«На баке и на юте,- читаем мы,- установлены две решетчатые башни с круглыми, как котлы, камерами на верхних площадках». Да ведь точно так выглядят гипер-болоидные водонапорные башни Шухова, построенные во многих городах и на железнодорожных станциях!

Или: «…на скале возвышалась на сто пятьдесят метров, как маяк, решетчатая башня». Здесь воспроизводится не только силуэт, но и размеры шаболовской радиобашни, высота которой покоряла воображение современников.

«Гиперболоид инженера Гарина» - книга, сразу полюбившаяся читателям. Видимо, под ее влиянием многие появившиеся позднее очерки и статьи о Шаболовской башне носят заголовок «Гиперболоид инженера Шухова». Отвлеченный геометрический образ, впервые воплощенный Шуховым в жизнь, уходит в литературу с тем, чтобы снова вернуться к шуховской конструкции. Получается, что сетчатая башня живет как бы в отраженном свете романа. Впрочем, самого Шухова все это, надо полагать, мало волновало.

Самая большая гиперболоидная башня Шухова, построенная до революции,- это Аджигольский маяк под Херсоном. Башня на Шаболовке тоже высится как маяк, посылающий радиосигналы в дали воздушного океана. Силуэт шуховской башни становится эмблемой советского радиовещания, воспроизводится на нагрудных знаках радиолюбителей, на обложках радиотехнических изданий. В последующей биографии этого сооружения отчетливо прослеживается и вся история советского радио - новой отрасли техники, шагающей вперед семимильными шагами.

В 1923 году радиостанция имени Моссовета уступает первое место в эфире более мощной станции имени Коминтерна. К 1927 году в Нижегородской радиолаборатории изготовляют ламповый передатчик небывалой по тем временам мощности - 40 киловатт. Аппаратура перевозится в Москву и устанавливается на Шаболовке. 18 марта 1927 года радиостанция «Новый Коминтерн», антенна которой подвешена к шуховской башне, начинает свою работу.

Во второй половине тридцатых годов на сетчатой башне появляется надстройка: с Шаболовки идут экспериментальные передачи коротковолнового катодного телевидения. В начале 1948 года московские газеты сообщают о переоборудовании радиобашни в связи с переходом на высокочастотное телевидение. На башне устанавливается антенна новой конструкции. Долгие годы шуховская башня служила символом советского телевидения. Вместе с мелодией песни Дунаевского «Москва майская» ее изображение открывало ежедневные передачи.

Жизнь движется с нарастающей скоростью, дает отставку формулам, методам, системам, машинам… Но гиперболоидное сооружение, носящее имя Шухова, по-прежнему исправно несет свою службу.

Сегодня над морем московских крыш царит железобетонная игла Останкинского телецентра. Громады многоэтажных здании заслонили старую Шаболовскую станцию. Лишь с гребня Ленинских гор, где берет начало крутой спуск лыжного трамплина, ясно видишь прочерченный на фоне неба ажурный силуэт. Но значит ли это, что мы можем взирать на гиперболоид инженера Шухова сверху вниз, с высоты нынешних достижений конструкторской мысли, строительной механики?

В наши дни всем ясны непреходящее значение исследовательских, конструкторских и технологических удач прошлого, их познавательная роль в духовной жизни общества. Даже с этой точки зрения Шаболовская башня имеет бесспорные права па табличку с надписью: «Находится под охраной государства». И все же подождем отправлять гиперболоид инженера Шухова в музей старой техники. Ведь шуховская башня интересна не только тем, что помогает воспитывать историческое мышление у проектировщиков и конструкторов.

«Известно ли вам, что Шаболовская башня высотой 150 метров весит 240 тонн? Ее «старшая сестра» высотой 350 метров, по проекту Шухова, должна была весить 2200 тонн. Знаменитая 305-метровая Эйфелева башня весит 7500 тонн. А 330-метровая телевизионная башня в Токио, построенная из современной стали, весит 3600 тонн, то есть на 1400 тонн больше, чем 350-метровая шуховская». Это строки из письма, полученного нами от профессора Александра Эдуардовича Лопатто, автора одной из первых монографий о жизни и творчестве В. Г. Шухова. Мы позволили себе привести эту выдержку, чтобы показать, что идея сетчатых гиперболоидных сооружений еще далеко не исчерпала своих возможностей. И в наши дни ее прогрессивная роль неоспорима.

