– Ну во-первых, он меня шантажировал, – ответила Кэролайн. – Я уже заплатила ему двести тысяч, и я знала, что он захочет еще.

Бриджет держалась за эмалированную раковину в дамской комнате, куда она влетела после того, как почувствовала приступ тошноты – из-за химиотерапии, и все приняли это как должное. Кроме Даны, потому что она влетела туда сразу вслед за Бриджет и спросила, что на самом деле происходит.

– Меня тошнит, – ответила Бриджет. – Наверное, не надо пить вино.

– Да у тебя вино вместо крови течет в твоих французских венах, – сказала Дана, – Кроме того, я бы тебе поверила, если б не увидела, как у тебя челюсть отвисла, когда Кэролайн упомянула шантаж.

В этот момент снова открылась дверь и вошли Лорен и Кэролайн.

– С тобой все в порядке, Бриджет? – спросила одна, а другая села на жесткую парчовую софу, которая стояла напротив зеркала в позолоченной раме.

– Превосходно, – кивнула Бриджет. – Tres превосходно.

– Не надо сарказма, – попросила Лорен.

– У меня рак, – ответила Бриджет. – Я имею право на тошноту. И на сарказм.

Никто не стал с этим спорить. Потом Бриджет извинилась.

– Дело не в раке, – созналась она. – Просто этот сукин сын Винсент меня тоже шантажировал.

Лорен схватилась руками за голову:

– Прекратите! Прекратите говорить о нем гадости!

Дана перевела взгляд с Кэролайн на Бриджет, потом назад на Кэролайн.

– Зачем ему было вас шантажировать?

Повисла огромная, слишком огромная пауза. Ну, кто первый? Эники. Беники. Бриджет вызвалась быть первой.

– Merde,[49] – сказала она, когда какая-то женщина спустила воду, вышла из кабинки, помыла руки и быстро вышла из дамской комнаты. Бриджет пожала плечами – так, словно секреты больше не имели никакого значения. – Винсент узнал, что я была замужем раньше. Он узнал, что у меня был сын, который утонул на болотах, и я никогда не рассказывала об этом Рэндаллу.

Все опять затихли.

– У тебя был сын? – прошептала Лорен. – Но ты не говорила Рэндаллу?

Бриджет заговорила низким голосом:

– Он бы расстроился, потому что я никогда не договаривала ничего до конца. Когда мы только познакомились, Рэндалл считал, что я девственница. Он такой религиозный – и тогда был таким же. Рэндалл – хороший человек, но иногда очень наивный.

– И сколько же ты заплатила Винсенту? – спросила Кэролайн.

– Столько же, сколько и ты. Двести тысяч.

Кэролайн поднялась и сказала:

– Я должна выпить еще.

Они снова приняли те же позы, взяли свои салфетки, натянули свои дежурные улыбки. Затем Бриджет сказала:

– Значит, Винсент шантажировал нас обеих, Кэролайн. Я раскрыла свой самый большой, самый болезненный секрет. Что же Винсент раскопал о тебе? Достаточный ли это был мотив, чтобы ты решилась убить его? Потому что хотите – верьте, хотите – нет, но я этого не делала.

Пока их не было, принесли салаты. Кэролайн взяла свою вилку, осторожно подцепила несколько оливок, так, словно это были изысканные бриллианты, и сбросила их одну за другой на свою бутербродную тарелку.

– Может, вы не знали, но я лесбиянка.

Если бы сейчас пролетела муха из той самой поговорки, то эхо разлетелось бы повсюду, от Нью-Фоллса до Нью-Дели и Новой Гвинеи, а потом назад до Нью-Йорка.

– Извини? – спросила Дана, когда очередной зеленый плод приземлился на белой китайской тарелке.

Кэролайн вздохнула:

– Ну убейте меня, я лесбиянка. Впрочем, не переживайте. Я никогда не подглядывала за вами в раздевалке. На самом деле у меня была только одна любовница.

Никто ничего не сказал; никто и слова вымолвить не мог.

Потом Бриджет выдавила:

– Да, ну это, наверное, перекрывает мой рак. Значит, Винсент выяснил, что тебе нравятся женщины, и ты платила ему за молчание.

– Он узнал, потому что у него был частный сыщик, который делал для него эту грязную работу. Да он и не сыщик даже. Скорее, жадный юрист.

