– Хорошо, – сказала она Стивену, – что иногда бывают такие хеппи-энды, как у Бриджет и Рэндалла. – Дана не стала говорить, что Сэм и Бен вернулись в колледж, пока они спали, оставив дурацкую записку про то, что не хотят попасть в пробку.
И о том, что она нашла огромные листы там, где их оставила, потому что Сэма больше не волновало, кто убил мужа его любовницы, она тоже говорить не стала.
Говорить об этих вещах бесполезно – от этого они не изменятся, хотя мог бы получиться сюрприз, когда они въехали во двор и увидели Сэма на ступеньках у двери.
– Привет, – сказал сын, неуклюже поднимаясь. Он впервые заговорил с матерью с тех пор, как она велела ему надеть рубашку. – Как праздник?
– Скучный, – ответил Стивен. – Правда, туда Китти явилась. Такую сцену закатила!
Дана поморщилась. Сэм поежился.
– Здорово выглядишь, мам, – сказал он.
Она посмотрела на свое платье от Марчезе, которое выглядело куда менее помятым, чем она себя чувствовала.
– Мы можем поговорить? – спросил он.
– Конечно, – сказал Стивен, – но я думал, что вы уже уехали.
– Нет еще, пап. И я вообще-то хотел поговорить только с мамой.
– А, – сказал Стивен, – ну конечно.
Он ушел в дом, потому что Стивен был хорошим отцом и хорошим мужем и знал, что дело в основном касалось Даны и Сэма, а его позовут, если понадобится его совет.
– Милый, – сказала Дана, – на улице прохладно.
– Ничего, мам, я уже не ребенок.
Видимо, сын решил, что она беспокоится за него, а не за себя, но дети именно всегда так и думают, правда?
– Я не мог вернуться в колледж, не извинившись перед тобой. Не сказав, как я сожалею о том, что сделал. И еще за то, что ты обо всем узнала.
– О чем, Сэм? О том, что ты спишь с Китти, или о том, что я узнала? – Тон ее был язвительным, но это получилось непроизвольно.
– Обо всем. И о том и о другом.
Дана могла бы сказать, что все в порядке, но на самом деле она так не думала, до тех пор пока не увидела, что у него на глазах выступили слезы.
– Я сказал Бену, что мне надо вернуться, потому что мы с тобой повздорили. Прости меня, мам. Мне стыдно и совестно.
Стыдно и совестно. Она вздохнула. Кто-то когда-то уже говорил эти слова. Кто-то, помимо ее чувствительного, слишком заботливого сына.
Стыдно.
И совестно.
И тогда Дана припомнила, где она слышала эти слова раньше. Они были в записке, написанной ее отцом давным-давно. Написанной на клочке бумаги, которую он прислал из тюремной камеры, вместе с сообщением о смерти ее матери.
«Мне так стыдно. И совестно».
Она села на ступеньки.
– Мне тоже стыдно, Сэм. Я не хотела судить тебя. Иногда родители… ну, иногда мы слишком сильно реагируем, когда думаем, что на карту поставлено благополучие наших детей.
– Но здесь ты была права, мам. Это была ошибка – то, что мы делали с Китти. Не важно, чья тут была вина – ее или моя. Просто это было неправильно. И я всегда об этом знал.
Сын сел рядом с ней, а она обняла его одной рукой. И тогда Дана решила, что не имеет никакого значения, узнают ли они когда-нибудь о том, кто убил Винсента. Не имеет никакого значения, знает ли Бриджет, что Дане известно, что Эйми не дочь Рэндалла, или что весь город узнает о том, что Кэролайн предпочитает женщин. Не имеет никакого значения, появится ли Лорен после так называемой ссоры с Бобом или нет.
Единственное, что было важно, – это время на то, чтобы попытаться понять друг друга. Проявить терпение, научиться толерантности. Все, что имело значение, – это умение прощать и заслужить прощение.
– Милый, – сказала Дана, вороша волосы Сэма, – не мог бы ты помочь мне с одним проектом?
Он застонал:
– Нет, я отошел отдел, мам. Я думаю сменить специализацию на корпоративное право вместо этой криминальной ерунды.
– А что, если нам поможет твой «незаменимый Интернет»? Что, если это что-то простое, например поиск пропавшего человека?
