Вакстон долго всматривался в лицо своей невесты, его холодный взгляд был красноречивее любых признаний, и Каролина содрогнулась, представив себе его «чистые намерения». Затем он обратил свой взор на бледного и трясущегося от страха старика виконта.

– Как это понимать, Гринборо? Что это? Неповиновение?

– Что вы, что вы, милорд! Какое неповиновение? – Голос отца дрожал от испуга. – Просто девушка еще не пришла в себя от неожиданного известия. Это скоро пройдет, не волнуйтесь.

Каролина стояла молча, сжав зубы. По-прежнему не выпуская из руки прядь ее волос, лорд стукнул об пол тростью. И гулкий звук был похож на удар молотка судьи, оглашающего приговор.

– Не переживайте, юная леди, наш союз произойдет не раньше, чем вы созреете для супружеской жизни, – провозгласил Вакстон. – Свадьба состоится не скоро, а к тому времени вы успеете попривыкнуть ко мне.

После этих слов из глаз Каролины то ли от боли, то ли от внезапной радости потекли слезы. Подняв ресницы, она встретилась взглядом с человеком, который стал причиной ее страданий.

– Этого не случится, – уверенно прошептала она и сама поразилась твердости своего голоса. – К тому времени я возненавижу вас еще сильнее.

Хаверинг-хауз, Эссекс,

Англия.

Январь 1662 года.

Нащупав ногой ступеньку, Каролина остановилась и прижалась спиной к шершавой каменной стене. «Нужно отдохнуть, успокоиться», – подумала она. Подъем по крутой винтовой лестнице без перил, да еще в полной темноте, был крайне опасен. Один неверный шаг, и нога скользнет вниз, и тогда – неминуемая смерть на полу пустой башни. Единственная возможность избежать падения – ни в коем случае не отступать от сырой, покрытой плесенью стены.

Каролина прижала руки к груди и почувствовала, как сильно бьется ее сердце. Темень и тишина, нарушаемая лишь ее дыханием и шуршанием пробегающих по ступенькам мышей. Да еще их противный писк. Чем выше она взбиралась, тем сильнее дрожала от холода и страха. Сейчас от порывов ледяного январского ветра ее не спасала даже теплая накидка, отороченная мехом горностая.

За прошедшие восемь лет Каролина уже не раз пыталась преодолеть эти опасные ступеньки в попытке подняться на вершину башни, где на четвертом ярусе находилась таинственная лаборатория Вакстона, странная комната, куда, по словам ее обитателя, «не должна заходить ни одна женщина».

Каролина правильно выбрала время, справедливо полагая, что только сейчас она может разорвать путы, связывающие ее с ненавистным графом Вакстоном. Другого случая у нее не будет. Долгих восемь лет ей приходилось изо дня в день выносить этот тягостный брак. Она была не женой, а пленницей, и вся ее жизнь состояла из ограничений. Ей запрещалось многое – покидать пределы поместья, встречаться с другими женщинами и даже ездить за покупками. Каролину ограждали даже от крестьян, она никогда не проезжала по поместью без сопровождения. И непонятно было, кем были скачущие за ней люди – то ли ее слугами, то ли охранниками.

После свадьбы и последовавшего вскоре самоубийства отца Каролину вообще редко выпускали из своей комнаты. Вакстон панически боялся, что при первом же удобном случае она наставит ему рога, и вскоре просто запер ее в третьем крыле Хаверинг-хауза, откуда его жену выводили только по праздникам, которые Вакстон устраивал для своих друзей, таких же, по ее мнению, подлецов, как и он сам. Они смотрели на Каролину как на некую диковинку. Еще бы, жена-девственница, такое нечасто случается. Все восемь лет бедная девушка страдала и от постоянных скандалов, которые устраивал ей муж, и от ненавистной обязанности пытаться отдать ему то, что он не мог взять. Последнее она воспринимала как надругательство над собой. С каждым днем ей все труднее становилось переносить его грязные ласки ночью и бесконечное одиночество днем.

