В эту ночь девочке снились зарешеченные окна и зеленые плети, ползущие к ним, и некуда было бежать. Санитарки сладко храпели, пока пациенты умирали один за другим.

— Я здорова, мама. Можно я пойду в школу? — тихо спросила она поутру. — А то мне будет тяжело догнать остальных.

Отец довел ее до школы едва не за руку, в очередной раз переговорил с учителями и пообещал встретить. Лилия не удивилась: теперь по вечерам перед школой выстраивалась вереница родителей. Уроки прошли спокойно и скучно. Учиться никто не хотел, никого и не заставляли. Классное дежурство отменили с месяц назад.

— Идешь? — окликнула Лилию бывшая подруга.

Та отвернулась. Если отцу понадобится, он найдет Лилию здесь, в сумеречном холле. И снова будет горячее молоко с пенками и нелепые картинки младшего братца. День за днем, пока монстера наконец не сожрет его и не лопнет.

Девочка лет шести семенила по коридору, светлые кудряшки покачивались, и даже со спины видна была радость, исходившая от всего существа малышки. Вот она поравнялась с монстерой, вот присела, чтобы завязать шнурок на ботинке.

"Не останавливайся!" — крик застрял в горле, будто мятный леденец с острыми краями. Малышка не обращала внимания на цветок, она пыхтела, стараясь потуже затянуть разлохмаченную завязку. Лист монстеры наклонился над ней, жалобно подрагивая. Голодный, он плакал, — прозрачная капля катилась по глянцевой зеленой поверхности. Тогда Лилия запустила пальцы в кудряшки девочки и с силой ударила ее виском об угол кадки — раз, и другой, отработанным движением. Потом, покраснев от натуги, подняла тело и пристроила у ствола монстеры — и, с улыбкой утирая лоб, смотрела, как зашевелилась земля.

Мама, папа, сын и крошечная девочка, вот вся их семья, никаких домашних животных. Мама была высокая, выше отца, и никогда не сплетала волосы в косу. Папа каждый день курил новую трубку и делал табуретки на заднем дворе. Мальчик ходил в школу и гонял ивовым прутом деревянный круг по дороге. Маленькая девочка ничего не делала, только спала, плакала и пила молоко из белой маминой груди.

Они приехали в деревню из больших, шумных мест; когда они показались на дороге, деревенские почуяли запах бензина и гари, и этот запах не выветривался два месяца. Кузнец сказал, что это запах серы. Они пришли пешком, в маминых волосах сидели репьи, папа нес в одной руке мальчика, а в другой девочку, и было видно, что папа хочет взять свою жену на плечи, но ее пятки кровоточили, и она не желала, чтобы кровь с ее ног испачкала детей.

Они поселились в доме скорняка. Скорняк умер неделю назад, и его дом никому не был нужен, стоило туда зайти, как в нос набивался мех, и шкурки валялись под ногами. Но папа сказал, что дом — отличный, и мама открыла ставни, вошла в прихожую, мертвые шкурки дотронулись до ее голых ступней и согрели их. Мальчик стал жить на чердаке, а девочка под боком у папы и мамы, за тонкой ширмой из старого маминого платья. Когда папа и мама ложились спать, они слушали, как дышит их девочка за ширмой.

Деревенские посылали своих детей подсматривать за мамой, папой, их мальчиком и девочкой-невеличкой, кузнец даже сам ходил следить. Им было странно, что мама всегда ходит босая и простоволосая. Они ругались на чем свет, когда видели папу, гуляющего по улице с трубкой, считали его бездельником. Что эти четверо едят, на что живут? У них не было ни уток, ни коз, ни свиней.

Однажды мальчик возвращался из школы, когда за ним увязалась корова. Это была заблудившаяся корова, ее хозяин жил в соседней деревне. Злые дети обрубили ее привязь и напугали корову, гнались за ней, стреляя из хлопушек. Бедная корова два дня бродила по лесу, хромой волк откусил ей бок, и, выйдя в соседнюю деревню, корова решила, что здесь и умрет. Но мальчик напомнил ей сына хозяина, и корова шла за ним всю дорогу, оставляя за собой маленькие зловонные следы. Мальчику нравилась корова. Он срывал у дороги цветы и кормил корову с ладони. Она брала сухими губами цветок, и, пожевав его, роняла на землю. В дом корову не пустили. "Там корова", — сказала мама, выглянув в окно. Папа ничего не успел сказать, потому что корова легла на землю и умерла перед их калиткой.

