Она широко открыла глаза и сразу же отвела их в сторону:

– Вы не обязаны были это делать, Хэп.

– Я знаю, но, возможно, мне хотелось этого. Может быть, я чувствовал себя перед вами в долгу.

– В долгу? За что?

– Ладно, Энни, все равно волы мне ни к чему, к тому же теперь не нужно будет тащиться назад в форт Кончо.

– Но почему вы не перестаете повторять, будто вы передо мной в долгу? Это я перед вами в долгу, Хэп! Ведь именно я была для вас все это время обузой! Так что это я обязана вам, а не вы мне.

– Если бы я тогда сделал свою работу как следует, вы не попали бы в беду.

– Нет, лошадей я не могу от вас принять, так и знайте.

Пытаясь не показать своего огорчения, он пожал плечами и небрежно проговорил:

– Ну, не поеду же я туда, Энни, чтобы обменять их обратно.

– Я, право, не знаю…

Он прошел мимо нее в глубь комнаты и опустился в кресло-качалку рядом с печкой.

– Я занесу то, что привез, попозднее, – произнес он, глядя на нее снизу вверх, – а сейчас мне хотелось бы немного передохнуть и, может быть, чего-нибудь перекусить, если, конечно, для этого не нужно будет специально готовить.

В выражении его лица, во взъерошенных волосах, во всем облике было что-то мальчишеское и очень непосредственное, так что она не могла на него сердиться.

– Ладно, пусть будет по-вашему, – уступила она, понимая, что тут уже ничего не поделаешь, – но клянусь вам, я все равно найду способ возвратить вам долг! Ну а что касается еды, то могу предложить холодную курицу, бобы с хлебом или же, если хотите, поджарю яичницу.

– Меня устроит все, что угодно, – сказал он, лениво откинувшись на спинку кресла. – Такому человеку, как я, угодить совершенно несложно, Энни. Так что не стоит из-за меня особенно хлопотать.

– Тогда выбирайте сами, – ответила она и невольно улыбнулась. – Ведь я не умею читать чужие мысли, вы разве забыли?

– А какая курица?

– Жареная. Мы ее ели вчера за ужином, но она простояла всю ночь на холоде.

– Небось остались одни только крылышки?

Она покачала головой:

– Нет, белое мясо.

– Что ж, подходит. С бобами. Не возражаю, если будут холодные. Наверное, за всю свою жизнь я съел их в таком виде целые тонны.

– Только это зеленые бобы, Хэп.

– Вот как. Ну, ничего, я не против и такие попробовать.

– И все же я их подогрею, – решила она. – Уж это, по крайней мере, я могу для вас сделать.

Он чувствовал себя чертовски усталым, но не жалел, что, не щадя себя, торопился назад. Глаза его закрылись, но он тут же их открыл и обвел взглядом комнату. С удовольствием вдыхая запах свежеполированного дерева, любуясь чистыми, накрахмаленными занавесками, наслаждаясь теплом, исходящим от печки, он в то же время испытывал острое сожаление: вот чего он был лишен так много лет, вот как должен жить всякий нормальный человек.

Несмотря на сильную усталость, Энни никак не удавалось заснуть. Дом ее был в образцовом порядке, кладовая полна продуктов, но все это не так уж много и значило. Лежа в кровати, которую она когда-то делила с Итаном, и прислушиваясь к ночной тишине, она чувствовала себя невыносимо, удручающе одинокой. Нет, она не хочет так жить. Она хочет, чтобы жизнь была такой же, как прежде. Но это, увы, невозможно. Ах, если бы с ней была хотя бы Сюзанна!

Наконец, не в силах выдерживать эту муку, она выбралась из постели и, сев на краю кровати, накинула на себя старый фланелевый халат. Завязывая пояс, она водила ногой по ледяному полу, нащупывая домашние туфли с вязаным верхом, затем нагнулась и надела их. Трясясь от холода, она пробиралась в темноте в гостиную и вдруг увидела под дверью полоску тусклого света. Приоткрыв дверь и заглянув внутрь, она увидела, что на столе горит керосиновая лампа, и почувствовала исходящее от печи тепло.

Неужели Уокер еще не ложился? Ведь уже очень поздно – видимо, далеко за полночь. Ступая как можно осторожнее, она пробралась в комнату и увидела в кресле-качалке Хэпа. Судя по всему, он спал. Она повернулась и направилась назад к двери. И вдруг вскрикнула и подскочила в испуге, почувствовав, как что-то прошмыгнуло по ее ноге.

