужого плеча, — очередь за пособием. Усталый старик толкал по тротуару мимо здания службы общественной безопасности две самодельные тележки, заполненные всяким хламом, его земными сокровищами. Какой-то чудак на углу орал сам на себя.

— Еще кофе? — спросила подавальщица-китаянка. Цинк кивнул.

Пока китаянка наполняла чашку, Цинк смотрелся в чайную ложечку. Отражение в вогнутом черпачке было перевернуто. «Как ты», — подумал он.

Грузчик за соседним столиком загадывал загадку.

— Какую рыбу ловят вдесятером на полсотни баксов?

— Ну? — спросил его друг.

— Блядюгу.

Дверь ресторанчика открылась, вошел мужчина, а за ним — двое тусклоглазых подростков с орущей стереомагнитолой. Из динамиков несся «Десперадо»: «Иглз» настойчиво советовали Цинку, и вообще каждому живущему на свете, позволить кому-нибудь полюбить их, пока не поздно.

Хоулетт уселся за столик напротив Цинка (он походил на Роберта Митчема — сонный взгляд и все прочее, — только на руке недоставало двух пальцев) и сказал:

— Признаю, опоздал, но, ей-богу, я не виноват. Да чего там, сам знаешь.

— Конечно, — ответил Цинк.

Он посмотрел на папку в здоровой руке Хоулетта.

— Вот то, что удалось записать, вплоть до вчерашней ночи. В конторе у Хенглера, дома и в «Службе подкрепления фантазий» — это одно из его прикрытий.

Цинк взял папку.

— Спасибо.

— Может, объяснишь, чего это ты так воспылал к Хенглеру?

— Незаконченное дельце, — ответил Цинк.

10: 59

В квартале от ресторанчика, в унылой небольшой комнате на Мейн-стрит Чандлер просматривал содержимое папки, которую вручил ему Хоулетт. Переговоры о продаже кино- и видеофильмов, об организации «поддержки фантазий» — и ни полслова о наркотиках.

Цинк положил папку и подошел к окну, смотревшему на подъезд здания суда. При водруженной над входом камере с телеобъективом, нацеленным на тротуар перед зданием, сегодня дежурил здоровенный детина лет под сорок по фамилии Карадон — длинные рыжевато-каштановые волосы, ухоженная борода и неискоренимое пристрастие к дрянной пище. Вытертый линолеум вокруг него усеивали пестрые обертки.

— Есть что интересное? — спросил Чандлер.

— Только черная шлюшка с неплохими буферами и очень даже недурственной кормой.

— А он не показывался?

— Пока нет, — ответил Карадон, и в эту минуту в комнату вошел третий мужчина.

В структуре Канадской королевской конной полиции существует несколько секретных подразделений. В частности, спецотделы «Н» и «Р» — ОсоН и ОсоР.

ОсоН расшифровывается как «особое наблюдение». Ядро отдела составляют десять специалистов по негласному надзору. Их речь пестрит выражениями вроде «агентурные подходы», «наружное наблюдение», «накрыть колпаком» и «работаем вариант «три машины». Здесь применяют методы ведения слежки, отшлифованные до тонкостей и опробованные британской, американской и израильской разведками. Однако люди из ОсоНа могли похвастать и особыми приемами — их вкладом в общее дело стало, например, использование компьютеров, радиомаяков, спутниковой ретрансляции, инфракрасной кино- и фотосъемки и биноклей со стабилизатором. Одного подозреваемого ОсоН нередко поручает сотне, а при необходимости и большему числу сотрудников. Билл Карадон был осоновцем.

В комнату же вошел сотрудник ОсоРа Кен Бене — русый, голубоглазый и лопоухий добродушный северянин. Он вырос на Юконе, служил в Арктике и после переподготовки был направлен в Ванкувер. ОсоР, или «Особые методы расследования», — это электронные уши полиции.

— Чертова сырость, — сказал Бене. — Окна из-за нее как запечатало, и от параболика никакого толку. Я пробовал найти укромное местечко внизу. Слишком рискованно, Цинк.

— Значит, перетопчемся, — ответил Чандлер.