– Пол Тобин?! – воскликнула Дана так, словно все части головоломки неожиданно встали на свое место.

– Когда Китти арестовали, этот ублюдок позвонил мне, – продолжала Кэролайн. – Он сказал, что ему нужно громкое дело и что он хочет ее дело.

– Иначе он возьмет инициативу в свои руки и станет шантажировать тебя, когда Китти получит по заслугам? – сказала Бриджет.

– Хуже. Он явит миру все остальное. Не только что я лесбиянка, но еще и то, что моя любовница – дочь Винсента.

Дочь Винсента? Дочь Винсента?

– Элиз?! – воскликнули Дана, Бриджет и Лорен одновременно.

Кэролайн кивнула.

– Я продала сапфиры своей матери, чтобы заткнуть им глотки.

– А теперь в твоем пруду загадочным образом всплывает пистолет, – произнесла Дана.

– Пистолет, который, не исключено, связан со смертью Винсента, – добавила Бриджет.

Лорен вскочила как ошпаренная, бросила свою салфетку на свой салат «Нисуаз».

– Я устала от вас! Я устала от всех вас! Вы превращаете моего Винсента в какого-то… в какого-то…

– Проходимца? – спросила Кэролайн, а потом добавила: – Извини, дорогая. Но я уверена, что твой Винсент стал таким без нашей помощи.

Из глаз Лорен брызнули слезы и полились на ту салфетку, которая приземлилась на салат. Дана поднялась и взяла Лорен за руку:

– Пожалуйста, милая, присядь. Никто не хочет вывалять Винсента в грязи. Мы всего лишь пытаемся понять, как все было на самом деле.

– Но я не могу поверить…

– Не не можешь, – возразила Кэролайн. – А не хочешь.

– Кэролайн, заткнись, – второй раз за обед одернула ее Дана. Затем она повернулась к Лорен: – Мы не всегда знаем людей такими, какие они есть на самом деле. Такое случается со всеми нами, Лорен.

– Вы не понимаете, – рыдала Лорен, – я тоже дала ему двести тысяч. Но я думала, что он любит меня…

Прежде чем Дана ответила, сказала Бриджет:

– Ха! У Даны нет секретов, и в общем, за исключением ее отца, ей действительно было нечего скрывать.

– Итак, – подвела итог Дана, раздумывая о том, что бы Сэм мог сказать обо всем этом, – что мы имеем: Винсент шантажировал трех из нас, но вы все говорите, что не убивали его.

– Я нет.

– Я тоже.

– И moi.[50]

– И есть пистолет, который, без сомнения, имеет отношение к убийству.

– Без сомнения.

– Без сомнения.

– Без сомнения.

– Так, – сказала Дана, кладя руки на колени. – Тогда у меня есть вопрос, только, пожалуйста, не злитесь. Если никто из нас этого не делал, как насчет наших мужей? Может ли быть такое, что один из них узнал о шантаже… что один из них – убийца Винсента… и что один из них бездумно выбросил этот пистолет в пруд?

После ресторана Дана решила, что как только она приедет домой, то сразу отправится прямиком в гостиную и снимет все огромные липкие записки, которые покрывали стены. Она соберет их в огромную кучу, бережно свернет. На случай если Сэм захочет использовать их в своей исследовательской работе. Но публичная выставка будет закрыта.

Скоро со всей этой путаницей будет покончено.

Но сначала Дана заглянет к Китти. Может, она знает, как долго Винсент замещал доходы от продаж фьючерсов не облагаемыми налогом поступлениями от шантажа. Может, она знает больше, чем сказала.

Дана проезжала мимо того самого светофора по дороге в Тарритаун, где видела «ягуар» Винсента с художествами Иоланды. Она не сомневалась, что эта молодая женщина любила его. Будучи когда-то истинным торговцем, он умел быть настойчивым.

В итоге, возможно, он выбрал того мужчину, а не женщину в качестве объекта своей настойчивости.

За крем-брюле (одна порция, четыре вилки) женщины решили противостоять своим мужьям.

Потом они пообещали, что честно расскажут друг другу, если это сделал Джек, Боб или Рэндалл. (Не важно, что исповедь Бриджет не содержала того факта, что Эйми – дочь Люка, а не Рэндалла, но Дана решила простить ей этот грех, так как она хотя бы призналась, что ее шантажировали.)