«Вторник, 30 июля. Невероятно медленно идем мы вперед, но все же приближаемся к земле[301]. Самые неожиданные препятствия встают перед нами. У меня вдруг открылись сильные боли в пояснице (невралгия поясничного нерва?), вчера я тащился вперед, лишь напрягая всю силу воли. Во всех сколько-нибудь трудных местах Йохансену приходилось помогать мне перетаскивать нарты. Боли начались позавчера, и под конец перехода Йохансену пришлось заменить меня в роли разведчика пути.
Вчера стало еще хуже. Как будет сегодня, не узнаю, пока не двинусь с места. Я буду рад, если смогу все-таки тащиться вперед, хотя бы и с невыносимой болью.
Вчера в 3 ч утра из-за дождя пришлось остановиться и сделать привал, проведя в пути всего 9 ч. Мы успели, однако, насквозь промокнуть, прежде чем удалось найти подходящее для стоянки место и забраться в палатку. Здесь пролежали, пока лил дождь, целые сутки, но так и не высохли. Под нами лужи воды, а спальный мешок снизу насквозь промок, хоть выжимай. Теперь ветер повернул к западу, дождь прекратился, мы сварили кашу, позавтракали и намереваемся продолжать путь. Если снова польет дождь, придется опять остановиться: никак нельзя рисковать промокнуть насквозь, так как у нас нет ни белья, ни одежды на смену. Приятного мало – лежать с мокрыми ногами, когда ступни превращаются в ледяные сосульки и на всем теле нет сухой нитки.
Вчера четыре раза видели розовых чаек-одиночек, и сегодня утром Йохансен заметил пару их, когда ходил за водой[302]».
«Среда, 31 июля. Лед весь изломан, и двигаться по нему очень тяжело, всюду торосы и полыньи. От постоянных сжатий и напора льдин друг на друга лед крошится, в разводьях всюду мелкобитые осколки и ледяная каша. Идти в каяках на веслах немыслимо, и поэтому приходится подолгу искать сколько-нибудь сносной переправы. Иной раз сами сооружаем такую переправу, подтаскивая одну небольшую льдину к другой, или же, поставив нарты на льдину, переправляемся на ней, как на плоту. Каждая полынья забирает у нас много труда и времени, подвигаемся крайне медленно.
С поясницей дело плохо. Йохансену и вчера пришлось быть разведчиком, а вечером и утром он должен был вдобавок разувать и обувать меня: сам я не в состоянии этого сделать. Йохансен трогательно заботлив, он ухаживает за мной, как за малым ребенком, и делает втихомолку, без моего ведома все, что, по его мнению, может принести мне облегчение. Бедняга, ему приходится теперь работать за двоих, и кто знает, когда это кончится. Сегодня, впрочем, я чувствую себя лучше и надеюсь, что скоро все снова будет в порядке».
На пути к Северному полюсу
Рисунок Фритьофа Нансена
«Четверг, 1 августа. Можно ли вообразить лед более изломанным, чем здесь? Все же подвигаемся вперед, хотя и медленно, но продвигаемся, и пока что мы должны, пожалуй, довольствоваться этим. Впрочем, для разнообразия вчера была великолепная погода, ясная и лучезарная; но, видимо, южный ветер, который дул все последние дни и вскрыл полыньи, снова отогнал нас на порядочное расстояние от земли. Нас отнесло также довольно далеко к востоку: больше не видна земля с черными скалами на западе, которую заметили прежде других. По-видимому, розовые чайки гнездятся на этой земле; мы наблюдаем их ежедневно.
Одно, впрочем, радует меня: спина почти совсем не болит и, следовательно, не будет больше мешать нашему продвижению. Я получил теперь представление о том, что случилось бы, если бы один из нас заболел серьезно. Боюсь, что участь наша была бы тогда решена».