— Что ты надеешься услышать? По-моему, эти пидоры на «Харлеях» — сявки. Тебе не кажется, что после субботней заварухи на бойне Хенглер ляжет на дно?

— Да, — согласился Чандлер. — Но он не обрубит свою последнюю связь с мотобандой, пока не убедится, что для нас он вне подозрений. Если он не хочет вылететь из дела, то ни за какие коврижки не похерит такой конец. Мы можем ошибиться раз, другой, третий. Он - только раз.

— Короче, чего делать? — Карадон не отрываясь смотрел в объектив камеры.

— Поймать парня в тот момент, когда он будет выходить из дверей. Если с ним выйдет адвокат Хенглера, пусть тоже попадет в кадр. Потом отправь наружку к дому Хенглера, к его видеостудии и к «Фантазиям». Фотографировать всех входящих и выходящих. И поставить телефон адвоката на кнопку. Кен Бене присвистнул:

— Это опасно, Цинк. Переговоры между адвокатом и его клиентами считаются конфиденциальными.

— Но не в том случае, если адвокат сам замешан в уголовщине. Кроме того, мне не нужны улики. Мне нужно нащупать след.

— Дело ведешь ты, — напомнил Бене. — Если что, тебе отвечать.

— Попытка не пытка, — ответил Цинк.

Карадон вдруг резко выпрямился и запустил камеру:

— Вон они.

Чандлер навел бинокль на тех, кто стоял у подъезда городского суда. Один, в дорогой шубе из темной норки и норковой же шапке а-ля русский казак, держал затянутой в перчатку рукой адвокатский портфель. Второй, со стрижкой «ирокез», дрожал от холода в черной кожаной куртке.

Цинк видел, как шевелятся их губы, видел белый парок их дыхания. Видел щетину, отросшую на подбритых висках Ирокеза за время непродолжительного заключения, и очертания подвязанной руки под мотоциклетной кожанкой. Цинк, сторонний наблюдатель, наконец проник в их мир.

«Кто-то должен заплатить за смерть Дженни Копп, — думал Чандлер. — И, честное слово, Хенглер, я не понимаю, почему это должен быть только я».

Англия. Лондон

Вторник. 7 января. 4: 25

На полу подвала лежало полное собрание Г. Ф. Лавкрафта. Один том был раскрыт на «Зове Ктулху». Из-за закрытой двери-зеркала, ведущей в канализацию, тянуло слабым запахом крови и разлагающейся человеческой плоти. Гудел генератор, стены омывал голубой мерцающий свет телевизионного экрана.

Когда фермер, персонаж фильма Хичкока, распростерся в углу спальни, Вурдалак нажатием кнопки стоп-кадра остановил видеомагнитофон.

Подвальную стену за телеэкраном занимал коллаж из пятисот налезающих один на другой плакатов, кадров из фильмов и рисунков в жанре черной фантастики, В центре коллажа висела большая картина, изображавшая монстра с осьминожьей головой и массой скользких, холодных бахромчатых щупалец на месте лица — Великого Ктулху, вульвическое творение Лавкрафта, воплощение кошмара, преследовавшего писателя ночами, кошмара о матери, оскопляющей юного сына.

Подняв глаза к портрету Великого Ктулху, Вурдалак прошептал единственное слово: «Мама…»

7: 11

Королевский адвокат Эдвин Чалмерс думал о своей любовнице, стараясь забыть о жене.

Думать о Молли удавалось без труда: последние восемь часов Эдвин провел с ней в постели, пил шампанское из ее пупка и глубокой ложбинки меж фантастических грудей и играл в десятки иных игр, рожденных восхитительно грязным, точно каирская сточная канава, воображением Молли. Однако позабыть о Флоренс было не так-то легко.

С первого взгляда на королевского адвоката Эдвина Чалмерса, худощавого педанта, становилось ясно, что он исполняет обязанности старшего юрисконсульта в адвокатской конторе, занимающейся весьма прибыльными гражданскими делами. Поверх костюма, купленного на Сэвил-Роу, на Эдвине было дорогое пальто от «Барберри», шею обнимало белое шелковое кашне, а крупную голову украшала норковая шапка, купленная в Москве.