На западе обстановка была сложнее. О Сирии, куда Мамлюки возвратились на другой день после ухода Тамерлана, пока что помолчим. В Малой Азии один из сыновей Баязида, Сулейман, сбежал с поля боя незадолго до окончания сражения за Анкару и благополучно добрался до европейских владений Османской империи; принужденный к уплате Тимуру дани, он не только поспешил отдать требовавшееся, но и направил к нему послов. Два других сына свергнутого государя, Иса и Мехмед, получили право — первый — поселиться в Брусе и — второй — в Амасие или Токате; что касается четвертого, Мусы, взятого в плен вместе с отцом, тело которого ему было доверено доставить в Брусу, то он прибыл слишком поздно, чтобы получить какой-нибудь улус. Однако Османская империя уничтожена не была: нимало не потревоженная в Европе, где находились ее главные силы и казна, она сохраняла за собой огромные территории в Анатолии и — что было ценнее — безоговорочную преданность ее населения. [261]

В свое время Тимур возвратил власть примкнувшим к нему эмирам, таким, как Гермиан, Караман, Джандар, Сарухан, Теке и Ментеше, при этом отдавая первенство Караману. Четыре враждующих между собой брата и семь княжеств, не считая владений Османов! Воистину он сделал все для того, чтобы можно было спокойно уйти. Осенью 1413 года Мехмед восстановил империю в ее целостном виде, и менее чем через пятьдесят лет после битвы за Анкару Османы принудили Константинополь сложить оружие. Эти полвека имеют свою цену: будь град Константина взят в 1402 году, кто знает, сколь далеко продвинулись бы Османы в Европе?

Ситуация в Иране, Армении и Азербайджане была неясной. Терзаемые взаимной ненавистью Тимуровы внуки, Абубекр и Умар, дети Мираншаха, рвали друг друга в клочья. Два старых врага Великого эмира, Ахмед-Джалаирид и Кара-Юсуф из племени кара-коюнлу, когда-то брошенные Мамлюками в узилище, оказались на свободе и, воспользовавшись соперничеством принцев, делали все, чтобы вернуть себе утраченное. Ахмед-Джалаирид занял Багдад почти без единого выстрела (1405), а через несколько месяцев Кара-Юсуф вторгся в Азербайджан, разбил Джагатаидов под Нахичеванью и занял Тебриз (1406). В 1408 году Абубекр и его отец Мираншах попытались нанести ответный удар, но лучше бы они этого не делали: в той сшибке Мираншах нашел свою смерть. Так было покончено с владычеством Тимуридов в Северо-Западном Иране. Затем Кара-Юсуф освободился от Ахмеда-Джалаирида и присоединил к своим владениям весь Ирак (1410), потом Султанию и Казвин (1419). Его держава, простиравшаяся от Бассоры (в Персидском заливе) до Кавказа, стала одним из могущественнейших государств Востока. Когда в 1469 году Абусаид, внук Мираншаха, вознамерился отвоевать утраченные территории, он пал смертью храбрых и лишился всего Ирана, Шираза, Исфагана, Кирмана и Рея. Тимурова царства более не существовало; на его месте возникло множество беспрестанно воевавших друг с другом мелких княжеств с нечеткими границами, властители которых, дабы создать хотя бы видимость единства, сошлись на том, что следовало бы одного из своего круга провозгласить падишахом. Они, эти княжества, полностью исчезли с политической карты в первые годы XVI века. [262]

Хотя путь Тамерлана — это в основном непрерывная череда побед, завоеваний и ратных подвигов, и его многогранный гений предстает перед нами главным образом как гений военный, надобно помнить, что Великий эмир проявил себя на таком же высоком уровне и в иных областях деятельности, где так же одерживал победу за победой. Гибкий и энергичный дипломат, умевший находить союзников, усыплять бдительность врагов красивыми речами, с помощью переговоров добиваться успехов столь же конкретных, как и посредством оружия; сильный правитель, с каким управляемые могли только себя поздравить; тонкий политик, сумевший примирить два таких непохожих законодательства, как шариат и яса; плодотворный зодчий — всем этим, а также многим другим, был Тимур. Единственное, что ему не удалось, — это передать наследникам свои недюжинные способности и преданность делу семьи (что удивительно для человека, столь глубоко любившего родичей). Не то чтобы его единокровные наследники были людьми посредственными — в жизни они чаще всего доходили до степеней крайних, — но, выйдя далеко за пределы нормы, они начинали утрачивать власть над рассудком, а их незаурядная талантливость, если не гениальность, концентрировалась только на чем-то одном, что никак не вязалось с представлениями народа о хорошем правителе.

Наиболее ярким примером поразительной одаренности является Тамерланов внук Улугбек. Этот бездарный ратоводец и более чем посредственный государь был просвещенным меценатом: достигнув величайших высот в самообразовании, он сделался одним из выдающихся астрономов своего времени. Удивительно, что в семье, где расцвели два таких выдающихся таланта, помимо нескольких других, несколько меньшего масштаба, не появилось ни одного выдающегося государя вплоть до рождения Бабура, личности, наделенной всеми мыслимыми дарованиями.

Откуда брались эта ненасытная любознательность, эта любовь к прекрасному, гармонии красок — цветы в садах, изразцы на стенах, рисунки акварелью, — эта поразительно тонкая эмоциональность? Благодаря какой биологической случайности такое количество основных черт характера великого предка было отвергнуто, тогда как некоторые другие оказались доведены до крайних пределов? Воистину, Тимур носил в себе человеческого гения значительно больше, чем можно было бы предположить, исходя из анализа его жизни. За отца говорят его дети. [263]

Более поразительно другое, именно то, что и у Джагатаидов было много наследников, из круга которых вышли математики, астрономы, живописцы, поэты, музыканты, архитекторы, керамисты. Верно и то, что в Самарканд было свезено столько талантливых людей, что город мог лишь порождать новых; к тому же огромные финансовые возможности не могли не способствовать процветанию пластических искусств, изящной словесности и науки. И все же, чему послужило столько выигранных сражений, усилий, затраченных на походы и контрпоходы, израсходованной энергии, унижений, вынесенных адептами ислама, а также все жестокое величие Тамерлана и наконец — столько трупов? Послужило тому, что родился тимуридский Ренессанс, с его способностью создавать все новые и новые шедевры; послужило расцвету творчества великого иранского поэта Джами, а также одного из величайших тюркских поэтов всех времен (служившего в должности визиря) Алишера Навои; послужило появлению несравненного живописца Бехзада и, наконец, математика Гиятаддина аль-Каши. Короче говоря, тимуридский Ренессанс стал одной из прекраснейших жемчужин в короне мусульманской цивилизации. Однако можно ли было предугадать, что невольники, уничтоженные в Дели; «пирамиды» голов, воздвигнутые в Исфагане и Багдаде; погибшие под конскими копытами дети станут тем, следствием чего будет то, что однажды в Самарканде или Герате некая рука нанесет на бумагу строфы прекрасного стихотворения или положит костью золотистое или голубое пятно, а взор утонет в восхитительной глубине изображенной тверди? [264]