Советские организации обнаружили везде, в тылу, на фронте, свою жизнеспособность и силу в борьбе с корниловским мятежом. До сражения дело почти нигде не дошло. Революционная масса размыла генеральский заговор. Как соглашатели не нашли в июле против нас солдат в петроградском гарнизоне, так теперь Корнилов не нашел солдат против революции на всем фронте. Он действовал обманом, и слова пропаганды легко разрушали его замыслы.

По газетам я надеялся на большую быстроту дальнейших событий в смысле перехода власти в руки Советов. Рост влияния и силы большевиков был несомненен и получил неудержимый размах. Большевики предупреждали против коалиции, против наступления 18 июня, они предсказывали корниловщину. Народные массы на опыте убеждались в том, что мы были правы. В наиболее тревожные моменты корниловского заговора, когда кавказская дивизия приближалась к Петрограду, Петроградский Совет при вынужденном попустительстве властей вооружил рабочих. Полки, которые были приведены против нас, давно успели переродиться в горячей атмосфере Петрограда и теперь были целиком за нас. Корниловский мятеж должен был окончательно открыть глаза армии на недопустимость дальнейшей политики соглашения с буржуазной контрреволюцией. Можно было поэтому ожидать, что подавление корниловского мятежа явится только вступлением к непосредственному натиску руководимых нашей партией революционных сил для овладения властью. Но события развивались более медленно. При всей напряженности революционного настроения, массы стали после сурового урока июльских дней более осторожны и отказались от всяких самочинных выступлений, ожидая прямого призыва и руководства сверху. Но и на верхах нашей партии преобладало выжидательное настроение. В этих условиях ликвидация корниловской авантюры, несмотря на глубокое изменение сил в нашу пользу, не привела к непосредственным политическим переменам.

В Петроградском Совете господство нашей партии закрепилось тем временем окончательно. Это проявилось в драматической форме на вопросе о составе президиума. В ту эпоху, когда социалисты-революционеры и меньшевики господствовали в Советах, они всеми средствами изолировали большевиков. Так, в состав петроградского президиума они не допустили ни одного большевика даже в тот период, когда наша партия представляла собой, по меньшей мере, одну треть всего Совета. После того, как Петроградский Совет непрочным большинством вынес резолюцию о переходе всей власти в руки Советов, наша фракция предъявила требование об образовании коалиционного президиума на пропорциональных основах. Старый президиум, в состав которого входили Чхеидзе, Церетели, Керенский, Скобелев, Чернов, наотрез отказал в этом. Об этом не мешает напомнить сейчас, когда представители разбитых революцией партий говорят о необходимости единого фронта демократии и обвиняют нас в исключительности. Было созвано специальное собрание Петроградского Совета, которое и должно было разрешить вопрос о судьбе президиума. Все силы, все резервы были мобилизованы с обеих сторон. Церетели выступил с программной речью, в которой доказывал, что вопрос о президиуме есть вопрос о направлении. Мы считали, что соберем несколько меньше половины голосов и готовы были видеть в этом успех. На самом деле за нас при поименном голосовании высказалось большинство в сто слишком голосов. «Мы в течение шести месяцев, – говорил Церетели, – стояли во главе Петроградского Совета и вели его от победы к победе; мы желаем вам, чтобы вы хоть половину этого времени продержались на тех постах, которые вы теперь готовитесь занять». В Московском Совете произошла такая же смена руководящих партий. Провинциальные Советы один за другим переходили на позицию большевиков. Близился срок созыва второго Всероссийского Съезда Советов. Но руководящая группа Центрального Исполнительного Комитета всеми силами стремилась отодвинуть Съезд в неопределенное будущее, чтобы таким путем сорвать его. Было очевидно, что новый Съезд Советов даст большинство нашей партии, обновит соответственным образом состав Центрального Исполнительного Комитета и лишит соглашателей их важнейшей позиции. Борьба за созыв Всероссийского Съезда Советов получила для нас крупнейшее значение.

В противовес этому меньшевики и социалисты-революционеры выдвинули идею Демократического Совещания. Это предприятие им нужно было как против нас, так и против Керенского.