И все эти долгие годы Каролина думала лишь об одном – как бы покончить с этим браком. Она искала любую возможность обрести свободу, но не находила ее. И вот однажды, когда, казалось, всякая надежда на спасение исчезла, молитвы ее были услышаны. Решение пришло в образе небольшого листочка бумаги, запрятанного мужем в потайном ящичке письменного стола в его спальне. В письме указывались имена двенадцати аристократов, вовлеченных в заговор против недавно коронованного английского монарха. За подобное преступление против короны в то время существовало два вида наказания – повешение или отсечение головы.

Подобно многим «круглоголовым» – так во времена краткого правления Кромвеля называли приверженцев парламентской демократии, – лорд Вакстон с готовностью приветствовал восстановление монархии. Король Карл, в свою очередь, также охотно принял в свое стадо заблудшую овцу. Как и многие остальные члены правительства Кромвеля, Вакстон выразил королю свою преданность и поклялся защищать его с еще большим рвением, чем до прихода к власти лорда-протектора. Два года хаоса и анархии, последовавшие за смертью Кромвеля, помогли сплотиться недавним непримиримым противникам – «круглоголовым» и монархистам.

Одна только Каролина знала, что ее муж, присягая на верность Карлу, лгал. В душе он остался тем же противником монархии, о чем свидетельствовало его имя в списке прочих заговорщиков. Доказательство его предательства, этот крошечный листок бумаги, и было единственным средством спасения от того рабства, которое Вакстон со свойственным ему лицемерием называл браком. Именно этот тоненький листочек бумаги, как думала Каролина, сможет освободить ее от объятий мужа, больше похожих на мертвую хватку.

Она перевела дух и, набравшись смелости, оторвала руки от спасительной стены. Приподняв бархатные юбки, она преодолела последний пролет и подошла к сколоченной из грубых тяжелых досок двери, за которой пряталась лаборатория Вакстона. Возле двери мерцала оплывшая свеча. Помедлив, Каролина уверенно постучала. Не успела она отдернуть руку, как дверь открылась и, к немалому ее удивлению, перед ней предстал не муж, а герцог Хант.

От страха у бедняжки перехватило дыхание. Она вздрогнула и непроизвольно сделала шаг назад. То, что Хант оказался здесь, в Хаверинг-хаузе, явилось для нее полнейшей неожиданностью. Если бы она знала, что герцог в лаборатории, то никогда бы не осмелилась подняться сюда.

– Приятного вечера вам, миледи, – проговорил Хант, ощупывая Каролину нагловатым взглядом. – Я уже было подумал, что до утра не смогу насладиться вашим обществом, ваш муж уверил меня, что вы ушли к себе.

С неприязнью разглядывала она бледное лицо герцога, светлый парик делал его почти бескровным. Во всем его облике было нечто зловещее. Сама не зная почему, Каролина боялась этого альбиноса даже больше, чем мужа. Лучший друг Вакстона, герцог Хант не вел себя с ней нахально, но каждое его слово и каждый жест словно бы говорили ей, что это он, Хант, когда-нибудь отнимет у нее девственность, лишив ее мужа единственного, чем тот так гордился и дорожил.

Полгода он преследовал ее, докучал назойливыми разговорами, подкарауливал в самых неожиданных местах Хаверинг-хауза, пытаясь украсть то, чего не в силах был взять Вакстон. Даже когда Хант улыбался, вид у него был устрашающий, бледная кожа и демонические красноватые глаза, парализуя собеседника, производили жуткое впечатление. Человек целеустремленный и мстительный, сметающий всех, кто осмеливался стать на его пути, он пользовался большим влиянием в Уайтхолле и считался другом короля.

– Леди Вакстон? – раздался удивленный голос ее мужа, появившегося за спиной Ханта. Он был явно чем-то раздражен. – Что заставило вас подняться сюда? Я предупреждал вас: если я вам понадоблюсь, присылайте Уоррена.

– П-п-п-простите меня, – залепетала Каролина и повернулась, чтобы уйти. – Я поговорю с вами об этом потом.

– Зачем откладывать? – усмехнулся Хант и, вытащив маленького хорька-альбиноса, которого часто носил в кармане камзола, добавил: – Заходите, дорогая леди Вакстон, не стесняйтесь, я как раз собирался идти спать. Поездка из Лондона была тяжелой, я изрядно устал. Дороги ужасные – сплошная грязь, не проедешь.