К примеру, появилось в СССР целое направление, самодеятельная песня. Ушли в лес, живут в шалашах, им всё равно, чем питаться… Они свободные! «Нормальный» человек ничего не понимает: вроде взрослые люди, а сидят на брёвнах, бренчат на гитарах, рифмы и мелодии, взаимоуважение для них важнее, чем бытовые удобства! Власть пытается сгладить ситуацию, но что она может придумать? Только то, что ей понятно. Ищут лидера для переговоров (нету лидера; наконец, выбирают самого бородатого). Предлагают ему дорогу в лес провести, пивной ларёк поставить, пригласить публику и открыть кассу. Власть искренне хочет свести всё на «уровень животного», то есть, чтобы было, как лучше и понятнее; а те уходят в другое место.

И ведь они не сразу такими стали! Это, по-видимому, воспитываемое или семьёй, или сообществом качество. Начальники их боятся. Если заведётся такой пассионарий в коллективе, то это страшный для начальства человек, его ничем не купишь. Ему не надо повышения, ему не надо зарплату, он правдолюб, – при Советской власти таких считали больными, а они просто проскочили первую ступень потребностей. У них другие идеалы. И что с ними делать? Ты эдакому типу колбасу подсовываешь, а ему не надо. Он считает, что ты ведёшь себя непристойно. Ты ему взятку даёшь, он не берёт. Ты его в тюрьму сажаешь, а он и в тюрьме остаётся таким же… Эти люди совсем другие.

Кстати, очень интересно, что русские в условиях, когда им не платят зарплату, продолжают работать. 17 февраля 2004 года в новостях показали дорожных уборщиков откуда-то из Сибири: им уже год не платят зарплату. А они чистят дороги и ремонтируют, и говорят: а как же людям жить без дорог?.. В России таких примеров много; в мусульманском мире, может, ещё больше. Есть такие и на Западе, среди антиглобалистов и некоторых «зелёных».

В них вся надежда.

В конце ХIХ века Сильвио Гезель, преуспевающий коммерсант, работавший в Германии и Аргентине, заметил, что иногда его товары продавались быстро и за хорошую цену, а в другое время – медленно и с тенденцией к снижению цен. Он стал искать причины такого хода событий и быстро понял, что такие подъёмы и спады мало зависят от спроса на товары или их качества, а почти исключительно от цены денег на денежном рынке.

Он объяснил этот феномен тем, что в отличие от всех других товаров и услуг деньги можно оставлять у себя практически без затрат. Если у одного человека есть корзина яблок, а у другого деньги, то владелец яблок будет вынужден продать их уже через короткий срок, чтобы не потерять свой товар. А обладатель денег может ждать, пока цена денег (процент) не придёт в соответствие с его представлениями. Деньги не требуют складских расходов, а наоборот, дают «выгоду ликвидности»: имея их в кармане или на счёте в банке, можно ожидать, когда будет выгодно вложить для получения прибыли.

Почему деньги не пахнут?

Потому что они не портятся. А не портятся значит, не требуют складских расходов. Их можно прятать в валенке сколько угодно. Правда, в валенке они всё же не совсем не портятся. Их помаленьку пожирает инфляция. Инфляция, это когда деньги изъяты из экономики, и государство восполняет их искусственную нехватку дополнительной эмиссией. Цены растут; жизнь не улучшается; экономика страдает. Сильвио Гезель сделал вывод: если создать денежную систему, в которой деньги, как и все другие товары, требуют «складских расходов», то экономика освободится от подъёмов и спадов, порождаемых спекуляцией деньгами. А пока деньги остаются наивысшей ценностью в обществе, и каждый член общества желает иметь их у себя как можно больше, будет продолжаться череда кризисов и спадов, с судорожным ростом в краткие минуты просветления.

Всем известен лукавый лозунг, выдуманный теми, кто желает привлечь к себе как можно больше денег: «Ваши деньги должны на вас работать!» Но деньги НЕ работают. Работают люди. Деньги только размножаются.

