– Ну, тогда я могу сообщить вам кое-что о Нансене. Он прибыл 13 августа в Вардё и сейчас находится в Хаммерфесте, откуда, кажется сегодня, собирается выйти на английской яхте в Тромсё.

– Значит, Нансен вернулся!

Бородатый человек вскочил, словно мяч со стула, обуреваемый чувствами, которые, видимо, редко обнаруживаются у этого человека, и со словами: «Я должен немедленно сообщить об этом остальным!» – исчез за дверью.

Минуту спустя он вернулся в сопровождении Скотт-Хансена, Блессинга, Мугста и Бентсена. Все они обезумели от радости, мое сообщение венчало все и позволяло им в полной мере наслаждаться радостью, которую они испытали, вернувшись домой из долгой и трудной экспедиции, но ничего не зная о судьбе их начальника и его товарища. Вот это была радость!

– Неужели правда это, правда, что Нансен вернулся? – спрашивали они все наперебой. – Вот так счастливый день!

Вот так радость! И какое удивительное совпадение, что Нансен вернулся домой в тот же самый день, когда мы освободились изо льдов и могли взять курс на родину!

Они поздравляли друг друга, обнимались и пожимали один другому руки, эти взволнованные и растроганные, закаленные ребята.

В тихий утренний час внезапно раздались два громовых выстрела с «Фрама», сопровождавшиеся громким «ура» в честь двух отсутствующих товарищей. Жители города, еще объятые сном, в смятении вскочили с постелей. Мало-помалу сообразив, что это удивительное судно может быть только «Фрамом», они не замедлили сбежаться, чтобы взглянуть на него.

Когда команда «Фрама», стоявшего на якоре, почувствовала доносившийся с берега запах свежескошенного сена, он поразил их, как чудо из чудес. Зеленые равнины с простыми цветами и согнутые, надломленные безжалостными ветрами и непогодою хилые деревья, разбросанные повсюду, показались им такими прелестными, что наш довольно бесплодный остров представился им настоящим раем! Да, сегодня они поваляются на свежей траве наших пригорков.

Впрочем, природа была в радостном, праздничном уборе, насколько она вообще может быть нарядной в это позднее время года на нашем Севере; фьорд расстилался гладким зеркалом, словно боялся малейшим волнением нарушить покой видавшего виды и потрепанного бурями боевого корабля; фьорд легко покачивал его сейчас на своей сверкающей глади.

О «Фраме» все они отзывались с восторгом; по-моему, нет ни одного человека на борту, который не любил бы своего корабля. «Более крепкого, более великолепного судна, – заявил Свердруп, – не построил еще никто; равного ему нет в мире…»

По пути к гавани я встретил пятерых товарищей. Нурдал тотчас помчался с радостным сообщением к тем, кто ждал на борту, а мы, остальные, расположились у начальника телеграфной станции пить горячий, бесподобно вкусный кофе – лучшее, чем могла угостить нас родина.

Но дело не ограничилось одним кофе, и не только начальник телеграфной станции угощал нас. Вскоре захлопали пробки от шампанского сначала в доме у местного коммерсанта, потом у ленсмана, а начальник телеграфной станции в это время отправлял одну телеграмму за другой о нашем прибытии – Нансену, королю, правительству, родным и друзьям.

В 10 ч утра мы подняли якорь, чтобы идти навстречу Нансену и Йохансену в Тромсё; обогнули с севера Скьёрвё и пошли на юг. Около Ульфстиндена встретили «Конунга Халфдана», который с 600 пассажирами вышел нам навстречу из Тромсё. Мы приняли предложение взять нас на буксир, и в 8 ч 30 мин часов вечера «Фрам» в сопровождении сотен украшенных флагами лодок, приветствуемый ликующими криками и возгласами «Добро пожаловать!», – вошел в гавань Тромсё.

На следующий день, 23 августа, в 4 ч пополудни пришла паровая яхта сэра Джорджа Баден-Поуэла «Отария», на борту которой находились доктор Нансен и Йохансен. После 17-месячной разлуки ряды наши снова сомкнулись, вся Норвежская полярная экспедиция была снова в полном составе.