Хэп проснулся и сел прямо.

– Что, донимают котята?

– Я подумала, это мышь.

– Должен сказать, страшно шустрые чертенята, – пробормотал он.

– Я не знала, что вы еще не ложились.

– Да, сидел, нежился у огня и говорил себе: вот сейчас пойду лягу, но так и не собрался. Но я был уверен, что вы давно уже спите.

– Никак не могла заснуть и решила подогреть себе молока. Может, и вы хотите?

– Козьего молока? Нет уж, благодарю. – Он поднял с пола бутылку с продолговатым горлышком. – Это действует эффективнее.

– Спиртное, что ли?

– Точнее, виски.

– Я вижу, вы довольно много пьете.

Он, казалось, задумался на минутку, затем пожал плечами:

– Не знаю. Можно и так сказать.

– Я так и говорю.

– У каждого человека должны быть недостатки, иначе жить на свете неинтересно. Вот у вас, Энни, есть какие-нибудь недостатки?

– Мне кажется, вы пьяны.

– Абсолютно нет. – Он с трудом поднялся с кресла, подошел к Энни и протянул ей бутылку. – Не тратьте времени на козье молоко, Энни. Если хотите обо всем забыть, это самое надежное средство. В бутылке можно утопить любые горести и печали.

– Я не нуждаюсь в этом. – Не сомневаясь, что он выпил уже достаточно много, она предложила: – Может, хотите кофе? Я вмиг сварю.

– Нет. Я же сказал, у меня ни в одном глазу, – для убедительности он поднес бутылку к ее лицу и показал пальцем: – Вот видите, почти полная. И с чего вы взяли, что я пьян?

– Мне казалось, что этого следовало ожидать.

– А он пил?

– Кто?

Рука с бутылкой указала в сторону пианино:

– Ваш супруг.

– Нет. По крайней мере, не часто. А пьяным я его вообще никогда не видела.

– Неудивительно – у него были вы.

– Не вижу, какая здесь связь.

– Еще и какая. Счастливые мужчины не пьют. Если не верите, спросите у меня. Я ведь, знаете ли, был когда-то счастливым.

– Пока вас не ранили?

– Не знаю. Может быть. Хотя нет, еще до этого, – решил он. – Стало быть, вы хотели бы уснуть? В таком случае приготовьте себе пуншу.

– К сожалению, не умею. Знаете что, возьму-ка я все-таки кофейник и сварю кофе.

– Думаю, плита на кухне уже остыла. Может, пойти и разжечь ее?

– Я и здесь могу его сварить.

– А мне так нравится бывать на кухне, – произнес он. – Ну а посреди ночи сидеть за кухонным столом будет особенно приятно. Пойду-ка я разожгу плиту.

– Ладно. А потом я сварю кофе.

– Я вам никогда не говорил, что не отношусь к любителям этого напитка?

– Ах да, действительно говорили, – вспомнила она. – Вы еще положили в чашку целых три ложки сахара, когда пили его у Спренгеров.

– Было дело. Всякий, кто когда-нибудь ездил с Клеем, потихоньку начинал ненавидеть эту бурду. Его кофе был больше похож на жидкую грязь.

Все это время Хэп не отрывал глаз от Энни, любуясь ее красивым лицом, спадающими на плечи светлыми волосами, ладной фигурой в выцветшем фланелевом халате, нежной шеей, выглядывающей из ночной рубашки под халатом. Наконец он задумчиво произнес:

– Не укладывается в голове, как такая женщина, как вы, может прозябать в этой глуши, общаясь с такими, как я. Вы ведь и сами это понимаете, признайтесь?

– А куда мне ехать? Это все-таки мой дом, – напомнила она ему. – Ну хорошо, раз вы не хотите кофе, как насчет чая?

– Чая? – механически повторил он.

– Что вы имеете против чая? Он ведь не козье молоко. И не кофе.

– Ладно, пусть будет чай.

Последовав за Энни на кухню, он поставил бутылку на стол и, пока она зажигала фонарь, занялся плитой.

– Некоторые угольки еще тлеют, так что плита еще не совсем погасла – как говорится, еще волочит.

– Волочит?

– Ну да, то есть вроде бы уже скончалась, но еще не поздно ее вернуть к жизни.