И вот, если допустить, что рассказ Алетаури о подземных долинах имеет правдивое основание, то в этом я также вижу подтверждение той моей гипотезы, что тело острова сего не есть сплошной монолит, а является архипелагом, богатым вулканической жизнью, которая может дать достаточно тепла и света для произрастания злаков и деревьев, а стало быть — и для жительства людей в подземных пещерах.

Как бы там ни было, Алетаури производил впечатление человека степенного, сноровистого и дельного. Промышлял он изрядно, и как ни старался я не отстать от него, а за целую зиму десятой доли его сноровки и умения не перенял. Но жили мы сытно, хоть и без соли, муки и сахара…

И вот когда окреп я настолько, что почувствовал себя в силах совершить обратный путь к кораблю, стал я готовиться к путешествию. Но началась ранняя весна, лед растопило, никакой возможности двигаться — ни по морскому льду, ни по материковому — не стало. Несколько раз выходил я в дорогу и всякий раз возвращался, рискуя при этом жизнью.

Наконец, в июле месяце 1827 года внезапно подул холодный ветер, началась пурга… Снова затвердел лед, а замерзшая вода покрыла его гладкой корой. И тогда я решил в последний раз попытаться соединиться с товарищами моими, оставшимися на борту корабля «Надежда». Попрощался с гостеприимными эскимосами и выступил в поход. Алетаури подвез меня на собаках верст двадцать, а там обнялись мы с ним, расцеловались по-братски, — я пошел в свою сторону, он отправился в свою. Больше я его не видел. У него осталось письмо мое — донесение на родину. Если представится ему оказия какая — он передаст письмо на Большую Землю, а там, может, дойдет оно по адресу через странствующих купцов или китобоев-промышленников.

И ныне, заканчивая свои труды и подводя итоги жизни своей, пишу на обледенелом корабле последними силами сии строки. И нет уже ни в руках моих тепла, достаточного, чтобы растопить замерзающие чернила. И от всего сердца моего обращаюсь я к вам, дорогие мои потомки, русские люди, дети мои родные… Вы, чьи действия будут проистекать от глубокого знания новых наук и на их основе найденных средств, вы пройдете нашу планету вдоль и поперек и ответите на вопросы, на кои наука моего времени ответить бессильна. Возможно, вам случится найти остатки нашего злосчастного корабля, и журнал сей попадет вам на глаза. Бережно возьмите его из рук скелета, предайте останки мои земле тут же, на открытом нами берегу, поставьте русский крест над могилой, чтобы служил он свидетельством нашего первенства в открытии новых земель на благо человечеству, России во славу. И проверьте, родные, сколь близко к истине было мое предположение…

Земно кланяюсь я последним поклоном тебе, мать земля родная, тебе, супруга моя Агриппина Кирилловна, вам, детушки мои Игорь, Владимир и Марфа, тебе, отец мой Великий Российский Народ! Да сбудется вышняя воля! Аминь!

Григорий Родионов, капитан «Надежды».

— Какой мужественный человек! — взволнованно прошептала Надя.

Никто не заметил, что она, забыв о завтраке, стоит за спиной Солнцева и тоже читает.

— А сколько людей сложили свои головы в этих льдах, — сказал Иринин. — Разных наций, разных времен…

Рыбников круто повернулся от радиоаппарата:

— Но раньше всех здесь побывали — зимовали и бедовали — наши русские поморы. Пешком по морскому льду или на утлых ладьях и шняках, или на таких вот барках, как «Надежда», шли российские мореходы от устья Печоры, с Мурмана на север, северо-восток и северо-запад. И не искали себе славы, как Пири или Кук, а стремились возвеличить славу своей родины. Но цари не способны были удержать приобретенное народом — русские открывали, а пользовались другие…

— Совершенно верно, — согласился Иринин. — Вспомнить хотя бы Аляску. Открыли, исследовали, освоили русские, а царское правительство, ничтоже сумнящеся, продало всю Аляску Соединенным Штатам Америки за пять миллионов рублей, вместе с несметными запасами золота, угля, леса, пушнины…

Солнцев взял со стола журнал «Надежды».

