1920 Судак Подвальные I Нас заточили в каменный склеп. Безжалостны судьи. Стражник свиреп. Медленно тянутся ночи и дни, Тревожно мигают души-огни; То погасают, и гуще мгла, Недвижною грудой лежат тела. То разгорятся во мраке ночном Один от другого жарким огнем. Что нам темница? Слабая плоть? Раздвинулись своды-с нами Господь… Боже! Прекрасны люди Твоя, Когда их отвергнет матерь-земля. II В этот судный день, в этот смертный час Говорить нельзя. Устремить в себя неотрывный глас — Так узка стезя. И молить, молить, затаивши дух, Про себя и вслух, И во сне, и въявь: Не оставь! В ночь на 9 января III Ночь ползет, ты во мраке страшный лик. Веки тяжкие открою я на миг. На стене темничной пляшет предо мной Тенью черной и гигантской часовой. Чуть мерцает в подземельи огонек. Тело ноет, онемевши от досок. Низки каменные своды, воздух сыр, Как безумен, как чудесен этот мир! Я ли здесь? И что изведать мне дано? Новой тайны, новой веры пью вино. Чашу темную мне страшно расплескать, Сердце учится молиться и молчать. Ночь струится без пощады, без конца. Веки тяжкие ложатся на глаза. IV Я заточил тебя в темнице. Не люди – Я, Дабы познала ты в гробнице, Кто твой Судья. Я уловил тебя сетями Средь мутных вод, Чтоб вспомнить долгими ночами, Чем дух живет. Лишь здесь, в могиле предрассветной, Твой ум постиг, Как часто пред тобой и тщетно Вставал Мой Лик. Здесь тише плоть, душа страдальней, Но в ней – покой. И твой Отец, который втайне, — Он здесь с тобой. Так чей-то голос в сердце прозвучал. Как сладостен в темнице плен мой стал. 6-21 января 1921 Судак «Господи, везде кручина!…» Господи, везде кручина! Мир завален горем, бедами! У меня убили сына С Твоего ли это ведома? Был он как дитя беспечное, Проще был других, добрее… Боже, мог ли Ты обречь его? Крестик он носил на шее. С детства ум его пленяло Все, что нежно и таинственно, Сказки я ему читала. Господи, он был единственный! К Матери Твоей взываю, Тихий Лик Ее дышит сладостью. Руки, душу простираю, Богородица, Дева, радуйся!.. Знаю, скорбь Ее безмерна, Не прошу себе и малого, Только знать бы, знать наверно, Что Ты Сам Себе избрал его! Февраль 1921
Романс менестреля Жила-была дева, чиста и стыдлива, Росла, расцветы людям на диво. Играйте, мертвые струны, играйте! Пришел, соблазнил ее витязь лихой, Сманил ее лаской и песней хмельной. Увел, нагулялся, натешился вволю, Любовь разметал по безгранному полю. Лежит она где-то мертва и бледна, Погасли у Бога ее письмена. Плачьте, ржавые струны, плачьте! Здесь, на земле уж стопы ее стерты, К небу душа и очи простерты. Пусть каждый, кто может, кольцо ей скует. Поднимется цепь в голубой небосвод. Звените, струны, звончей, звените! Ныне молчать не пристало! Мертвая дева восстала. Сколько скуют ей жертвенных звений, Столько на небе будет ступеней. Пойте, кто может, пойте! Звенья златые стройте! «Кто первый обмолвился словом…» Кто первый обмолвился словом, Сказал: «Ты поэт»? Увел от пути земного Звездам вослед. Отравлен тонким соблазном, Скитается он, Стихом своенравным и праздным Заворожен. Мечтает, как будто бы ныне К мечтам есть возврат! Средь мертвой горючей пустыни Копает клад. Блуждает, и в зимней стуже, Как летом одет. Ну разве кому-нибудь нужен Теперь поэт? 1921 Судак «Чуть замрет юдоль земная…» Чуть замрет юдоль земная, Муку жизни затаив, Прошепнет душа, стихая: – Дух, ты жив? Все вокруг темно и слепо, И во сне и наяву. И в ответ звучит из склепа: – Я живу. Все былое – небылицей Стало уж для нас. Замурованный в темнице Ждет свой час. Май 1921 Судак |