В Москву прибыли из Соединенных Штатов представители нефтяного концерна «Синклер ойл», хотят обязательно повидаться с инженером Шуховым - эту новость сообщает Владимиру Григорьевичу по телефону управляющий Мосмашинотрестом Барулин.

Подумать только, посланцы капиталистической монополии в большевистской Москве, где буржуя можно увидеть лишь на агитплакате в образе денежного мешка, увенчанного цилиндром! И почему «Синклер ойл», а, скажем, не «Стандарт ойл»?

Уместно напомнить, что именно в эти годы монополистические хищники то и дело вступают в ожесточенные схватки, стремясь закрепить за собой контроль над нефтеносными землями в других странах. Когда «Синклер ойл» удалось заполучить выгодную нефтяную концессию в Иране, «Стандарт ойл» распустила слух о том, что сделка состоялась только благодаря подкупу высокопоставленных иранских чиновников.

Соперничающие монополии небезразличны и к нефти Апшерона. Поговаривали, что «Стандарт ойл» скупила у проживающего где-то на Западе Нобеля акции его бывших, ныне национализированных, бакинских предприятий, рассчитывая, очевидно, на непрочность Советской власти. Со своей стороны Синклер, оценивавший ситуацию в России более реалистично, предлагал создать смешанное американо-советское общество по эксплуатации бакинских промыслов и торговле нефтепродуктами. Однако его условия были отвергнуты Советским правительством, И вот представители «Синклер ойл» в Москве. Зачем же понадобился инженер Шухов посланцам большого бизнеса?

Американцы, приглашенные в кабинет Шухова, ведут себя так учтиво, словно находятся на приеме у министра или главы правления всемогущего банка. Щедро расточая улыбки и комплименты, гости растолковывают через переводчика цель своего приезда. Шухов достаточно хорошо знает английский язык, чтобы понять смысл сказанного и. без помощи переводчика. То, что он услышал, еще больше усиливает его недоумение. Речь идет о приоритете на изобретение процесса глубокого разложения нефти под давлением, так называемого крекинг-процесса. Автором его считается инженер Бартон. Но, по данным, имеющимся у «Синклер ойл», привилегию на это изобретение значительно раньше получил в России инженер Шухов. Необходимо обоснованное подтверждение его законных прав.

Так неужели концерн направил своих людей за океан только для того, чтобы восстановить справедливость, узаконить авторские права Владимира Григорьевича Шухо-вa? Ответ коренится в истории мировой нефтепромышленности. Каких-нибудь сто лет назад нефть считалась, как сказано в одной старинной книге, пригодной лишь «для обмазки колес и других махин». К концу девятнадцатого столетия, когда керосиновая лампа уступила место электричеству и нефть, казалось бы, утратила былое значение, у нее появился новый, куда более важный потребитель - двигатель внутреннего сгорания. А в двадцатом веке Клемансо пишет Вильсону: «Бензин - это кровь войны. Капля бензина - это капля крови».

На пороге нашего века мало кто предвидел, что автомобиль, больше похожий на фаэтон или ландо без оглобель и дышла, может сыграть решающую роль в развитии нефтяной индустрии. В ту пору автомобиль считался «летней игрушкой». На «моторах» ездили лишь спортсмены в очках-консервах и в перчатках с крагами. На зиму автомобили обычно прятали в сарай и выкатывали оттуда только весной. Поскольку на автомобилях зимой никто не ездил, их в это время и не покупали. Зима для автомобильных заводов была «мертвым сезоном».

Но наступила эра конвейерного производства автомобилей, эпоха «человека на колесах», как окрестил ее Форд. Бензин и керосин словно поменялись ролями. Производство бензина, продукта, который раньше так нелегко было сбыть нефтепромышленникам, быстро обгоняет по объему выпуск керосина.