Птицы, подобно людям, встречаются по всему земному шару, за исключением внутренних частей Антарктиды, в самых разных местностях и в самых различных климатических условиях. Их пример и нам наука: воробьёв ещё, может, и насчитываются десятки миллиардов особей, но некоторые виды птиц остались в природе в количестве от трёх до тридцати пар, как буревестник кахоу на Бермудских островах, белый американский журавль, белоспинный альбатрос в Японии; белоклювый американский дятел, калифорнийский кондор, японский ибис… А сотни видов исчезли навсегда.

Мы далеки от бесполезных сетований. Мы понимаем, что кризисы и катастрофы – необходимые элементы развития мира, постоянные спутники разрушающегося старого и возникающего нового, составные части единого процесса самоорганизации материи. Мы пишем об этом, потому что дело науки – понять, какими возмущениями в системе вызваны нарушения баланса, и если изменения не на пользу человеку, определить, к чему и как нам готовиться.

Вплоть до XIX столетия абсолютно все были уверены: человечество оказывает на природу лишь незначительное влияние. И понятно, почему: скорость видообразования (формирования новых биологических видов) превышала скорость их исчезновения. Однако за два последних столетия всё стало иначе. К 1800 году количество исчезающих видов превысило число появляющихся; далее процесс нарастал, и достиг сейчас беспрецедентных пропорций. В 1996 году были опубликованы результаты подробного обследования состояния жизни животных на Земле: 25 % видов млекопитающих и земноводных, 11 % видов птиц, 20 % видов рептилий и 34 % видов рыб находятся на грани исчезновения. В 1998 году обследование состояния растительной жизни на Земле показало, что 6000 видов деревьев – а это 10 % от всех существующих видов, тоже практически исчезли с лица планеты.

Ускорение вымирания живых видов есть весьма важный сигнал. Дело в том, что при достижении динамической системой[2] состояния катастрофической неустойчивости большое значение приобретают внешние воздействия, так как абсолютно изолированных систем в природе не бывает. Если система сильно неустойчива (что и показывает ускорение вымирания), отклик её на сколь угодно малое воздействие с течением времени становится значительным. При этом реальная траектория изменений будет радикально отличаться от той, которую ожидали аналитики, потому что ни величину, ни направление исчезающе малых возмущений нельзя ни предсказать, ни измерить.

Это как маленький камень, вызывающий сход страшной лавины.

Неустойчивость системы даёт иное представление о причине явления. Обычно причина и следствие считаются явлениями одного порядка. Но в неустойчивых системах причина – не в каких-то начальных возмущениях, а в самой неустойчивости системы. То есть не падение откуда-то маленького камушка стало причиной схода лавины; этой причиной изначально была неустойчивость снежной массы.

Нынешняя неустойчивость цивилизации и порождённый ею эколого-социальный кризис приобрели катастрофический характер от столкновения человечества с «внешними границами» природы.

Некоторые люди, из числа «уцепившихся за кустик», с трудом в это верят – но что поделаешь! Реальность такова, что если раньше человечество занимало лишь некоторую часть системы «природа», было одной из её «структур», и имело много места для своей экспансии, то теперь границы человечества и природы сошлись. Эра «пустого» мира закончилась; наступила эра «заполненного» мира – многие ресурсные пределы достигнуты.

В прошлом, когда присутствие человека в биосфере было незначительным, ограничителем роста был созданный им капитал. Теперь, после беспрецедентного увеличения этого капитала, ограничителем стал природный «капитал». Так, сегодня при лесоразработках добыча древесины определяется не числом и мощностью технических средств, применяемых для вырубки и вывозки леса и его переработки, а оставшейся территорией лесов. В нефтяной промышленности результат зависит не от мощности предприятий по добыче, транспортировке и переработке, а доступными запасами. Вылов рыбы определяется не количеством рыболовных судов и их мощностью, а репродуктивными возможностями популяций рыб.

Вот примеры.

2001 год: «Госкомрыболовства РФ недавно предложил ввести на какой-то период мораторий на лов рыбы в Охотском море. Связано это с тем, что там снижаются запасы рыбы, особенно минтая. Причины тому разные, прежде всего переизбыток крупнотоннажных судов, имеющих возможности вылавливать рыбу в больших объёмах. Видимо, промысел в этом районе на какое-то время целесообразно ограничить. Не потому ли этот самый минтай, который раньше за копейки покупали кошкам, стал стоить, почти как кета или горбуша?

Цены на морепродукты действительно имеют устойчивую тенденцию к росту. Связано это и с тем, что в определённой степени сокращаются рыбные ресурсы. Рыба как ресурс становится и для рыбаков… дефицитом. Идёт настоящая борьба за то, чтобы получить квоты, выйти в море, поймать, обеспечить производство, получить прибыль и т. д. Такова и общемировая тенденция. Рыба, являющаяся воспроизводящимся ресурсом, тем не менее из-за мощного добывающего пресса всё же сокращается в запасах».[3]

2009 год: «Сезон промысла тунца в Средиземном море открыт, однако уже в первый день Еврокомиссия предупредила, что промысловый период в этом году укорочен на две недели. На этом настаивают учёные, опасающиеся полного исчезновения тунца из европейских вод – из-за излишней активности рыбаков и браконьеров».[4]

Многие экспортёры сырья становятся их импортёрами. Коста-Рика и Малайзия импортируют древесину для своих деревообрабатывающих предприятий, вместо экспорта, как было раньше, когда они вырубали свои тропические леса. В России лесоперерабатывающие предприятия севера Европейской части (Коми, Мордовия, Кировская область) покупают лес в Красноярском крае; скоро, наверное, будут покупать в Финляндии, если там останется лес.

Есть ещё один ограничительный для экспансии человека фактор: рост затрат на очистку, восстановление и сохранение природных объектов. От этих затрат уже невозможно избавиться, и близится время, когда они будут составлять существенную часть себестоимости любой продукции. Отходы уже некуда девать, само их наличие начинает влиять на здоровье людей, а ведь от состояния здоровья зависит производительность труда, затраты на медицину, социальные выплаты, и т. д.

Заметим, что накопление в среде отходов жизнедеятельности каких-либо организмов, отравляющих эту среду и исключающих возможность дальнейшего существования этих самых организмов, тоже не есть что-то необычное. Как и кризисы, и катастрофы, это – нормальный механизм смены сообществ, называемой сукцессией. Слово происходит от латинского successio: преемственность, и обозначает последовательную смену одних биоценозов другими на определённом участке среды. Этот процесс привёл когда-то к образованию первичных почв, благодаря ему же поныне происходит заселение растительными и животными организмами заброшенных сельхозугодий. Сукцессия вообще идёт постоянно и везде, в том числе из-за изменения среды: климата, водного режима и т. п. Ей помогает и деятельность человека, вырубающего леса, ведущего распашку земель, выпас скота, осушение, орошение, строительство городов.

Например, замкнутые водоёмы превращаются в болота при зарастании вследствие недоразложения биомассы, произведённой водной растительностью. А болота, в которых часть биомассы накапливается в форме торфа, – превращаются в лесные сообщества. И каждый раз формируется новая среда, непригодная для жизни тех, чьи отходы недоразложились: так, озёрные водоросли не живут в болотах, и рыбы тоже в них не живут. Кто не может уйти – гибнут, кто может – уходят. В любом случае, это для них катастрофа. Их место занимают другие, кого устраивает «новая среда».