Глава министерства занял к этому времени совершенно независимую и безответственную позицию. Его поднял к власти Петроградский Совет в первую эпоху революции. Керенский вступил в министерство без предварительного решения Совета, но вступление это затем было одобрено. После первого Съезда Советов министры-социалисты считались ответственными перед Центральным Исполнительным Комитетом. Их союзники – кадеты – отвечали только перед своей партией. После июльских дней Центральный Исполнительный Комитет, идя навстречу буржуазии, освободил министров-социалистов от советской ответственности – якобы во имя создания революционной диктатуры. Об этом тоже не бесполезно вспомнить теперь, когда те самые лица, которые строили диктатуру кружка, выступают с обвинениями и проклятиями против диктатуры класса. Московское Совещание, на котором искусно подтасованные цензовые и демократические элементы уравновешивали друг друга, имело своей задачей утвердить власть Керенского над классами и над партиями. Эта цель была достигнута только по видимости. В сущности, Московское Совещание обнаружило полное бессилие Керенского, ибо он был почти одинаково чужд и цензовым элементам, и мещанской демократии. Но так как либералы и консерваторы аплодировали его выпадам против демократии, а соглашатели устраивали ему овацию, когда он осторожно порицал контрреволюционеров, то у него создавалось впечатление, будто он опирается на тех и других и потому располагает неограниченной властью. Рабочим и революционным солдатам он грозил кровью и железом. Его политика пошла дальше по пути закулисных сделок с Корниловым, которые скомпрометировали его даже в глазах соглашателей. Церетели в характерных для него уклончиво-дипломатических выражениях заговорил о «личных» моментах в политике и о необходимости эти личные моменты ограничить. Эту задачу должно было выполнить Демократическое Совещание, которое созывали по произвольным нормам из представителей Советов, дум, земств, профессиональных союзов и кооперативов. Главная задача состояла, однако, в том, чтобы обеспечить достаточно консервативный состав Совещания, растворить раз навсегда Советы в бесформенной массе демократии и на этой новой организационной основе утвердиться против большевистского прилива.

Здесь не лишне будет в нескольких словах отметить разницу политической роли Советов и демократических органов самоуправления. Филистеры не раз указывали нам, что новые думы и земства, избранные на основе всеобщего голосования, несравненно демократичнее Советов и имеют больше прав на представительство населения, однако этот формальный демократический критерий лишен серьезного содержания в революционную эпоху. Революция знаменательна тем, что сознание масс изменяется быстро, новые и новые слои населения накопляют опыт, проверяют свои вчерашние взгляды, отметают их, вырабатывают новые, отказываясь от старых вождей, следуют за новыми, идут вперед… Формально-демократические организации, опирающиеся на тяжеловесный аппарат всеобщего избирательного права, неизбежно отстают в революционную эпоху от развития политического сознания масс. Совсем иное дело – Советы. Они непосредственно опираются на органические группировки, как мастерская, завод, фабрика, волость, полк и пр. Здесь, разумеется, нет тех юридических гарантий точности выборов, как при создании демократических дум или земств. Но имеются несравненно более серьезные, более глубокие гарантии прямой и непосредственной связи депутата с избирателями. Гласный городской думы или земства опирается на распыленную массу избирателей, которая доверяет ему свои полномочия на год и распадается. Советские избиратели остаются всегда связаны условиями своего труда и существования, депутат всегда у них на глазах, они в любой момент могут выработать для него наказ, осудить его, сместить, заменить другим лицом. Если общая политическая эволюция выражалась за предшествующие революционные месяцы в том, что влияние соглашательских партий сменялось решающим влиянием большевиков, то вполне понятно, что этот процесс ярче и полнее всего отражается в Советах, тогда как думы и земства, несмотря на весь свой формальный демократизм, выражали не сегодняшнее, а вчерашнее состояние народных масс. Этим именно объясняется тяготение к думам и земствам тех партий, которые все больше теряли почву под ногами в среде революционного класса. С этим самым вопросом – только в более широком масштабе – мы встретимся позже, когда подойдем к Учредительному Собранию.