«Пятница, 2 августа. Точно все восстало против нас, чинит нам препятствия, старается помешать выбраться из этих плавучих льдов. Спина больше не болит, и лед вчера стал ровнее, так что мы чуть было не сделали довольно хороший переход за день. Но встречный ветер и течение опять отбросили нас от земли! Я боюсь, что с этими двумя неприятелями борьба бесполезна. Нас отнесло далеко на юго-восток; северная оконечность земли лежит теперь примерно на западе от нас, и мы находимся почти под 81°36 . Одна надежда, что этот дрейф на восток, удаляющий нас прочь от земли, прекратится или примет другое направление, и тогда мы снова приблизимся к земле. Вдобавок, на наше несчастье, полыньи затянуло молодым льдом, и стало почти невозможно пользоваться каяками. Если так пойдет дальше, дело наше дрянь.
Пока же ничего не остается делать, как идти вперед, напрягая все свои силы. Если же нас все-таки опять отнесет назад вместе с плавучим льдом, тогда, тогда…»
«Суббота, 3 августа. Неимоверные усилия! Мы, конечно, никогда бы не приложили их, если бы не знали, что нам нужно идти. По-моему, мы черт знает как мало продвинулись, если только вообще продвинулись… Последние дни для собак нет другого корма, кроме чаек и глупышей, которых удается подстрелить не больше двух штук за день. Вчера собаки получили только по маленькому кусочку сала на каждую».
«Воскресенье, 4 августа. Самое мучительное – это проклятые полыньи. Часто приходится плестись не одну сотню метров по едва замерзшему снежному салу или перепрыгивать с одной льдины на другую, таща за собой нарты и непрерывно рискуя, что они кувырнутся в воду. Вчера Йохансен сам чуть было не провалился, но, к счастью, и на этот раз, как уже бывало, дело кончилось благополучно. А собаки то и дело принимают ледяные ванны».
«Понедельник, 5 августа. Худшего льда, чем вчера, мы никогда еще не встречали. И все же удалось проползти некоторое расстояние, и день ознаменовался двумя радостными событиями: во-первых, Йохансена не съел медведь, во-вторых, мы увидели открытую воду у берега, у подножия ледника.
Тронулись в путь вчера примерно часов в семь утра и попали на лед, который превзошел самого себя своей неровностью. Точно какой-то гигант нашвырял в хаотическом беспорядке огромнейшие глыбы льда, насыпал между ними глубокие сугробы мокрого снега, под которыми стоит вода и в которые проваливаешься до пояса. Между глыбами льда беспрестанно попадаются глубокие лужи. Приходилось перелезать через горы и долы, то поднимаясь вверх, то спускаясь через одну глыбу льда за другой, через один хребет за другим, преодолевая в промежутках глубокие расщелины. Нет ни одного гладкого места, хотя бы такой величины, чтобы на нем можно было раскинуть палатку.
И так все время. В довершение всех бед пал такой густой туман, что в ста шагах ничего не видно.
После невероятных усилий подошли, наконец, к полынье, через которую решили переправиться на каяках. Очистив край полыньи от молодого льда и обломков, я подтащил к воде свои нарты и еще придерживал их, не давая соскользнуть, когда вдруг позади послышался шум, и Йохансен, который только что повернулся, чтобы подтащить свои нарты к моим[303], закричал: «Берите ружья!» Я обернулся и увидел, что огромный медведь бросился на Йохансена и опрокинул его навзничь, на спину. Я хотел схватить ружье, лежавшее в чехле на носу моего каяка, но в эту самую минуту каяк соскользнул в воду. Мелькнула мысль прыгнуть в каяк и стрелять оттуда, но это было рискованно. Я стал поспешно втаскивать каяк с его тяжелой поклажей на высокую кромку льда; сделать это было нелегко: каяк был сильно нагружен. Стоя на коленях, я тянул, дергал и, распластавшись на палубе, старался как-нибудь достать ружье. Оглянуться и посмотреть, что делается сзади, было некогда. И вдруг я услыхал спокойный голос Йохансена: «Вы должны поторопиться, если не хотите опоздать». Поторопиться! Я и так, кажется, тороплюсь! Наконец, мне удалось дотянуться до приклада ружья. Я выхватил его из чехла, повернулся кругом в сидячем положении и быстро взвел курок для стрельбы дробью. Медведь стоял не больше чем в двух шагах от меня, готовясь «приласкать» Кайфаса. Времени терять было нельзя, и, не взводя второго курка, я выстрелил. Весь заряд дроби попал медведю в голову позади уха, и он упал между нами мертвый.