Детей уложили спать до ужина. Мама и папа отволокли корову за дом. Соседи видели, как всю ночь папа и мама рыли яму. Один старик вышел и спросил, зачем они это делают, корове все равно, отволоките к помойной яме да бросьте. Папа предложил старику затянуться его трубкой, но про корову не ответил. Старик ушел ни с чем. А потом наступила зима, и на могиле коровы проклюнулись белые цветы. Когда ударили морозы, цветы превратились в тонкие голые стебли, а стебли стали черным, высохшим кустом. Каждый день мама поливала куст, надеясь, что он расцветет, но куст не цвел, а маму считали безумной. Вода, которую она выливала на куст, замерзала на ветках ледяными капельками. Однажды мальчик собрал эти капельки в берестяную коробку и отнес сестре. Она держала капельки в маленькой ладошке и удивлялась их холоду, и ледяные капельки превращались в настоящие капли, и текли по ее рукам на белую простыню.

Сжалившись над никчемушной семьей, соседка, жена кузнеца, принесла им курицу. Вот, сказала она, протягивая маме корзину, где, укрытая платком, тревожилась курица. Возьмите, будут хоть яйца на завтрак. Спасибо, спасибо! Мама обрадованно прижала корзину к груди, курица заквохтала. Спасибо! Я не знаю, как вас отблагодарить! Соседка только рукой махнула и пошла домой. Она переходила разделявшую их дома дорогу, когда мама, босоногая, обогнала ее. Она мчалась, голыми пятками оставляя в снегу следы, и над головой на вытянутых руках держала курицу. А курица расправила крылья и не издавала ни звука, то ли испуганная до смерти, то ли соблюдавшая торжественность момента. На глазах соседки мама взбежала на пригорок и, в последнюю секунду остановившись, нежно подбросила курицу в небо, и та, соседка божилась, захлопала крыльями и полетела, и летела, и летела, пока не скрылась за лесом. У мамы дрожали плечи от смеха, она хохотала и носилась кругами, а ее волосы летели за ней, и потом вышел папа, обнял ее и смеялся вместе с ней, а она рассказывала, как полетела курица, и вдвоем они зашли в дом, все еще посмеиваясь.

Жена пекаря, притворившись больной, зашла к ним как-то среди бела дня и увидела то, о чем все говорят: папа и мама сидели на диване, держались за руки, просто смотрели, как их девочка ползает по полу среди игрушек. Здравствуйте. Вы что, болеете? Нет, почему? Да я смотрю, не работаете. В доме было чисто, пахло свежим хлебом, но жена пекаря точно знала, что за хлебом они не ходят. Мама спросила, чем помочь, и жена пекаря выдумала, будто ноет поясница, нет ли лекарства? Мама попросила ее лечь на диван лицом в подушку. Жена пекаря так и сделала. Но увидеть, что творит мама, ей не удалось. Она слышала тишину и как в тишине иногда двигаются мамины тонкие руки. Но не было прикосновений, не было даже запаха лекарства. Жена пекаря решила, что над ней смеются. Вот она лежит, на диване, а мама, поди, стоит над ней и посмеивается. Тут мама говорит: вставайте и говорите, болит еще? Болит! — сварливо отозвалась жена пекаря. Тут мама очень строго посмотрела на нее и говорит: нет, не болит. И вправду, спохватилась жена пекаря. И вправду, спасибо вам. И кинулась прочь из их дома.

Кузнец говорил, что видел, как среди ночи мама и папа, взявшись за руки, танцевали во дворе, босыми ногами шлепая по весенней грязи, а мальчик сидел на заборе и подыгрывал им на губной гармошке, а их маленькая девочка сидела на земле и хлопала в ладоши.