Ты улыбнешься – и ярким днем
Жизнь озарится в мраке ненастия,
Радугой вспыхнет, в сердце моем,
Смехом блаженства трепетом счастия!
1900–1902
«Есть для тебя в душе моей…»
Есть для тебя в душе моей
Сокрытых воплей и скорбей
И гнева тайного-так много,
Что – если б каменным дождем
Упал он на пути твоем,-
Сквозь вихрь прошла б твоя дорога
Огня и стужи ледяной.
Ее хватило б до порога
Владений вечности немой.
Есть для тебя в душе моей
Неумирающих огней,
Признаний девственных – так много,
Что – если бы в златую нить
Тех слов созвучья перевить,-
Она достигла бы до Бога.
И ангелы сошли бы к нам,
Неся из райского чертога
Свой свет, свой гимн, свой фимиам!
1900–1902
«Рассеялся знойный угар…»
Рассеялся знойный угар.
Не борется сердце мятежно.
Свободна от тягостных чар,
Люблю я глубоко и нежно.
Глубоко и нежно.
Пучину огня переплыв,
Изведав и вихри и грозы,
Ты слышишь ли кроткий призыв? -
В нем дышат надежды и слезы.
Надежды и слезы!
Блаженство? – Мгновенно оно,
И нет заблужденью возврата.
Но вечного чувства звено
Да будет велико и свято.
Велико и свято.
1900–1902
«Я люблю тебя ярче закатного неба огней…»
Я люблю тебя ярче закатного неба огней,
Чище хлопьев тумана и слов сокровенных
нежней,
Ослепительней стрел, прорезающих тучи во
мгле;
Я люблю тебя больше – чем можно любить на
земле.
Как росинка, что светлый в себе отражает
эфир,
Я объемлю все небо любви – беспредельной
как мир,
Той любви, что жемчужиной скрытой сияет на
дне;
Я люблю тебя глубже, чем любят в
предутреннем сне.
Солнцем жизни моей мне любовь засветила
твоя.
Ты – мой день. Ты – мой сон. Ты – забвенье
от мук бытия.
Ты – кого я люблю и кому повинуюсь, любя.
Ты – любовью возвысивший сердце мое до
себя!
1900–1902
«Не для скорбных и блаженных…»
Не для скорбных и блаженных
Звуки песен вдохновенных
В мире рождены.
Наши радости не вечны,
Наши скорби скоротечны.
Это только – сны.
Сжаты нивы, блекнут травы,
Осыпаются дубравы
Цветом золотым.
Все цветущее так бренно,
Все, что бренно, то – мгновенно
И пройдет как дым.
Пусть от боли сердце рвется,
Песнь орлицею взовьется
К вольным небесам.
Не кумирню жизни пленной,
Но в свободе неизменной
Ей воздвигнем храм.
Дальше, ввысь от клетки тесной
Взвейся, песнь, стезей небесной
В твой родной приют,
Где созвездья в стройном хоре,
В стройном хоре, на просторе,
Вечный гимн поют!
1900–1902
«Не убивайте голубей…»
Не убивайте голубей!
Их оперенье-белоснежно;
Их воркование так нежно
Звучит во мгле земных скорбей,
Где все – иль тускло, иль мятежно.
Не убивайте голубей!
Не обрывайте васильков!
Не будьте алчны и ревнивы;
Свое зерно дадут вам нивы,
И хватит места для гробов.
Мы не единым хлебом живы,-
Не обрывайте васильков!
Не отрекайтесь красоты!
Она бессмертна без курений;
К чему ей слава песнопений
И ваши гимны и цветы?
Но без нее бессилен гений.-
Не отрекайтесь красоты!
1900–1902
«Я спала и томилась во сне…»
Я спала и томилась во сне.
Но душе усыпления нет.
И летала она в вышине,
Между алых и синих планет.