Сэм выпрямился.
– Пропавшего человека? – Он, возможно, и был похож на своего отца, но у него было стремление Даны к собиранию деталей, к желанию сложить из мировых проблем разрешимую головоломку.
– Да, – сказала она. – Начнем с Индианы. Пора найти твоего деда.
Глава 37
Дом оставался все таким же, но казался теперь меньше, словно ближе к тротуару, окруженный раскидистыми дубами, которые теперь стали огромными.
Он был сложен из красного кирпича и размером был не больше маленького коттеджного домика, с единственным слуховым окном над крышей под маленьким навесом. Это было окно комнаты, которая когда-то была спальней Даны.
Как часто она сидела возле него, глядя на отца, который возвращался домой с работы; его темно-синяя форма была чистой и хорошо сидела на нем, его золотая бляха сияла, отражая послеполуденное солнце!
Как часто она, вернувшись домой из школы, находила свое белье сложенным на кровати, пахнущим отбеливателем и порошком, обрызганным и отутюженным ее матерью!
Как часто она сидела за своим столом и делала уроки, а с кухни поднимался запах стряпни ее матери, а Дане хотелось, чтобы обед поскорее кончился, чтобы можно было пойти в библиотеку с Беки или в «Бургер-таун» с Джей и Сью!
Она сидела на пассажирском сиденье взятого напрокат «шевроле-импала» и изучала шест для почтового ящика, на котором были выложены черные металлические цифры: 6-8-2-0, – вспоминая, как они с отцом ходили в строительный магазин покупать их, а потом прикручивали на ящик. Когда Дана была еще маленькая, он всегда планировал на субботу какие-нибудь дела, которые они могли бы делать вместе. Только несколько лет спустя Дана поняла, что дело было совсем не в том, чтобы закончить такое дело, а в том, чтобы провести время вместе и оставить воспоминания, такие как про эти цифры 6-8-2-0.
– Хочешь зайти? – спросил Стивен. Он сидел за рулем, ее терпеливый, понимающий муж, пропустив деловую поездку в Чикаго, чтобы съездить с ней в Индиану. – Уверен, если ты позвонишь в дверь…
Но Дана покачала головой:
– Я только хотела посмотреть на дом. Не хочу никого беспокоить. – Разворачивая карту у себя на коленях, она сказала: – Ладно, поехали. Сэм говорит, что он живет на другом конце города. Может быть, я даже вспомню, как добраться туда.
Как и дом, улицы тоже казались теперь меньше, перекрестки уже, а поездка через весь город короче. Дана не успела еще как следует подготовиться, как вдруг увидела вывеску на двухэтажном одноквартирном доме с надписью «Мидэу Крест». Она убрала с колен карту и вышла из машины, даже не успев передумать.
Он постарел. Поседел. Его плечи ссутулились, он стал меньше ростом, его синие глаза выцвели. Он постарел, но это был он.
– Папа, – сказала Дана, потому что именно так она называла его, когда ее – когда его – отсылали.
Его глаза оживились. На губах показалась улыбка. Он открыл дверь с проволочной сеткой и принял ее в свои объятия.
– Твоя мать болела, – говорил отец Дане, пока они со Стивеном сидели в небольшой гостиной, обставленной мебелью с твидовой обивкой и со старомодным любительским радио в углу. Она и забыла, как он любил его, как любил сидеть перед ним, вслушиваясь в треск эфира в надежде услышать голоса из России, Европы или Австралии прямо здесь, в Индиане.
Но она не забыла эту фотографию своей матери с ребенком – с ней! – на руках, которая стояла на краю стола. Он сделал ее на муниципальной ярмарке в Огайо на фоне выставки лучших помидоров.
Интересно, что бы об этом подумали Бриджет, Лорен и Кэролайн?
– Ты знал, что мама больна, перед… перед тем, как тебя арестовали? – Когда они сидели на софе, Стивен легонько касался ее руки, его рука служила как бы стабилизатором напряжения – на случай если она не сможет справиться с эмоциями. Она была рада, что в отличие от Рэндалла Хэйнза, Боба Халлидея или Джека Мичема Стивен всегда знал о не слишком совершенном прошлом своей жены.