– Бессмысленно бороться за власть Советов за полтора-два месяца до Учредительного Собрания! – так говорили нам наши соседи справа. Мы, однако, ни в малой мере не были заражены этим фетишизмом Учредительного Собрания. Прежде всего, не было никаких гарантий того, что оно действительно будет созвано. Распад армии, массовое дезертирство, продовольственная разруха, аграрная революция – все это создавало такую обстановку, которая мало благоприятствовала выборам в Учредительное Собрание. Сдача Петрограда немцам вообще грозила снять с очереди вопрос о выборах. А затем, если бы даже Учредительное Собрание и было созвано под руководством старых партий, по старым спискам, оно явилось бы только прикрытием и освящением коалиционной власти. Ни с.-р., ни меньшевики не были способны взять в свои руки власть без буржуазии. Только революционный класс призван был разбить порочный круг, в котором вращалась и разлагалась революция. Власть нужно было вырвать из рук тех элементов, которые, прямо или косвенно, служили буржуазии и пользовались государственным аппаратом, как орудием обструкции против революционных требований народа.

– Власть Советам! – требовала наша партия. В предшествовавшую эпоху это, в переводе на партийный язык, означало – власть с.-р. и меньшевикам, в противовес коалиции с либеральной буржуазией.

Теперь, в октябре 1917 г., тот же лозунг означал передачу всей власти революционному пролетариату, во главе которого стояла в этот период партия большевиков. Дело шло о диктатуре рабочего класса, который вел за собою или, вернее, способен был повести за собою многомиллионные массы беднейшего крестьянства. В этом состоял исторический смысл октябрьского восстания.

Все вело партию на этот путь. Мы проповедовали с первых дней революции необходимость и неизбежность перехода власти к Советам. Большинство Советов, после большой внутренней борьбы, усвоило это требование, встав на нашу точку зрения. Мы подготовляли второй Всероссийский Съезд Советов, на котором ожидали полной победы нашей партии. Центральный Исполнительный Комитет под руководством Дана (осторожный Чхеидзе заблаговременно уехал на Кавказ) всячески противодействовал созыву Съезда Советов. После больших усилий, опираясь на советскую фракцию Демократического Совещания, мы, наконец, добились назначения срока Съезда – 25 октября. Это число вошло затем величайшей датой в историю России. Предварительно мы созвали в Петрограде съезд Советов Северной области с привлечением Балтийского флота и Москвы. На этом съезде мы имели твердое большинство, заручились некоторым полу-прикрытием справа в лице фракции левых социалистов-революционеров и заложили серьезные организационные предпосылки октябрьского восстания.

Но еще раньше, до съезда Северных Советов, произошло событие, которому суждено было сыграть крупнейшую роль в дальнейшей политической борьбе. В начале октября на заседание Петроградского Исполнительного Комитета явился представитель Совета при штабе Петроградского военного округа и сообщил, что из Ставки требуют вывода на фронт двух третей петроградского гарнизона. Для чего? Для обороны Петрограда. Выводить будут не сейчас, но необходимо немедленно же подготовиться. Петроградскому Совету предлагалось штабом одобрить этот план. Мы насторожились. В конце августа также были выведены из Петрограда полностью или частями 5 революционных полков. Это было сделано по требованию тогдашнего верховного главнокомандующего Корнилова, который как раз в те дни готовился бросить на Петроград Кавказскую дивизию с намерением раз навсегда справиться с революционной столицей. Таким образом, мы уже имели опыт чисто политических перемещений полков под предлогом оперативных задач. Забегая вперед, скажу, что из обнаруженных после Октябрьской Революции бумаг выяснилось с полной несомненностью, что предполагавшийся вывод петроградского гарнизона действительно не имел ничего общего с военными целями и был навязан главнокомандующему Духонину против его воли не кем иным, как Керенским, который стремился очистить столицу от наиболее революционных, т.-е. наиболее враждебных ему, солдат. Но тогда, в начале октября, наши подозрения вызвали справа бурю патриотического негодования. Из штаба нас торопили: Керенскому не терпелось, почва слишком нагрелась под его ногами. Мы же медлили с ответом. Петрограду, несомненно, угрожала опасность, и вопрос об обороне столицы стоял перед нами во всем своем грозном значении. Но после опыта корниловщины, после слов Родзянко о спасительности немецкой оккупации, – откуда было взять доверчивости, что Петроград не будет злонамеренно сдан немцам в наказание за свой мятежный дух? Исполнительный Комитет отказался поставить вслепую свой штемпель под приказом о выводе двух третей гарнизона. Необходимо проверить, – заявили мы, – действительно ли за этим приказом стоят военные соображения, и необходимо создать орган такой проверки. Так родилась мысль о создании наряду с солдатской секцией Совета, т.-е. политическим представительством гарнизона, чисто оперативного органа в виде Военно-Революционного Комитета, который получил впоследствии могущественную силу и стал фактическим орудием октябрьского переворота. Несомненно, уже в те часы, когда мы выдвинули идею создания органа, в руках которого сосредоточивались бы нити чисто военного руководства петроградским гарнизоном, мы отдавали себе ясный отчет в том, что именно этот орган может стать незаменимым революционным орудием. В то время мы уже открыто шли навстречу восстанию и организационно готовились к нему.

На 25 октября был назначен, как сказано, Всероссийский Съезд Советов. Не могло уже быть сомнения, что Съезд выскажется за переход власти в руки Советов. Но такое решение должно быть немедленно же проведено в жизнь, иначе оно превратится в недостойную платоническую демонстрацию. По логике вещей выходило, что мы назначили восстание на 25 октября. Так именно понимала дело вся буржуазная печать. Но судьба Съезда зависела, в первую очередь, от петроградского гарнизона, – позволит ли он Керенскому окружить Съезд Советов и разогнать его при помощи нескольких сот или тысяч юнкеров, прапорщиков и ударников? Самое покушение на вывод гарнизона не означало ли, что правительство готовится к разгону Съезда Советов? И было бы странно, если бы оно не готовилось, видя, как мы открыто, перед лицом всей страны, мобилизуем советские силы, для того, чтобы нанесть коалиционной власти смертельный удар.

Таким образом конфликт в Петрограде развертывался на вопросе о судьбе гарнизона. В первую голову вопрос этот захватил за живое всех солдат. Но и рабочие относились к конфликту с живейшим интересом, так как боялись, что с выводом гарнизона они будут задушены юнкерами и казаками. Конфликт приобретал, таким образом, в высшей степени острый характер и развертывался на почве, крайне неблагоприятной для правительства Керенского.

Параллельно шла охарактеризованная уже выше борьба за созыв Всероссийского Съезда Советов, причем от имени Петроградского Совета и Северного Областного съезда мы открыто провозглашали, что второй Съезд Советов должен отстранить правительство Керенского и стать подлинным хозяином русской земли. Восстание фактически было уже налицо. Оно развертывалось совершенно открыто, на глазах всей страны.

В течение октября вопрос о восстании играл большую роль во внутренней жизни нашей партии. Ленин, который скрывался в Финляндии, в многочисленных письмах настаивал на более решительной тактике. На низах шло брожение и накоплялось недовольство по поводу того, что партия большевиков, оказавшаяся в большинстве в Петроградском Совете, не делала практических выводов из собственных лозунгов. 10 октября произошло конспиративное заседание Центрального Комитета нашей партии с участием Ленина. В порядке дня стоял вопрос о восстании. Большинством всех против двух голосов решено было, что единственным средством спасти революцию и страну от окончательного распада является вооруженное восстание, которое должно передать власть в руки Советов.