В 1890 году Сильвио Гезель сформулировал идею «естественного экономического порядка», обеспечивающего обращение денег, при котором они становятся государственной услугой, за которую люди отчисляют плату за пользование. Вместо того, чтобы платить проценты тем, у кого денег больше, чем им нужно, люди – для того, чтобы вернуть деньги в оборот, – должны были бы платить небольшую сумму за изъятие денег из циркуляции.

Маргрит Кеннеди[78], чтобы сделать эту мысль более понятной, сравнивает деньги с железнодорожным вагоном, который, как и деньги, облегчает товарообмен. Железнодорожная компания за разгрузку вагона не платит премию (проценты) тому, кто им пользуется, – наоборот, пользователь вносит небольшую «плату за простой» (демерредж), если не обеспечил разгрузку вагонов вовремя.

Гезель назвал такие деньги «свободными» (от процентов). Дитер Зур и Маргрит Кеннеди используют название «нейтральные деньги», так как они служат всем и не дают никому односторонних преимуществ. Мы, предлагая применять такие деньги в качестве локальной, местной валюты, называем их «горячими бонами», чтобы уйти от обвинений в покушении на государственное право эмиссии денег.

В 1930-х годах последователи теории Гезеля провели с беспроцентными деньгами несколько экспериментов, доказавших правильность этой теории. Мы расскажем о них в следующей главе. А сейчас вспомним куда более древний опыт их использования!

Бернар Лиетар пишет:[79]

«Мы жили с идеей получения дохода от процентов на деньги веками, так что даже намерение платить за деньги звучит странно для современного обозревателя. Однако такая система существовала несколько столетий по меньшей мере в двух цивилизациях, и привела к прекрасным экономическим и социальным результатам… нужно пойти назад в Средние века, чтобы найти достойный прецедент».

И далее Лиетар описывает прецеденты: плата за хранение денег постоянно взималась в Европе в Х-ХIII веках; также она была известна в Древнем Египте. На деле, в обоих случаях параллельно применялось два типа денежных систем. Первая, немного сходная с нашей современной, была денежной системой «на длинные расстояния». Золотые монеты рутинно использовались торговцами, занятыми в зарубежной торговле, и эпизодически военной или королевской элитой для оплаты или получения подарков, дани или выкупа. Монеты дожили до наших времён; это то, чем гордятся нумизматы. Но в двух названных регионах (скорее всего, и кое-где ещё) был второй тип денег, с демерреджем – платой за хранение. Они были менее привлекательны внешне и циркулировали как «локальная» валюта.

«Лучший сюрприз случился, – пишет Лиетар, – когда я открыл замечательные экономические результаты в обоих местах, совпадающие точно с периодом, когда была в ходу плата за хранение денег… Когда эти денежные системы были заменены… результатом был драматический экономический крах в обоих местах».

Начиная с конца Х века (точнее, с 973 года) в Англии монеты перечеканивались раз в шесть лет. Но королевские казначеи давали только три новые монеты за четыре старых, и это было эквивалентно налогу в 25 % каждые шесть лет на любой капитал, содержащийся в монетах, примерно 0,35 % в месяц. Такая перечеканка и была грубой формой платы за хранение. Позже сроки перечеканки сокращались, а система охватила почти всю Европу, и, что важно, пока существовал связанный со временем налог за хранение денег, не было снижения стоимости самой валюты, то есть она не обесценивалась.

Вариантом таких валют была система брактеатных денег (от bractea, тонкая пластинка на латыни). Это были круглые плашки, отчеканенные на серебряных пластинах толщиной с бумажный лист. В отличие от монет, они были отштампованы только с одной стороны, но их большая тонкость позволяла видеть чеканку с другой стороны. Они были очень удобными; их применение сделало чеканку ежегодным процессом. Меняли их на большом ежегодном осеннем рынке в каждом городе: любой торговец, который хотел торговать здесь, должен был сдать старые деньги в обмен на новые.