— Наш священный долг — выполнить просьбу капитана Родионова. Счастливый случай, давший нам в руки журнал «Надежды», ко многому нас обязывает. Остров этот открыт нашим доблестным соотечественником, и мы должны его исследовать. А теперь посмотрим, что делается под нами.

Он включил прибор радиовидения. На этот раз на экране прежде всего появилась географическая сетка параллелей и меридианов. Эта сетка оставалась на экране на все время проекции.

— Хорошо придумано, — сказал Рыбников. — Молодец ты, Левушка. Теперь мы всегда точно знаем, где находимся, и если найдем что-нибудь, то сразу засечем место…

Поплыл к северу остров, открытый отважным, русским мореплавателем и названный им островом Бедствий. Ясно был виден на его северо-восточной оконечности «чертов палец» — гранитный утес, проткнувший толщу льда, покрывавшего остров.

Снова под «Светолетом» разостлался бескрайний Ледовитый океан. Затем на экране появилось изображение не известных Григорию Родионову островов. И вдруг к югу от них показалось что-то похожее на самолет. Солнцев снизил машину. Действительно, то был самолет. Он стоял, сильно накренившись, на морском льду. Видны были человеческие следы, ведущие от него к берегу. «Светолет» круто развернулся. Тогда все увидели кучку людей под отвесной стеной ледника на ближайшем острове. Рыбников насчитал девятнадцать человек. Они были одеты в меха и хорошо вооружены. Никакой другой ноши, кроме оружия, у них не было.

— Что за странная компания? — воскликнул старый моряк. — Что они тут делают?

— Экипаж самолета, по-видимому, — ответил Солнцев. — А об остальном мы их сейчас расспросим… Самолет, кажется, с «Мафусаила». Приятная встреча, нечего сказать…

— О, очень приятная! — оживился Гарри.

— Они ведь летели к Подземному городу, — продолжал Солнцев, — и, как видно, потерпели аварию. От них мы сейчас кое-что узнаем.

Гарри сжал кулаки.

— Как жаль, что нет хорошей палки. Их, наверно, придется немного успокоить… О, я знаю, что за люди плавают на «Мафусаиле». А еще лучше знаю, зачем они летели к Подземному городу.

Солнцев улыбнулся.

— Да, Гарри, палок у нас нет. И забудьте, что вы любите бокс. Сейчас вам это не пригодится. Мы здесь для испытания «Светолета» в арктических условиях — и только.

Девятнадцать наемников Джонни-Счастливчика барахтались в снегу, пытаясь создать нечто вроде живой лестницы, чтобы дотянуться до первого уступа на гладком ледяном откосе.

— А я вам говорю, — горячился Красный Бык, — они другой дорогой улизнули. Что — у Джонни крылья, что ли?!

— Ну, погляди ж ты, дурья башка! — воскликнул Бен Заноза. — Кругом же стены еще выше! Если не сюда, значит — никуда!

— Да вот же нас девятнадцать, а не можем! Как же они вдвоем взобрались? — не унимался Красный Бык.

— Как? А очень просто! — с презрением сказал Бен Заноза. — Поглядите, ваше рогатое величество, на эти ступенечки. Теперь ясно?

В этот момент послышалось жужжание. Из-за гряды торосов вынырнула какая-то странная машина и по льду помчалась прямо на опешивших граждан Монии. Прижавшись к стене ледника, они замерли с раскрытыми ртами.

Машина вдруг повернулась к ним бортом; открылась дверца, из нее, чуть пригнувшись, вышел крупный человек в меховой одежде. Он поднял голову, и бандиты увидели, что это негр. Он крикнул им по-английски:

— Алло! Господа! Чем вы промышляете в этих краях? Не на охоту же вы сюда приехали!

У Гарри определенно чесались руки: он то сжимал, то разжимал кулаки. Но вслед за ним вышел Солнцев, и Гарри пришлось сдержать себя.

Увидев, что оба неизвестных безоружны, бандиты переглянулись, Красный Бык подмигнул Бену Занозе, тот передал немой сигнал дальше — и вся шайка схватилась за автоматы.

— Э-эх!.. — Гарри заскрипел зубами. — Разрешите мне, Лев Леонидович…