И, пока я томилась во сне,
Все порхала она по звездам,
На застывшей и мертвой луне
Отыскала серебряный храм.
В этом храме горят имена,
Занесенные вечным лучом.
Чье-то имя искала она
И молилась, – не помню о чем.
Но как будто пригрезилось мне,
Что нашла я блаженный ответ
Там – высоко, вверху, в вышине,
Между алых и синих планет.
1900–1902
«Грезит миром чудес…»
Грезит миром чудес,
В хрусталях и в огне,
Очарованный лес
На замерзшем окне.
Утра зимний пожар
В нем нежданно зажег
Полный девственных чар
Драгоценный чертог -
И над жизнью нанес
Серебристый покров
Замерзающих грез,
Застывающих снов.
1900–1902
«Море и небо, небо и море…»
Море и небо, небо и море
Обняли душу лазурной тоской.
Сколько свободы в водном просторе,
Сколько простора в свободе морской!
Дальше темницы, дальше оковы,
Скучные цепи неволи земной.
Вечно прекрасны, чудны и новы,
Вольные волны плывут предо мной.
С тихой отрадой в радостном взоре,
Молча, смотрю я в лиловую даль.
Море и небо! Небо и море!
Счастье далеко. Но счастья не жаль.
1900–1902
«Под окном моим цветы…»
Под окном моим цветы
Ждут прохладной темноты,
Чтоб раскрыться – и впивать
Росной влаги благодать.
Надо мною все нежней
Пурпур гаснущих огней.
Месяц, бледен и ревнив,
Выжнет цвет небесных нив.
Тихих слез моих росу
Я цветам моим снесу.
Грусть вечернюю отдам
Догоревшим небесам.
1900–1902
«Шмели в черемухе гудят о том – что зноен…»
Шмели в черемухе гудят о том – что зноен
день,
И льет миндальный аромат нагретая сирень.
И ждет грозы жужжащий рой, прохлады ждут
цветы.
Темно в саду перед грозой. Темны мои мечты.
В полях горячий зной разлит, но в чаще
тишина.
Там хорошо. Там полдень спит – и дышит
жаром сна.
Шмели в черемухе гудят: "Мы сон его храним.
Придет гроза, – воскреснет сад – и сны замрут,
как дым.
Полдневных чар пройдет угар – и будет грусть
по ним.
На страже полдня мы гудим. Мы сон его
храним".
1900–1902
ПОСЛЕ ГРОЗЫ
Затихли громы. Прошла гроза.
На каждой травке горит слеза.
В дождинке каждой играет луч,
Прорвавший полог свинцовых туч.
Как вечер ясен! Как чист эфир!
Потопом света залит весь мир.
Свежей дыханье берез и роз,
Вольней порханье вечерних грез.
Вздымают горы к огням зари
Свои престолы и алтари,
Следят теченье ночных светил
И внемлют пенью небесных сил.
1900–1902
ГОЛОСА ЗОВУЩИХ
1
Когда была морскою я волной,
Поющею над бездной водяной,
Я слышала у рифа между скал,
Как чей-то голос в бурю простонал:
– Я здесь лежу. Песок мне давит грудь.
Холодный ил мешает мне взглянуть
На милый край, где хижина моя,
Где ждет меня любимая семья.-
Так кто-то звал, отчаяньем томим.
Что я могла? – Лишь плакать вместе с ним.
И пела я: "Забудь печаль твою.
Молчи. Усни. Я песнь тебе спою".
2
Когда, легка, пушиста и светла,
Воздушною снежинкой я была,
В метель и мрак, под снежной пеленой,
Мне снова зов послышался родной:
– О, где же ты? Откликнись! Я – один.
Бреду в снегах засыпанных равнин.
Мне не найти потерянных дорог.
Я так устал, так страшно изнемог.-
Предсмертный сон – как смерть -
неодолим.
Что я могла? – Замерзнуть вместе с
ним -
И светлый мир хрустальной чистоты