Фритьоф Нансен

Каковы результаты Норвежской полярной экспедиции»? Вот вопрос, на который справедливо, пожалуй, ожидать здесь ответа. Но материалы научных наблюдений так разнообразны и настолько обширны, что еще много времени пройдет, прежде чем они будут вполне обработаны специалистами; пока это не сделано, нельзя оценить их по достоинству. Поэтому придется опубликовать эти результаты в специальных научных изданиях. Я постараюсь, однако, в заключение этого отчета указать на некоторые из важнейших предварительных выводов[401].

Открытие новых земель не было целью экспедиции, которая была рассчитана на то, что ее понесет льдом и что, в лучшем случае, она пройдет вдали от суши, которая могла бы явиться препятствием для дрейфа. Однако нужно сказать, что экспедиция в немалой степени расширила наши сведения о распределении суши и моря в областях, ближайших к полюсу.

Важнейшим географическим открытием, сделанным нами, без сомнения, является глубокое Полярное море. Как уже упоминалось в проекте экспедиции, до сих пор обыкновенно считали его мелким. При дебатах в Лондонском географическом обществе перед моим отъездом, многие утверждали, что мы должны встретить землю «почти со всех сторон полюса». Где дотоле ни исследовали это море, везде оно оказывалось мелким. К югу от Земли Франца-Иосифа и Шпицбергена оно имело глубины всего около 300 м, тогда как к северу от берегов Сибири не найдено было глубин более 75, самое большее 150 м. К тому же экспедиции, проникавшие по этому морю на север, постоянно открывали новые земли. Австро-венгерская экспедиция на «Тегеттгофе» во время своего дрейфа наткнулась на Землю Франца-Иосифа, экспедиция «Жаннетты» открыла остров Генриетты, остров Жаннетты и землю Беннетта. Я тоже считал Полярный бассейн вообще мелким, хотя и указывал на вероятность того, что поперек неисследованного Полярного бассейна проходит более глубокий канал, связывающий большую глубину (до 4900 м) между Шпицбергеном и Гренландией с той областью, в которой странствовала «Жаннетта». Такой канал мы и нашли до известной степени, так как под 70° северной широты к северу от Новосибирских островов море внезапно стало глубоко и дно опустилось до 3500 и 3800 м, и эта глубина сохранилась в течение всего дрейфа «Фрама» к северо-западу и западу вплоть до области, лежащей к северу от Шпицбергена. Я думаю, что это не может быть лишь узким каналом; значительная часть Полярного бассейна – глубокое море, составляющее северное и восточное продолжение глубин северного Атлантического океана.

Мы не можем составить себе сколько-нибудь обоснованного мнения о том, как далеко на восток простирается эта глубина; мы знаем только, что она захватывает такой дальний восток как область, лежащая к северу от Новосибирских островов; но весьма вероятно, что она заходит еще восточнее, если судить по тому, что «Жаннетта», всякий раз как ее относило к северу или востоку, обнаруживала возрастание глубины.

Какое же можно теперь вывести вероятное заключение о распределении суши и моря в не исследованной еще части Полярного моря? Считаю возможным с уверенностью утверждать, что по эту сторону полюса суши мало или даже ее вовсе нет, и заключаю это по многим признакам. Уже само по себе невероятно, чтобы глубокое море столь значительного протяжения было лишь узким каналом; наверно, оно распространяется далеко и к северу от нашего маршрута. К тому же мы не видали признаков земли ни в каком направлении. Во время нашего санного путешествия на север оказалось, что лед двигался с большою скоростью, еще большей, нежели та, какую мы находили южнее. В полыньях замечалось сильное движение, и самих нас часто несло довольно быстро по разным направлениям, так быстро, что временами казалось, будто мы просто беспомощно носимся по воле ветра и течений. Массы льдов едва ли могли двигаться так свободно, если бы поблизости находилась сколько-нибудь значительная земля, которая должна была бы непременно препятствовать их дрейфу.